Чудеса случаются 1 том.
Шрифт:
От негодования, тот захлебнулся своей слюной, и закашлялся, а рабы, пряча улыбки, подошли к строящемуся дому. Второй охранник, слышал перепалку, но не вмешивался. Со своим напарником, он в последнее время не очень ладил, к тому же ему понравилось замечание Ивана, насчет бороды, поэтому, пока один охранник откашливался, второй посмеиваясь в бороду, распределял рабочие места, между рабами.
Слово раб, охранники говорили охотно и с удовольствием, стараясь как можно чаще унижать достоинство парней, что стояли перед ним. Охранники понимали, что на их стороне явное преимущество, хотя бы потому, что в их руках находились автоматы, и явно кичились этим.
Олег, стоя под дулом автомата, почему-то был уверен в том, что он легко бы справился с этим уродом, мысленно представляя себе, что если он потянет за дуло автомата,
***********
Замешивая раствор лопатой, Олег мысленно оценивал ее не как орудие производства, а как средство нападения на охрану, представляя себе, как можно ее использовать в качестве оружия, и почему-то нисколько не сомневался в том, что у него это получится. Я что, владею боевым навыками? Откуда во мне такая уверенность в своих силах? Ладно, не будем торопить события, узнаем, где мы, кто мы, а потом можно будет что-то решать. Он огляделся. Санек и Алексей укладывали на носилки кирпич и подтаскивали его к стене дома. Стас с Иваном просеивали песок, отделяя его от мелких камней. Он окинул взглядом двор, и хоть голова болела, и туман не покинул ее, машинально отметил, расположение объектов и людей во дворе, ведь неизвестно, сколько они пробудут здесь.
Двор был обширным, и по периметру, был обнесен двухметровым забором. Во дворе росло несколько больших деревьев, остальное же пространство заросло травой. Возле ворот стоял строительный вагончик, в открытом окошке, мелькал силуэт охранника. Недалеко от будки охранников, вплотную к забору, виднелся навес, огороженный стальной сеткой. Две огромные, лохматые собаки, помахиванием хвостов приветствовали, охранника, который принес им еду. С другой стороны ворот, так же, прилепившись к забору, был построен другой навес. Под навесом стоял большой деревянный стол, и такие же лавки. Там же дымила трубой, печка, на которой стояла большая кастрюля, с каким-то варевом. Вскоре ворота отворились, и во двор въехали старенькие жигули. Их машины вышли три человека. Они были лицами явно кавказской национальности, двое из них были одеты, в простую рабочую одежду. Третий, водитель, был одет в легкий белый костюм, в руках у него был старенький, дипломат. Поздоровались с охранниками, по-восточному. То есть, взяв протянутую руку, не одной рукой, как принять у русских, а двумя руками, они подошли к строящемуся дому. С близкими людьми, они здороваются, прислоняясь щекой к щеке. Чеченец в белом костюме был, очевидно, мастером, потому, что, раздав указания рабочим, он подошел к рабам. Не поздоровавшись, посматривая на них свысока, он взял у Олега лопату, и проверил раствор на вязкость, поинтересовался, сколько глины, песка, и цемента, они положили в раствор. Удовлетворившись ответом, он с важным видом пошел под навес и, подстелив на стол газету, углубился в какие-то документы, которые вытащил из старенького дипломата.
Работали строители споро, то и дело покрикивая на рабов, подай то, принеси это. Часа через два, строители решили сделать себе перерыв. Укрывшись от палящих лучей солнца, в тени дерева, рабочие закурили. Рабам перерыв не полагался. Они могли только пить вволю воду, из ведра, которое поставили для них. Хоть вода и была с каким-то странным привкусом, но приходилось пить то, что дают. Они, изнывая от жары, месили раствор, подносили кирпичи. Время от времени, каждый из рабов подходил к железной двухсотлитровой бочке с водой, из которой брали воду для приготовления раствора, и для смачивания кирпичей, брызгали ею, на свои разгоряченные лица, стараясь освежиться. Дико хотелось есть. Сколько дней они не ели? Ему видно было, как под навесом, на летней печке, стояла большая кастрюля, и в ней что-то варилось. Из приоткрытой крышки, стекали на печку, капли кипящей воды. Кастрюлю отодвинули на край печки.
К нему подошел Санек с двумя ведрами воды. Увидев, что тот посматривает на кастрюлю, хмуро процедил: - Обед для нас и собак, готовят.
– Мы будем, есть то, что готовят для собак? – с удивлением поинтересовался тот.
– Да. Но если к вечеру вдруг окажется, что сварили мало, или выкипело много, то собак накормят, а нас нет. Собак не покормить, они же хозяев задерут, видел какие лбы, ночью бегают? А мы, что, скотина бессловесная, промолчим – печально, но с тупым равнодушием в голосе, отозвался тот.
– Это же чистое издевательство, и вы терпите такое? – возмутился Олег, подрагивающий голос его выдавал обуревавшие парня, чувство ярости.
– Тихо, не пыли, напрасно! Достанется не только тебе, но и всем. Скоро и ты станешь таким, как мы, покорным и равнодушным ко всему. Думаю, что нам подсыпают какую-то гадость, может в воду, а может в еду. От этого как-то тупеешь, подчиняешься и делаешь все, что скажут. Пройдет немного времени, и вы все станете такими же, как и мы с Лехой. Нам все по барабану, голодные мы, или сытые, грязные или чистые. Смеются или издеваются над нами охранники, или хозяин. И вам советую, если не хотите, ходить битыми, сделать вид, что вы покорные рабы, что ничего не помните и не знаете. Так легче выжить здесь – все это, тихо проговорил Санек, наклоняясь над корытом, в которое наливал воду для приготовления раствора.
Олег прислушался к своим ощущениям, что он чувствует? Головная боль не ушла, она затаилась где-то глубоко внутри, но чувство бессильной ярости, усилило ее. Усилием воли он подавил в себе вспыхнувшее чувство. Что еще он чувствует? Голод, усталость и раздражение, на свое положение бессловесного раба. Чувство ярости, вновь, горячей волной поднималось в груди, грозя затопить в нем, чувство самосохранения. Захотелось рвать, и метать.
Санька принес еще два ведра с водой, и, видя его состояние, сокрушенно покачал головой, тихо произнес: - Успокойся, мы с тобой, еще повоюем, но не сейчас, пока еще, не время. Натяни на себя личинку покорности, вон уже охранники на нас с интересом поглядывают.
Всю свою скопившуюся ярость, он перенес на лопату. Согнувшись над корытом, он начал, ожесточенно перемешивать раствор.
До Олега донесся запах табака, и ему страстно захотелось глотнуть горького дымка.
– Значит, я тоже когда-то курил, это факт. Приятно узнать о себе хоть что-то, даже если это вредная привычка. Что еще я умею? – угрюмо размышлял он - интересно, а рабам выдают сигареты? Что там Санька про воду говорил? Какую гадость им подмешивают в воду? А если попробовать не пить ее? Да как на такой жаре, не пить воду? Нужно попробовать пить воду из бочки. Грязная? Ну, да, там моют руки строители, попадает туда и цемент, и песок. Но зато без всякой дряни, это уж точно. Лучше уж желудком маяться, чем стать скотиной бессловесной. Интересно, здесь, наверное, есть где-то водопровод, ведь в бочку вода как-то попадает. Он мельком, посмотрел в сторону сидящих в тени дерева строителей. Они курили, и о чем-то оживленно беседовали между собой, поглядывая на суетившихся рабов. Для себя отметил, что рабочие, выпив воду, откинули опустевшую бутылку в сторону кучи мусора. Решение созрело мгновенно. Он незаметно, подберет эту бутылку, нальет в нее воды из бочки. Будет пить воду, только из этой бутылки. А товарищам по несчастью, потом тоже подскажет.
Из этих мрачных дум его вывел Санька, с Лешкой, которые пришли за цементным раствором.
Вскоре перерыв у строителей закончился, и вновь рабы таскали и подавали им кирпичи, готовили раствор. Сделав вид, что относит на мусорную кучу, мешок из-под цемента, он незаметно подобрал пластиковую бутылку, и спрятал ее за пазухой. Подойдя с ведром к бочке, он, повернувшись спиной к сидящим под навесом охранникам, набрал ведро воды, и присел над ним. Одной рукой утопил в ведре бутылку, чтобы набрать воды, а другой рукой, набрав в горсть воду, поливал себе на лицо, показывая, что ему очень жарко, и он смывает пот. Когда в бутылке набралась вода, он закрутил на ней пробку, и понес ведро к корыту, не вытаскивая бутылку, из него. Подойдя к своему рабочему месту, он спрятал бутылку, в куче битых кирпичей.
**************
Димка лежал на кровати, слушал это печальное повествование, а из глаз его бежали слезы, он вытирал их о край пододеяльника, и с ужасом представлял себе, каково это быть рабом. Раб сам себе не принадлежит, хочет он или не хочет, делает то, что прикажет ему хозяин, ест то, что позволит ему хозяин. А к тому же если ты еще потерял память, и ничего не помнишь о себе, это вдвойне тяжелей. Ведь навыки говорить, ходить, кушать, не потеряны, тело помнит. Потеряно основное, это потеря, своего эго. Кулачки его сжимались в бессильной злобе. Димка выглядел таким несчастным, что расторгал даже своего кота, тот, прижимаясь к нему своим теплым пушистым телом, растапливая холод, идущий изнутри.