Чудо-остров. Как живут современные тайваньцы
Шрифт:
– А тут, представляете, выхожу в воскресенье во двор, и что я вижу? Кто-то в нижнем белье, кто-то в трусах, кто-то в легком халате.
– Так ведь жара же, – пытаюсь я вступиться за тайбэйцев.
– Для жары тоже есть наряды – шорты, майки, сарафаны. Но это для кое-кого из моих соседей как будто даже и не существует. Простота.
Я, в свою очередь, тоже отмечаю некоторую непривычную простоту. Один мой знакомый, заведующий кафедрой, запаздывал на лекцию. Я спросила у его секретарши, не известно ли ей, где он.
– Известно, спит у себя в кабинете, – охотно ответила она.
Ну и ну, подумала я, так заложить своего начальника! Через некоторое время профессор
– Прошу прощения, я сегодня немножко заспался.
Студенты безо всякого удивления раскрыли тетради. Оказалось, профессор спит в кабинете каждый день. А что же здесь плохого? Отдохнул человек, посвежел, пошел работать дальше. И никакого секрета в этом нет.
Другой преподаватель, человек очень уважаемый, любимец студентов, откровенно сообщает:
– Пять минут перерыв. Мне нужно зайти ненадолго в туалет.
И опять никакого удивления, потому что вообще слова «уборная», «туалет» здесь не носят такого «полустыдного» характера, как в Европе. Модно одетая молодая дама подходит в метро к незнакомому и тоже модному мужчине и громко спрашивает: «Не знаете, где здесь туалет?»
Все делается для того, чтобы человеку было легко, комфортно, чтобы не напрягать его понапрасну, чтобы не обидеть. Отсюда вот эти ласковые, мелодичные голоса, обволакивающие интонации. Когда я говорю с Хон Мэйлан (Лили), молодым профессором университета Ченчжи, я чувствую себя жителем глухомани, приехавшим в столицу. Хотя на самом деле все наоборот. Я коренная горожанка, а Лили – селянка из далекой тайваньской деревни. Правда, она уже давно переехала в Тайбэй и говорит по-здешнему – плавно, с мелодичными интонациями, слегка поднимая их к концу фразы. Я же, слушая себя как бы со стороны, чувствую, как резки мои интонации, как громок голос. Я очень стараюсь, но мне так и не удается обрести эту плавность, мелодичность, эту успокаивающую тихость…
Однажды меня пригласили на вечер факультета русского языка университета Ченчжи. Студенты ставили отрывки из русских классиков на языке оригинала. Я попала на инсценировку рассказов Зощенко. Участники – режиссеры, художники, дизайнеры, ну и, конечно, актеры – очень постарались. Студенты отлично выучили тексты, костюмы были грамотно подобраны, а декорации хорошо продуманы. И все-таки это был совершенно не русский спектакль, а именно тайваньский. Потому что привычный моему уху с детства зощенковский текст в исполнении вот этих мелодичных, обволакивающих голосов звучал диссонансом – слишком резко, пожалуй, даже грубо.
Мальчики и девочки
Красота по-тайваньски
В дни моего пребывания в Тайбэе я то и дело впадаю в панику: как я их буду различать, их так много, и они же все одинаковые. Все маленькие, худенькие, все черноголовые; у всех раскосые глаза и плоские носы. Я, конечно, знаю про этот эффект восприятия другой расы: выделяешь то, что их отличает от тебя, а различия между ними самими не замечаешь. Я насмешничаю над собой: вспоминаю рассказ одного нашего кинорежиссера, который с небольшой киногруппой снимал сюжет в африканском племени. Однажды предводитель племени спросил, почему у него сегодня нет с собой кинокамеры. Оказалось, что он принял режиссера за его кинооператора. «Как нас можно было спутать, – изумлялся режиссер, – я полноватый шатен, а он худой блондин? Очевидно, мы все у него на одно лицо». Я чувствую себя здесь, на Тайване, совершенно тем же диким африканцем.
Утром ко мне подходит студент, предупреждает, что сегодня не сможет прийти на мой семинар, он встречает сестру в аэропорту. Однако перед началом занятий я вижу, как этот студент входит в аудиторию.
– Привет, – говорю, – уже встретил сестру?
Он не отвечает, только улыбается. Впрочем, они все и всегда улыбаются. Вид у этого парня, однако, несколько озадаченный, его явно что-то беспокоит. В перерыве он подходит ко мне.
– Извините, – говорит, – но у меня нет сестры. И я никого сегодня не встречал. Это, наверное, был другой ст удент.
Еще один случай. Я жду водопроводчика: он обещал прийти на другой день, но не пришел. И вдруг я встречаю его в автобусе. Прошу Нину выяснить, почему он ко мне не приходит, я его очень жду. Нина, обменявшись с ним несколькими словами, переводит глаза на меня, на него и обратно. И молчит. Мужчина смотрит на меня с интересом.
– В чем дело? – спрашиваю я Нину.
– Он говорит, что ничего вам не обещал и вообще видит вас впервые, – удивленно отвечает Нина.
Потом, конечно, эта болезнь прошла. Я стала различать не только отдельные типажи, но и отдельные лица. Я увидела, что разнообразия тут не меньше, чем в Америке или Европе. Скажем, мои аспирантки Нина и Таня. Они близкие подруги, но очень разные. Нина – маленькая, подвижная, лицом не очень приметная. Однако ее узкие глазки уголками вверх выдают ум и ироничность, а тонкая улыбка – способность глубоко понимать. Таня считается красавицей. Во-первых, она высокая – конечно, по здешним меркам, сантиметров 158–160. Во-вторых, у нее довольно светлая кожа. В-третьих, большие и не очень раскосые глаза. Она знает о своей красоте и гордится ею.
Кстати, о том, что Таня красавица, я узнала от другой аспирантки Института русских исследоаний Лин Куан-линь (Сони). Она мне объяснила, что именно ценится в женской красоте:
– Прежде всего рост: чем выше девочка, тем красивей. Потом – глаза. Чем они более круглые, тем лучше. Таких круглых, как у белых людей, здесь не встретишь, но совсем узкие, прикрытые верхним веком, считаются не очень красивыми. Потом – нос. Иногда встречаются носы подлиннее, – тут Соня посмотрела на меня и вздохнула. – Ну, не такие, конечно, как у вас. Это было бы слишком хорошо. Затем – кожа. Девочки стараются сделать ее как можно светлее, пользуются для этого разными кремами, мазями…
– А как же загар? – вспомнила я русских и американских красавиц, часами загорающих на пляжах.
– О загаре мы думаем все время, – по-своему поняла меня Соня, – бережем от него лицо. Когда на улице солнце, ни одна уважающая себя женщина из дома без зонта не выйдет.
– Рост, нос, глаза, кожа, – подытоживаю я наш разговор. – Что еще важно в женской красоте? Фигура?
– Нет, фигура большого значения не имеет. Мы же все худенькие, тонкокостные. Правда, иногда встречаются толстушки, но очень редко.
– А ноги?
В свое время Пушкин сокрушался, что по всей России не сыскать две пары стройных женских ног. Интересно, что бы он сказал о китаянках?
– А что ноги? – удивляется Соня. – По-моему, никто на них внимания не обращает.
Да уж, это точно. Иначе не носили бы модницы короткие юбочки, обнажающие и подчеркивающие огурцеобразное пространство между коленками. Отсюда, кстати, даже у самых привлекательных женщин не очень красивая походка, слегка вразвалочку. Интересно, что у молоденьких городских девушек этот дефект меньше, а в центре Тайбэя, на улицах я пару раз даже встретила совсем прямые женские ноги. Как и почему изменяется эта генетика, сказать не могу.