Чудо десяти дней
Шрифт:
К ним присоединился Уолферт. Подол его старомодной ночной рубашки задрался, обнажив тощие ноги, а адамово яблоко выпирало на шее, как старая кость.
— Дидрих разбудил меня. Что случилось?
Они молча поспешили в кабинет хозяина дома.
Дидрих с нетерпением ждал их. Бумаги на его столе были отброшены в сторону. Вид у него был всклокоченный, волосы на голове стояли дыбом, точно множество восклицательных знаков.
— Говард! — Он стиснул Говарда в объятиях. — Говард, они говорили, что это невозможно сделать. Но, бог ты мой, это уже сделано!
— Дидс, я готова тебя задушить, — с сердитым хохотом заявила Салли. — Ты перепугал нас до полусмерти. Что уже
— Да. Я чуть шею себе не сломал, спускаясь по этим ступенькам, — огрызнулся Говард.
Дидрих положил руки на плечи Говарду и остановил его.
— Сын, — торжественно произнес он, — они выяснили, кто ты такой.
— Дидс.
— Выяснили, кто я такой, — повторил Говард.
— О чем ты говоришь, Дидрих? — сварливо осведомился Уолферт.
— О том, что я сейчас сказал, Уолф. О, мы, наверное, поставили мистера Квина в неловкое положение?
— Я думаю, мне сейчас лучше пойти к себе в коттедж, мистер Ван Хорн, — откликнулся Эллери. — Я, собственно, и шел туда, но тут…
— Нет, нет. Я уверен, что Говард не станет возражать. Знаете ли, мистер Квин, Говард — мой приемный сын. Его младенцем подбросили к порогу моего дома. Он здесь вырос… и живет до сих пор, — усмехнулся Дидрих. — Такое вполне мог сделать аист. Но садитесь, садитесь, мистер Квин. Говард, ты тоже садись, а не то не удержишься на своих длинных ногах. Салли, садись ко мне на колени. Ведь это редкий случай! Уолф, улыбнись. А это дело Хатчинсона может и подождать!
Когда они, наконец, уселись, Дидрих радостно поведал историю, уже известную Эллери. При этом мистер Квин постарался сымитировать искреннее удивление, наблюдая за Говардом краем глаза. Говард сидел не двигаясь и положив руки на колени. Его лицо было растерянным. Неужели он так сильно волнуется? Однако его глаза блестели, а на виске пульсировала маленькая, неправильной формы жилка.
— В 1917 году я обратился в детективное агентство и нанял сыщика, — продолжил Дидрих, погладив Салли по волосам. — Ведь Говард остался со мной, и я попытался отыскать его родителей. По сути, это было не агентство, а один-единственный агент, старый Тед Файфилд. Он вышел в отставку в чине шефа полиции и открыл собственный бизнес. Три года я поддерживал связь с Файфилдом и платил ему за работу, даже когда воевал в Европе, — ты помнишь, Уолф. А когда он не смог за все это время найти их следы, я отказался от его услуг.
Трудно было сказать, слушал ли его Говард. Салли тоже обратила на это внимание. Она была озадачена и встревожена.
— Любопытно, какую важную роль иногда играют разные мелочи, — откровенно признался Дидрих. — Месяца два назад я стригся у Джо Люпина в парикмахерской «Холлиса»…
— Салон стрижки и бритья, — ностальгически пробормотал Эллери.
Джо Люпин оказался замешан в деле Хейтов из-за своей жены Тесси, работавшей в магазине косметики на Лоуэр-Мейн. Тогда «Салон стрижки и бритья» в «Холлисе» принадлежал Луиджи Марино, и, подумав о нем, Эллери вспомнил, что видел сегодня днем голову Марино с его густыми черно-седыми волосами. Он склонился над чьим-то намыленным лицом, когда мистер Квин пробирался сквозь толпу в вестибюле «Холлиса».
— …и разговорился с Дж. С. Петтигру. Он сидел под сушилкой в соседнем кресле. Ну, ты знаешь, дорогая. Этот малый занимается недвижимостью.
Эллери увидел мысленным взором двенадцатый номер бюллетеня, лежавший на столе в кабинете Дж. С. на Лоуэр-Мейн во время его первого визита в Райтсвилл. Увидел его ботинки и зубочистку из слоновой кости.
— Речь зашла о городских старожилах, которых уже нет с нами, и кто-то, по-моему это был Луиджи, упомянул
Салли нахмурилась сильнее прежнего, обняла мужа за шею и непринужденно проговорила:
— Тебе нужно начать писать, дорогой. Столько подробностей. Но где же волнующий итог?
Уолферт сидел и слушал с кислой миной.
— Что же, господа, — сурово произнес Дидрих. — Я решил рискнуть и возобновил поиски. Тридцать лет назад Файфилд меня надул и ничего не стал расследовать. И я передал заказ одному респектабельному агентству в Конхейвене.
— Ты мне об этом ничего не говорил, — с трудом выдавил из себя Говард.
— Нет, сынок, я побоялся. Понял, что дело затянется, — как-никак прошло уже тридцать лет. Мне не хотелось тебя обнадеживать, пока они хоть что-нибудь не узнают.
И вот долгая история завершилась. Тогда Файфилд меня провел. — Салли покрыла ему рукой верхнюю губу, но он успел усмехнуться. — Несколько минут назад мне позвонили из Конхейвена. Я разговаривал с главой агентства. Они все раскопали, всю твою историю. И сами не поверили своей удаче. Сперва они едва было не отказались от расследования и предупредили меня, что впустую потрачу их время и свои деньги. Но я рискнул, и теперь нам известно.
— Кто мои родители? — спросил Говард тем же сдавленным голосом.
— Сынок… — Дидрих засмеялся, а затем ласково ответил: — Они умерли, сынок. И мне жаль.
— Умерли, — повторил Говард. Его внутреннее напряжение было очевидно, и он пытался понять: они умерли, его отец и мать умерли, он их никогда не увидит и не узнает, как они выглядели. Плохо ли это или, может быть, хорошо?
— А вот мне не жаль, — возразила Салли.
Она спрыгнула с колен мужа и устроилась на его столе, начав перебирать бумаги.
— Мне не жаль, потому что, будь они живы, Говард, получилась бы глупейшая неразбериха. Ты для них совершенно чужой, и они для тебя тоже. Встреча смутила бы вас всех и никому не принесла бы пользы. Нет, мне совсем не жаль, Говард. И ты не должен жалеть!
— Нет. — Говард обвел глазами кабинет. Эллери не понравился этот лихорадочный, блестящий взгляд и расширившиеся зрачки. — Ну ладно, они умерли, — медленно проговорил Говард. — Но кем они были?
— Твой отец, Говард, был фермером, — отозвался Дидрих. — А мать — женой фермера. Бедные, очень бедные люди, сынок. Они жили в убогом фермерском домишке, примерно в десяти милях отсюда, — между Райтсвиллом и Фиделити. Ты помнишь, Уолф, каким заброшенным был этот край тридцать лет назад.