Чудеса в решете, или Веселые и невеселые побасенки из века минувшего
Шрифт:
Разумеется, дом на Профсоюзной был оснащен и современной, по тогдашним представлениям, техникой. На первом этаже размещался огромный ксерокс, доступ к которому незасекреченным сотрудниками был запрещен.
Имелся в небоскребе ИМЭМО и актовый зал (конференц-зал), на сцену которого иногда выходил молодой Жванецкий со своим потрепанным портфельчиком и читал вынутые оттуда миниатюры. Ничего подобного от Жванецкого мы больше не слышали, ведь каждая из миниатюр была ударом под дых тогдашним властям… А кто же согласится бить власть под дых, если ты уже состарился [5] ?..
5
В
Выступал на сцене института и молодой Андрей Тарковский, демонстрировал свой фильм «Солярис». Показался мне озлобленным и неприятным, особенно по контрасту с его отцом – поэтом Арсением Тарковским, которого я очень любила.
Молодой, веселый Михалков показывал ленту «Родня», отвечал на вопросы, хвалил Тарковского, вообще был очень мил и никакой «державностью» от него и не пахло…
К сожалению, не всегда я присутствовала в том актовом зале – может, многое интересное пропустила.
Согласно всесильным законам бюрократии, ИМЭМО не только беспрерывно расширялся, но и одновременно «делился», как амеба, – вернее, от него отпочковывались все новые и новые институты. Первым отпочковался Институт рабочего движения, вторым – Институт США и Канады, третьим, новым, стал Институт Европы, четвертым – Институт соцсистемы.
О секторе мужа и я могу сказать несколько слов. В нем, по-моему, с начала и до самой смерти работал Дональд Маклейн – английский лорд, ставший нашим разведчиком. Он перешел в ИМЭМО вслед за моим мужем из «Международной жизни». В Англии Маклейн делал прекрасную карьеру в их МИДе – и, соответственно, передавал Сталину военные секреты союзников.
Дональд Маклейн был в институте лучшим другом Д. Е. Для меня это фигура во многом непонятная, но, безусловно, трагическая. Рассказывать о нем больше не стану, так как сейчас история группы Филби, в которую входил Маклейн, очень подробно объяснена и рассказана в нашей печати.
Естественно, в секторе Д. Е. Дональд занимался Англией. Францией занимался Юрий Рубинский – тоже мощная личность, блестящий специалист и умнейший человек. В 1970-е Рубинского забрали в МИД, и он долгое время работал в советском посольстве во Франции.
Из других ведущих специалистов сектора Д. Е. Черкасов вспоминает еще Дашичева – друга моего мужа. Тот тоже был видный германист, знаток фашизма. К сожалению, его труды недооценены. В 1980-е он, по-моему, работал на ГРУ. Карьере Дашичева мешало то, что он был сыном начальника штаба, одного из наших первых маршалов, казненных в 1937 году Сталиным.
Еще Черкасов вспомнил из сотрудников мужа Инессу Михайловну Иванову – дочь крупного партийного вождя Родионова, расстрелянного по «Ленинградскому делу». Но Иванова не то в 1960-е, не то в 1970-е из института ушла.
И наконец, Германией – а точнее, ФРГ – занимался сам Д. Е.
Теперь начну цитировать П. Черкасова…
«До самой смерти – пишет П. Черкасов – он (Д. Е.) остается работником этого института. Из них 21 год возглавляет сектор международных политических проблем Европы, входит в ученый совет института, воспитывает множество учеников. ‹…› Трудно даже перечислить все, сделанное им в современной германистике и в европейских исследованиях за сорок лет неустанной работы. Два десятка книг и брошюр, многие десятки глав и статей, общий объем которых превышает 300 печатных листов».
Все это звучит для меня невразумительно. Особенно, когда Черкасов пишет о трехстах печатных листах книг, брошюр и многих десятках «глав и статей».
Львиную долю в этих трехстах листах занимали обязательные (плановые) разделы в плановых сборниках, которые Институт регулярно издавал. Муж писал их по принуждению, и они, в большинстве своем, представляли пустышки, переливание из пустого в порожнее. То были оснащенные цитатами из классиков марксизма-ленинизма и снабженные более-менее современными цифрами нудные рассуждения о «загнивании» капитализма-империализма в современной Западной Европе.
Конечно, я понимала, что Д. Е. вынужден был писать эти плановые работы, но не могла взять в толк, почему он не пишет, как многие тогда, в стол…
Только теперь, спустя много лет после смерти мужа, я осознала, как мучительно трудно было Д. Е. отстаивать свои взгляды в Институте и пытаться хоть как-то повлиять на внешнюю политику Советского Союза.
Цитирую снова П.Черкасова: «Первым из советских политологов-международников он начал изучать Федеративную Республику Германии с момента ее создания…» И далее: «В течение сорока лет, он (Д. Е.) отстаивал идею “единой германской нации”, отвергая сомнительную теорию “социалистической нации”, выдвинутую идеологами СЕПГ и подхваченную пропагандой КПСС. А для этого в те годы требовалось немалое мужество.
Он всегда был убежден в исторической неизбежности воссоединения двух германских государств, созданных в обстановке “холодной войны”».
Правда, на мои вопросы уже в конце 1970-х, возможно ли объединение двух Германий, муж отвечал: возможно только в случае третьей мировой войны, то есть в случае каких-то глобальных катаклизмов. Естественно, международник Д. Е. не мог представить себе, что «глобальные катаклизмы» произойдут как раз в нашей стране…
Тот же Черкасов рассказывает, с каким трудом и Д. Е., и институт отбивались от бессмысленных нападок реакционных сил в самом СССР – условно говоря, от «сусловцев» во внешней политике.
Особенно поразил меня рассказ П. Черкасова о скандале Д. Е. с советским послом в ГДР Абросимовым, дошедшем аж до Политбюро ЦК КПСС. Привожу описание этого скандала в работе Черкасова.
21 января 1970 года Абросимов в телеграмме главе германского отдела МИДа Фалину и министру Громыко высказал возмущение интервью журналу «Шпигель» проф. Мельникова [6] , который «не только не отклонил утверждения корреспондента “Шпигеля” о якобы особом характере отношений ГДР и ФРГ, но и по существу подхватил их. Так, на вопрос, может ли существовать между ФРГ и ГДР более тесное сотрудничество, чем между государствами различных наций, т. Мельников ответил утвердительно и сказал, что такие отношения могут существовать между двумя государствами в области науки, культуры, а также экономики»…
6
Псевдоним Д. Е. Меламида, который он вынужден был взять после войны, во время борьбы с космополитизмом в СССР, и под которым печатался всю жизнь.
Громыко ответил на донос «соломоновым решением» – так пишет Черкасов, – разослал (донос) членам Политбюро КПСС… В результате, как я понимаю, Фалину удалось замять все это дело. Тому самому Фалину, который, по моим представлениям, был ультрареакционным политиком, долгие годы утверждая, что к договору Молотова – Риббентропа никаких секретных протоколов не прилагалось. Однако в случае с Абросимовым и Фалин не мог поддержать этого тупого чинушу.
Но вернусь к Д. Е.
Со «Шпигелем» связан и другой инцидент. Помню, что этот влиятельнейший и известнейший во всем мире журнал предложил Д. Е. стать у него колумнистом… Но Д. Е. по решению инстанций должен был от этого лестного и выгодного Советскому Союзу предложения отказаться…