Чудо и чудовище
Шрифт:
Чтобы доказать свое молодечество, Ксуф готов был передраться со всеми соседями. Необходимость соблюдать перемирие мучала его хуже грыжи. И Ксуф постоянно искал предлога для войны. Иногда находил. Даже если он был не такой великий боец, как говорили придворные льстецы, то по крайней мере неплохой, и на поле боя вел себя не в пример лучше, чем в постели. И Далла поначалу не понимала, почему Ксуф терпит поражение за поражением.
Она долгое время не могла допустить мысли, что ее нынешний муж – просто дурак. У нее не было опыта общения с дураками у власти. Тахаш и Регем были излишне доверчивы, а Тахаш к тому же и вспыльчив, они совершали ошибки, но глупость все же не принадлежала к числу их недостатков. В Ксуфе вдобавок ей мешал разглядеть это качество страх. И самолюбие. Не так обидно думать, что твой тиран – коварный злодей, а не крикливый самоуверенный болван. Хотя в дураках в первую очередь подразумевается простота, Ксуфа хватало на хитрости. Он мог
Раньше ей не приходилось задумываться о подобных материях – это была участь Регема. Теперь ей казалось, что даже она, женщина, слабая и несчастная, была бы лучшей правительницей, чем Ксуф. И если бы каким-то чудом он избавил ее от своего присутствия… Но Зимраном не правили женщины. Оставалось надеяться, что она все же сумеет родить наследника.
Она все еще не усвоила, что всякая надежда – тщетна.
ДАРДА
Дарда медленно шла по кругу. Или казалось, что медленно. Она помнила : если противник стоит – стой. Если двинулся – двигайся быстрее. Они сшибались уже несколько раз и отходили к бортам. Со стороны это напоминало танец. Единственный танец, который был ей позволен. Ее неуклюжесть преображалась в грацию. Шаг становился скользящим – или это была легкая побежка паука? Неважно. Никто в этот миг не назвал бы ее безобразной.
Публика во дворе Хаддада бесновалась. Все в едином порыве желали ей удачи. Ибо удачу в этом городе ценили превыше всего – превыше красоты, превыше мудрости, силы и благородства рождения. И посему Дарда стала их героиней, их любимицей.
Она ни на миг не обольщалась относительно этой любви и знала цену восхищения. Стоит ей вернуться за перегородку, и она снова станет Паучихой, уродкой, чудовищем. Потому и сражалась всегда с открытым лицом. Пусть видят, пусть помнят.
Был весенний праздник Хаддада. С того дня, как она впервые приняла участие в состязаниях, прошло два года. И жизнь ее с тех пор заметно изменилась, Нет, она не стала, как можно себе представить, выступать перед публикой, зарабатывая на жизнь участием в поединках. Ильгок накрепко вбил ей в голову, что "это плохо", а она во многом жила в соответствии с уроками Ильгока, хотя не признавалась себе в этом. Она осталась той, кем была, но не ютилась больше по углам – у нее был собственный дом (правда, владельцами его значились совсем другие люди да и бывала она там не так часто), и в хранилище храма Никкаль для ее добычи было отведено особое место. А пресловутый посох она могла бы, если б возникло желание, хоть вызолотить, хоть посеребрить. Посох, однако, был уже не тот, что прежде, а новый, вырезанный из белого дуба. Говорили, что кому-то удалось разрубить старый посох Паучихи, но она прикончила противника двумя заостренными обломками, вонзив ему их то ли в глаза, то ли в шею, то ли под ребра – куда именно, а также где, когда и при каких обстоятельствах это произошло, в Каафе сказать затруднялись.
Но что бы там не переменилось, в состязаниях на празднике Хаддада она участвовала неизменно. И всегда побеждала. Пока.
Обычно она выбирала себе противников. Сегодня вызвали ее, что уже заставило насторожиться. Противник казался совершенно безобидным. Такой же безобидной, наверное, казалась Дарда, впервые вступив в круг. Был он пришлый, откуда-то из западных княжеств Нира. Не профессиональный боец, не разбойник, не вор – скорее всего – деревенский парень, поднаторевший в поединках на праздниках урожая. И оружие он выбрал такое, какое никто кроме крестьянина оружием не счел бы – цеп.
Дарда никогда им не сражалась, но сразу увидела преимущества, которые цеп может принести в бою. Она, пожалуй, предпочла бы, чтоб сегодня у нее в руках был привычный посох. Пастушеское оружие против оружия землепашца – это было бы зрелище!
Но сегодня, как на зло, она выбрала меч с изогнутым лезвием, не зимранскую фалькату – среди таких невозможно было подобрать клинок под женскую руку, а дебенский меч. В Дебене и Хатрале работали клинки любого веса. Как полагалось в поединках во дворе Хаддада, он был затуплен.
Парень с цепом был невысок, жилист, скорее ловок, чем силен. Чтобы перехватить и вырвать меч из ее руки, именно ловкость и нужна. Но, пожалуй, он был пока недостаточно ловок. Не успел еще научиться. Все впереди… Зрители его освистывали. Он был чужой, он был деревенщина, он посмел бросить вызов их Паучихе! Будь он красавцем и атлетом, он бы искупил все эти недостатки. А так – ничего особенного. Обычный парень в грубой рубахе до колен. Борода только пробивается. Шапка плотных кудрявых волос, почти такая же, как у Дарды, только не рыжая, а черная. Хотя из-за необычного оружия у Дарды, в отличие от зрителей, он вызывал определенное сочувствие. И здешние зрители забыли, что она также родом не из Каафа, но она-то помнила. Если бы бой был учебным, проигрыш не волновал бы ее. Но сейчас она обязана была победить. В то же время увечить парня Дарда не хотела. Он не виноват, что она не может себе позволить проиграть.
Поэтому она тянула время. При том, что она задумала, нападать было нельзя. Нужно было ждать, пока нападет противник. Приоткроется. И дождалась.
Это было не так трудно сделать. Когда у тебя в руках не боевой, а затупленный меч, противник будет беречь руки, ноги, плечи, шею – все, что может пострадать от удара тупым лезвием. Но Дарда нанесла короткий рубящий удар по торсу справа. И тут же отскочила.
Парень с цепом как будто и не заметил удара. Наверное, ему приходилось терпеть боль и посильнее. Публика, ожидавшая эффектного окончания поединка, также пребывала в недоумении. Однако Дарда знала точно, куда и как бить. Изогнутый клинок вдобавок оказался полезен, с прямым такой финт провести было бы труднее.
Действительно, через несколько минут движения противника утратили прежнюю ловкость. Он двигался медленнее, и Дарда видела, несмотря на загар и пыль на его лице, как он побледнел. Похоже, он и сам не понимал, что ему мешает – ведь его ударили не так сильно. Что поделать, друг, сломанное ребро – увечье не смертельное, и не особо опасное, но рукой в этом случае не шибко помашешь. Уж очень отдает. А драться левой он не привык, это Дарда тоже сразу отметила.
Еще немного, и он стал запинаться, – у него явно перехватывало дыхание. Сморщился от боли, затем бросил цеп на землю – признал поражение. Хорошо. Разумный юноша. До следующих состязаний ребро срастется, а там посмотрим.
Преподобный Нахшеон сделал знак служителям, чтоб встретили побежденного. Он тоже был не слепой, и видел, что парень нуждается в присмотре лекаря. Это храм Хаддада своим бойцам обеспечивал. Один служитель должен был проводить пострадавшего к лекарю, другой – проследить за сохранностью его оружия.
Не обращая внимания на крики толпы, Дарда направилась к своим сандалиям, которые сбросила, согласно правилам. Поскольку одежда бойцов правилами не регламентировалась (запрещены были только доспехи во всех их разновидностях), одета Дарда была так же, как обычно в последнее время – в свободные штаны и рубаху, перехваченные широким поясом. Она бы наверное удивилась, поняв, что и в этом бессознательно подражает Ильгоку. Волосы она перестала заплетать в косы, а, чтоб не лезли в глаза и заодно, чтобы уберечься от солнца, обматывала голову куском полотна. Она засунула меч за пояс наподобие тесака, и подтянувшись на перегородку, стала застегивать сандалии. Сидеть на ограде не полагалось, но Дарда позволяла себе делать многое из того, что не положено. Публика уже успела забыть о ней, увлеченная новым зрелищем – рукопашным поединком борцов из Дельты и Калидны. Причем, если поединщики из приморских государств на состязаниях бывали часто (в основном, это были охранники торговых караванов), то бойцов из Дельты, как фехтовальщиков, так и борцов здесь видели едва ли раз в несколько лет. Поэтому немудрено, что зрителей поглотил азарт, и впору было посочувствовать преподобному Нахшеону, который не только не мог делать ставок, но и обязан был запрещать это другим. Увы! Победа должна была принадлежать только Хаддаду. Хотя многие, несомненно, думали по-иному.
Дарда покончила с обувкой, и распустила край головной повязки, чтобы прикрыть нижнюю половину лица – так она часто теперь поступала. В этот миг кто-то сзади сказал ей в самое ухо:
– Слушай, Паучиха, я все думаю – почему ты работаешь одна?
Дарда знала этот голос – низкий, насмешливый и вкрадчивый. И человека, которому этот голос принадлежал, тоже знала, хотя и не близко. Его звали Лаши, и занимался он тем же, что и она. При том, что был коренным жителем Каафа. Сызмальства промышляя кражами и мошенничеством, он сумел обрести определенный статус в одной из воровских шаек, но в прошлом году вожакам ее крупно не повезло – то ли перестали платить мзду кому нужно, то ли ограбили не того, кого надо, то ли просто попались с поличным – а в Каафе это сильно не уважали. Короче, их повесили, а некоторых, рангом пониже, продали в рабство. Лаши уцелел, но с тех пор ни к кому не прибился. Что касается его вопроса, то Дарда многое могла бы ответить. Например, что не желает ни от кого зависеть. Или, что она не будет выполнять ничьих приказов, а другие не позволят приказывать ей. Однако она сказала всего лишь: