Чудесный нож
Шрифт:
– Ты что, никогда раньше не видала холодильника? – спросил он.
Найдя банку кока-колы, он отдал ее Лире, а сам взял с полки упаковку яиц. Она с удовольствием сжала банку руками.
– Ну давай, пей, – сказал он. Нахмурившись, девочка посмотрела на банку.
Она не знала, как ее открыть. Уилл дернул за колечко, и наружу полезла пена. Лира недоверчиво попробовала жидкость на язык, и ее глаза широко раскрылись.
– Это можно пить? – спросила она голосом, в котором звучали одновременно надежда и страх.
– Да. Очевидно, в этом мире тоже есть кока. Смотри, сейчас я
Он открыл другую банку. Когда он стал пить из нее, девочка последовала его примеру. Ее явно мучила жажда. Она выпила всю кока-колу так быстро, что газ ударил ей в нос; она фыркнула и громко рыгнула, а когда он посмотрел на нее, ответила ему мрачным взглядом.
– Пожалуй, я сделаю омлет, – сказал он. – Будешь?
– Я не знаю, что такое омлет.
– Ладно, сейчас увидишь. А может, тебе больше нравится консервированная фасоль?
– Я не знаю, что такое консервированная фасоль.
Он протянул ей банку с фасолью. Она стала искать колечко, такое же, как на банке с кока-колой.
– Нет, для этой нужна открывалка, – сказал он. – Неужели в вашем мире нет открывалок?
– В нашем мире еду готовят слуги, – с презрением сказала она.
– Посмотри вон там, в ящике.
Она принялась рыться среди столовых принадлежностей, а он вылил в миску шесть яиц и взбил их вилкой.
– Вот она, – сказал он, взглянув в сторону Лиры. – С красной ручкой. Давай ее сюда.
Он проделал в банке дырку и показал девочке, как открывать дальше.
– Теперь сними с крючка вон ту кастрюльку и выложи фасоль туда, – скомандовал он.
Лира понюхала содержимое банки, и в ее глазах снова появилось выражение удовольствия, смешанного с опаской. Она опорожнила банку в кастрюлю и облизала палец, наблюдая, как Уилл добавляет в яичницу соль с перцем, достает из холодильника пачку масла, отрезает кусочек и кидает его на чугунную сковородку. Потом он вышел в бар за спичками, а когда вернулся, Лира уже обмакнула свой грязный палец в миску со взбитыми яйцами и жадно его облизывала. Ее деймон, снова превратившийся в кота, тоже пытался запустить туда лапу, но отскочил, увидев Уилла.
– Они еще не готовы, – сказал Уилл, отбирая миску. – Когда ты в последний раз нормально ела?
– Это было в доме моего отца на Свальбарде, – ответила она. – Много дней назад. Не знаю точно сколько. А здесь я нашла хлеб и еще кое-что.
Он зажег плиту, растопил масло, вылил яйца на сковородку и повернул ее так, чтобы они растеклись по дну равномерно. Лира жадно следила за тем, как он отгребает яичницу от центра, собирая ее в мягкие складочки, и наклоняет сковородку, чтобы заполнить жидкостью образовавшуюся пустоту. Она наблюдала и за ним самим, глядя на его лицо, на его двигающиеся руки и голые плечи и даже на ноги.
Когда омлет был готов, Уилл сложил его вдвое и разделил пополам лопаткой.
– Найди пару тарелок, – сказал он, и Лира послушно сделала то, что ей велели.
Похоже, она охотно выполняла распоряжения, если считала их разумными, и он попросил ее пойти и вытереть какой-нибудь столик перед кафе. Сам он взял еду, захватил ножи и вилки из ящика, и они вместе сели ужинать, испытывая легкую неловкость.
Она
Уилл ел медленно. Он отдал Лире большую часть фасоли, но она все равно управилась с ужином гораздо раньше его. Гавань перед ними, фонари на пустом бульваре, звезды в темном небе над головой – все было погружено в пугающую тишину, как будто на свете больше ничего не существовало.
И все это время он не переставал думать о сидящей рядом девочке. Она была невысокой и худенькой, но сильной: она дралась как лев, и от кулака Уилла у нее на щеке вскочил синяк, но она не обращала на это внимания. Ее лицо умело выражать самые разные чувства – от детского восторга в тот момент, когда она впервые попробовала кока-колу, до глубокой настороженной грусти. Глаза у нее были голубые, а волосы, если их отмыть, наверное, оказались бы светлыми; сейчас же она была невероятно грязна, и от нее пахло так, словно она не мылась по крайней мере неделю.
– Лора? Лара? – сказал Уилл.
– Лира.
– Лира… Сирин?
– Да.
– Где твой мир? Как ты сюда попала?
Она пожала плечами.
– Пришла пешком, – сказала она. – Все кругом было в тумане. Я не различала дороги. Во всяком случае я знала, что покидаю свой мир. Но толком ничего не видела, пока туман не рассеялся. А потом я оказалась здесь.
– Что ты говорила насчет пыли?
– Насчет Пыли? Я должна все про нее выяснить. Но этот мир, похоже, пустой. Даже спросить некого. Я здесь уже… по-моему, дня три, а то и четыре. И еще никого не встретила.
– А зачем тебе выяснять что-то про пыль?
– Это особая Пыль, – коротко ответила она. – Ясно же, что не обычная.
Деймон изменился снова. Это произошло в мгновение ока, и вместо щегла на столе появилась крыса – огромная, черная как смоль, с красными глазками. Уилл смотрел на нее не отрываясь, и девочка заметила его встревоженный взгляд.
– У тебя тоже есть деймон, – решительно заявила она. – Только внутри.
Он не нашелся с ответом.
– Да-да, – продолжала она, – иначе ты не был бы человеком. Ты был бы… наполовину мертвый. Мы видели мальчика, у которого отрезали деймона. Ты совсем не такой. Пусть ты об этом не знаешь, но у тебя все равно есть деймон. Сначала мы испугались, когда тебя увидели. Как будто ты ночная жуть или вроде того. Но потом мы поняли, что с тобой все в порядке.
– Мы?
– Я и Пантелеймон. Мы. Твой деймон не существует отдельно от тебя. Он – это ты. Часть тебя. Каждый из вас – часть другого. Неужели в вашем мире совсем нет таких, как мы? Неужели там все такие, как ты, со спрятанными деймонами?
Уилл посмотрел на эту пару – худощавую светлоглазую девочку и ее деймона в виде крысы, который теперь уже сидел у нее на руках, – и вдруг остро ощутил свое одиночество.
– Я устал. Пойду спать, – сказал он. – Ты собираешься остаться в этом городе?