Чудеса: Популярная энциклопедия. Том 2
Шрифт:
Это была бы уже не наука, а догма, то есть нечто противоположное научному познанию, его диалектическому характеру.
Вот что сказал об этом один из классиков русской литературы:
«Признать открытым все Такой же вздор отменный, Как счесть свой горизонт Пределом для вселенной».Верующий: А вам не кажется, что научные познания приводят нас к тому, что перед человеком встает все больше невыясненных вопросов? И еще — если наука не может познать все до конца, то не означает ли это, что в мире есть такие области, которые для науки недоступны? А это и есть тот мир, о котором говорит религиозная вера.
Атеист: Что ж, возражение не ново. Что касается вашего первого замечания, то оно вряд ли требует большого спора. Да, чем больше мы познаем мир, тем больше возникает перед нами новых, еще невыясненных вопросов.
Ну и что? При всем том путь научного познания мира неизменен: сегодня мы знаем больше, чем вчера, завтра будем знать то, чего не знаем сегодня. Бесспорно? Несомненно! А раз это так, то многого ли стоят рассуждения, что наши познания ограничены, несовершенны и так далее? Тут, кстати, мы наглядно сталкиваемся с диалектикой познания мира. Да, наши познания недостаточно полны, да, многое, в ходе научного прогресса пересматривается, изменяется. Однако сие никак нельзя рассматривать как ограниченность науки, как ее неспособность познать природу. Наоборот, именно в этом ее сила! В отличие от религиозного мировоззрения наука постоянно совершенствуется, ее развитие необходимо требует отрицания многих и многих старых знаний — гипотез и теорий — чтобы прийти к новым, более полным и более точным построениям картины мира. В этом, повторяю, сила науки и сама ее суть.
Верующий: И, все-таки, для нас всегда будет существовать то, что мы не знаем.
Атеист: Вы хотите сказать: и не можем узнать?
Верующий: Да.
Атеист: Вот тут-то мы и подошли к самому существенному в нашем споре. Для материалиста мир один и его можно познавать. А для верующего человека он делится на два — познаваемый и непознаваемый. Мир материи можно изучать и познавать. Другой мир — потусторонний — человеческому разуму недоступен. Но позвольте Вас спросить — а откуда вам, собственно, известно, что такой мир существует, что это не плод человеческой фантазии?
Верующий: Это вопрос веры, и только веры!
Атеист: Вот именно! В него можно только верить; даже следует верить, ибо всякое сомнение в религиозных утверждениях — это уже не вера. В том-то и состоит принципиальное различие в подходе к природе между наукой и религией: окружающий нас мир можно изучать, докапываться до истины, а можно и просто принимать на веру все то, что о нем рассказывают религиозные учения.
Верующий: Я думаю, что Вы забыли о конкретности нашего разговора.
Атеист: Вы правы. Мы говорили об убежденности материалиста…
Верующий: Она есть и у верующего человека.
Атеист: Безусловно. Но моя убежденность базируется на фактах науки, на опыте жизни многих поколений, а кредо верующего — только его вера. Еще я говорил о том, что даже самое необъяснимое, на первый взгляд, явление, событие необходимо воспринимать без мистических настроений. И вот Вам весьма поучительный пример. — Когда-то, уже давно, в одном из католических храмов-костелов в Польше, по свидетельству старинной хроники, произошло крайне неприятное для монахов событие. Во время богослужения, в тот момент, когда епископ благословлял молящихся, в воздухе, на фоне кадильного дыма вдруг появился «враг рода человеческого» — черт. По размерам он был невелик, но все верующие явственно разглядели у него рога, хвост и ноги с копытами! Попрыгав в воздухе, чертенок исчез.
Ужас верующих и самого епископа, как говорится, не поддавался описанию. Постепенно об этом происшествии забыли. Прошло немало лет. И вот, снова в том же костеле черт показал свою мерзкую рожу! Правда, на этот раз очевидцем был только один из монахов — привратник монастыря. Но он клялся всеми святыми, что видел дьявола совершенно ясно, никак не мог ошибиться.
Эта история, как уже сказано, относится к «делам давно минувших дней». Ее продолжение оказалось куда более интересным. «Происшествием» в костеле заинтересовались исследователи старины. Они обратили внимание на то, что в костеле на почетном месте висело запыленное зеркало. Оно было очень старым и относилось к тем временам, когда стеклянных зеркал в Польше еще не знали, а изготовляли зеркала из специальных металлических сплавов, секрет которых позднее был утерян. Ученые стали осматривать зеркало и, к своему удивлению, увидели на раме надпись на латинском языке, из коей явствовало, что зеркало принадлежало пану Твардовскому, «который его употреблял при своих магических занятиях». Пан Твардовский — герой польских народных рассказов, легенд и песен. Его воспевали поэты, о нем писали известные прозаики. Жил он в XVI столетии в Кракове и занимался астрологией, вызыванием духов и всякими подобными «некромантскими» делами.
Сохранились свидетельства современников о том, что он по просьбе польского короля Сигизмунда-Августа вызывал призрак Барбары Радзивиллувны, его молодой жены, незадолго перед тем скончавшейся.
Между прочим, в упомянутой старинной хронике говорилось, что перепуганный вторичным появлением черта привратник монастыря швырнул в него церковными ключами. И действительно, на зеркале, висевшем в костеле, сохранился явственный след от этого удара. И что еще любопытно: исследователи нашли свидетельства современников, что при «некромантском сеансе», во время которого Твардовский вызывал дух королевы, на столике около черепа находились распятие и зеркало!
Установив связь между таинственными явлениями, о которых рассказывали легенды, и зеркалом Твардовского, исследователи «затоптались на месте». Прошли еще десятилетия. И вот, не так давно зеркало Твардовского снова привлекло внимание ученых. Точнее говоря, сначала заинтересовались не столько зеркалом, сколько «чудесным» появлением Барбары Радзивиллувны. У исследователей появилась мысль: а не является ли это событие доказательством того, что уже в эпоху Станислава-Августа в Польше был известен проекционный фонарь? Эту идею историки науки высказали еще в прошлом веке. А теперь разгорелись споры. Большинство было согласно с этим мнением, но один из исследователей усомнился. Ему казалось, что «волшебный» фонарь — особенно в те времена — был бы слишком заметным для такой деликатной операции, как появление призрака в присутствии самого короля. По его мнению, Твардовский должен был воспользоваться каким-то другим инструментом. И тогда вспомнили про зеркало.
Когда принялись его исследовать, то оказалось, что на нем выгравированы под определенным углом рисунки, отражающие от себя свет. В том числе был рисунок, изображающий фигуру молодой женщины — вот где скрывался секрет призрака Барбары Радзивиллувны! Была там и фигура черта, который так смутил молящихся и так перепугал монаха.
Короче говоря, зеркало оказалось «волшебным зеркалом», известным в средние века на Востоке, откуда оно проникло затем на Запад. При помощи таких зеркал средневековыми магами совершались многие «чудеса».
Тщательно обследовав зеркало, ученые установили, что для успешного «сеанса» было необходимо: чтобы зеркало находилось под строго определенным углом по отношению к сильному источнику света, например, к многосвечному светильнику, а перед зеркалом, шагах в тридцати-сорока от него, должен был клубиться либо пар, либо дым кадильниц, заменяющих экран. Так в клубах дыма появлялись перед пораженными зрителями выходцы с того света.
В истории с «явлениями» королевской жены все было заранее предусмотрено паном Твардовским. А с чертом — случайность. По-видимому, готовясь к праздничной службе, монахи очистили зеркало от пыли. В день праздника костел был ярко освещен. Лучи света падали на зеркало. К потолку поднимался кадильный дым. И «упрятанный» в зеркале чертик появился перед молящимися.