Чудо десяти дней
Шрифт:
Тогда почему же он почувствовал особый характер зла в деле Ван Хорна? А зло, несомненно, присутствовало в нем. «Мы заключили союз со смертью и утвердили завет с преисподней. Ложь сделали мы убеждением для себя и в неправде укроемся… Ибо коротка будет постель, негде будет и протянуться; узко и покрывало, нечем будет прикрыться». [12] Эллери помрачнел. Это был Бог, которым Исайя грозил Эфраиму. Старая Христина неверно процитировала Писание. «Ибо как на горе Перациме восстанет Иегова; как в долине Гаваонской разгневается, чтобы сделать
12
Исайя, 28:15–20.
13
Исайя, 28:21.
Его не оставляло досадное ощущение, будто он пытался ухватить нечто неосязаемое и ускользающее. И все это не имело ни малейшего смысла.
Он был столь же не приспособлен к жизни, как и мумифицированная старуха в ее гробнице, в центральном особняке.
Эллери отложил в сторону Библию, которую нашел на книжной полке, и повернулся к пишущей машинке, с укоризной глядевшей на него.
Через два часа Эллери проанализировал, что он сумел намолоть на своей писательской «мельнице». Помол оказался каменистым, и гора родила мышь.
Две страницы и одиннадцать строчек на третьей, с многочисленными поправками в форме рядов буквы «X» и тремя вариантами подобранных слов. В общем, похвастаться нечем. В одном месте, где он собирался написать «Санборн», у него по ошибке получилось «Ванхорн». А его героиня, которая на двухстах шести страницах производила впечатление вполне разумной и эмансипированной, вдруг превратилась в пожилую даму-экскурсовода.
Он разорвал на мелкие куски результаты двухчасовой работы, зачехлил пишущую машинку, набил трубку, налил себе скотч и вышел на веранду.
Теперь мелкий дождик сменился сильным ливнем. Бассейн напоминал луну, а сад сделался черной губкой. Но на веранде было сухо, он сел в легкое плетеное бамбуковое кресло и принялся следить за военными действиями дождя.
Он заметил водную бомбардировку на северной террасе центрального особняка и долгое время ограничивался простым наблюдением, без какой-либо цели, только чтобы отвлечься от тревожных предчувствий и передохнуть. Особняк был темен, как его мысли, и если старуха еще не уснула, то включила свет. Любопытно, не сидит ли она, подобно ему, во мраке и о чем она думает…
Эллери не смог бы ответить, долго ли он просидел на веранде. Но когда это произошло, он уже стоял, а его трубка, усыпанная пеплом, лежала на полу.
Он уснул, и что-то его разбудило.
Дождь по-прежнему лил, и сад был похож на болото. Издалека доносились раскаты грома.
Но потом он снова услышал это, и звук пробился сквозь шум ливня.
Это был не гром.
Это был гул мотора проехавшей неподалеку машины. Она приблизилась к центральному особняку с юга, со стороны гаража Ван Хорнов. И остановилась. Это был родстер Говарда.
Кто-то пытался разогреть застывший мотор, протирая его тряпкой и короткими всхлипами нажимая
Кем бы он ни был.
Конечно, это должен быть Говард.
Говард.
Когда машина проехала несколько шагов и наполовину скрылась под навесом, мотор заглох.
Говард.
До Эллери донесся унылый всхлип стартера. Мотор не был выключен, и через какое-то мгновение стартер перестал всхлипывать. Потом дверь родстера открылась и, судя по звуку, кто-то спрыгнул на гравиевую дорожку. Темная фигура торопливо обошла машину и подняла ее верх. А затем на мотор упал тонкий луч света.
Да, верно, это был Говард. Тут нельзя было ошибиться. Эллери узнал его длинное пальто и любимую стетсоновскую шляпу с широкими полями.
Куда же он ездил и куда еще поедет? В стремительных движениях фигуры за ярко горящими фарами угадывалось нечто безумное. Куда может поехать Говард поздней ночью, под проливным дождем?
Эллери внезапно вспомнилось лицо Говарда в кабинете, несколькими часами ранее, когда его отец рассказал о находках детективного агентства в Конхейвене, — крепко сжатый рот, блеск расширившихся глаз, пульсирующая жилка на виске. Вспомнилось, как он спотыкаясь вышел из кабинета и стал неуверенными шагами подниматься к себе в студию. «Возможно, я был свидетелем начала приступа амнезии».
Эллери ринулся в коттедж, не разбирая дороги и не включая свет. Ему понадобилось не более пятнадцати секунд, чтобы схватить пальто и снова броситься бежать. Но мотор уже гудел, верх родстера был опущен, и машина тронулась в путь.
Пробираясь по саду, Эллери открыл рот и был готов крикнуть, но удержался: это не имело смысла. Говард не услышал бы его сквозь ливень и рев мотора. Фары уже маячили впереди, освещая открытый проезд.
Эллери летел как на крыльях.
Он мог лишь надеяться, что в какой-нибудь из машин в сарае есть ключи.
Первая машина… Ключ в зажигании! Он мысленно благословил Салли, с грохотом выехав из гаража в ее автомобиле с откидным верхом.
Эллери успел промокнуть, когда бежал по саду, а проведя десять секунд за рулем, отсырел с головы до ног. Верх машины был опущен, и он постарался найти его регулятор. Но, пошарив без толку, отказался от дальнейших попыток, теперь они были ни к чему. Он и так вымок до нитки, а для того, чтобы вести машину темной ночью, под хлещущим дождем, требовалось предельное внимание.
На дороге нигде не было видно родстера Говарда. Эллери притормозил у выезда из усадьбы на Норд-Хилл-Драйв, приготовившись свернуть в любую сторону.
Справа, на Хилл-Драйв, он ничего не смог различить. Но слева, к северу, слабо светились отдалявшиеся фары. Эллери круто развернул автомобиль Салли влево и нажал на акселератор.
Сначала он решил, что Говард направился к Махогани, может быть, на озеро Куитонокис, находившееся поблизости, или на озеро Фаризи — место их грехопадения. Если им овладела амнезия, то он даже мог почувствовать необходимость вернуться к исходной точке своего эмоционального кризиса. В том случае, конечно, если впереди мелькали фары его родстера. Ну а если нет и Говард повернул к югу от Норд-Хилл-Драйв и поехал в город, то поиски обречены на провал.