Чудо

Я не такой, как все, я это знаю. То есть, конечно, я делаю самые обыкновенные вещи. Ем мороженое. Катаюсь на велосипеде.

Гоняю мяч. Играю на ХВох. Как любой десятилетний ребенок. Я и чувствую себя самым что ни на есть обыкновенным. Внутри. Но при виде обыкновенных детей другие обыкновенные дети не разбегаются с воплями. На обыкновенных детей не глазеют везде и всюду.

Если бы я нашел волшебную палочку и мог загадать одно желание, я бы попросил нормальное лицо, на которое никто не обращает никакого внимания. Я хотел бы ходить по улицам и чтобы люди, увидев меня, не отводили взгляд. Вот что я думаю: я необычный только потому, что все вокруг считают меня необычным.

Но сейчас я вроде привык к тому, как выгляжу. И научился прикидываться, будто не замечаю, как меняются лица встречных. Мы все отлично умеем притворяться: я, мама с папой, Вия. Хотя нет, Вия притворяется так себе. Когда люди ведут себя грубо, она может не на шутку разозлиться. Взять, например, такой случай. Однажды мы гуляли на площадке и дети постарше стали меня дразнить. Даже не знаю, как именно, — сам я не разобрал, но Вия все слышала и на этих детей накричала. Вот она какая. А я другой.

Вия не считает меня обыкновенным. Она, правда, говорит, что считает, но тогда она бы не оберегала меня от всех и каждого. И мама с папой тоже — я для них необыкновенный.Думаю, единственный человек в мире, который понимает, насколько я обыкновенный, — это я сам.

Кстати, меня зовут Август. Как я выгляжу, описывать не буду. В любом случае все хуже, чем вы думаете.

На следующей неделе я пойду в пятый класс. Раньше я никогда не учился в настоящей школе и теперь трушу до дрожи в коленках. Многие считают, что я не ходил в школу из-за своего лица, но они заблуждаются. Я не ходил из-за операций. Двадцать семь — вот сколько их у меня. Самые серьезные я перенес, когда мне не было четырех, я их и не помню. С тех пор каждый год мне делают две-три операции (некоторые серьезные, некоторые не очень), а еще я часто болею из-за того, что расту хуже сверстников, и к тому же во мне есть другие медицинские загадки, которых доктора пока не разгадали. Поэтому родители и решили не отдавать меня в школу. Но сейчас я уже окреп. Последняя операция прошла восемь месяцев назад, и мне, если повезет, еще целых два года не потребуется новая.

Я на домашнем обучении, учит меня мама. Раньше она иллюстрировала детские книги. Феечки и русалочки у нее получаются отлично. Но, чего уж там скрывать, рисунки для мальчиков у нее не ахти какие. Однажды она попыталась изобразить для меня Дарта Вейдера, а вышел какой-то робот, похожий на гриб. Хотя я давно не видел, как она рисует. Наверное потому, что она все время занята мной и Вией.

Не то чтобы я всегда хотел учиться в школе. Точнее, я бы хотел, но только если бы был как все. И у меня была бы куча друзей, с которыми я мог бы гулять после уроков, ну и все такое.

Сейчас у меня есть несколько настоящих друзей. Самый лучший — Кристофер, потом Зак и Алекс. Мы знакомы с пеленок. И так как они знают меня всю жизнь, то успели ко мне привыкнуть. Когда мы были маленькие, мы всегда ходили друг к другу в гости, но потом Зак и Алекс пошли в школу. А Кристофер переехал. И теперь получается, что я живу все там же, в Норт-Ривер-Хайтс — это район Нью-Йорка, точнее Верхнего Манхэттена, — а Кристофер в Бриджпорте, штат Коннектикут, и от меня к нему ехать больше часа. Но все равно: Кристофера, хоть он и переехал, я вижу чаще, чем Зака и Алекса.

Они завели себе новых друзей. Зато, если мы случайно встречаемся на улице, они мне улыбаются. И всегда здороваются.

Есть у меня и другие друзья, но не такие хорошие, как Кристофер, Зак и Алекс. Скажем, Зак и Алекс всегда приглашали меня на дни рождения, а Джоуэл, Эймонн и Гейб — никогда. Как-то меня позвала Эмма, но я уже тысячу лет ее не видел. И, конечно, я всегда хожу на день рождения к Кристоферу… Хотя, наверное, дни рождения — это не так уж и важно.

Мне нравится, когда мама про это рассказывает. Сама по себе история, может, и не слишком смешная, но мама изображает все так уморительно, что мы с Вией каждый раз лопаемся от смеха.

Ну так вот. Когда я сидел в мамином животе, никто и подумать не мог, что я из него вылезу таким, какой я есть. За четыре года до этого мама родила Вию — «все равно что в парке прогулялась» (так мама говорит), — и не было никаких причин делать специальные анализы. Примерно за два месяца до того, как я родился, доктора заметили, что с моим лицом что-то не так, но они не подозревали, что все настолько плохо. Они сказали маме с папой, что у меня волчья пасть и еще кое-что по мелочи — несколько, мол, «небольших аномалий».

В ту ночь, когда я появился на свет, в родильной палате дежурили две медсестры. Одна — милая и симпатичная. А вторая, как говорит мама, наоборот — вовсе не симпатичная и совсем не милая.

У нее были здоровенные ручищи, и (тут начинается смешное) она все время пукала. Принесет маме колотого льда и пукнет. Измерит давление и пукнет. Из-за этого мама все время вздрагивала, а медсестра даже ни разу не извинилась. Между тем мамин врач в ту ночь не дежурил, а вместо него в палате торчал какой-то чокнутый практикант, которому они с папой дали кличку Дуги — кажется, в честь старого сериала про подростка, работавшего доктором в больнице. Но мама говорит, что хоть все и нервничали, папа веселил ее всю ночь.

Когда я вылез из маминого живота, в палате вдруг наступила тишина. Маме даже не удалось на меня взглянуть, потому что милая медсестра тут же выскочила со мной из палаты. Папа погнался за ней, да так спешил, что выронил видеокамеру, которая раскололась на миллион кусочков. А мама очень расстроилась и попыталась встать, чтобы посмотреть, куда это все понеслись, но пукающая медсестра обхватила ее своими ручищами и водворила на место. Они чуть не подрались, потому что мама билась в истерике, а пукающая медсестра кричала на нее и требовала угомониться, а потом они вместе начали кричать на доктора. А дальше — угадайте что? Он упал в обморок! Прямо на пол! И когда пукающая медсестра увидела, что он упал, то принялась пинать его ногами, чтобы он пришел в себя, и вопить что есть мочи: «Что же ты за доктор такой? Что ты за доктор? Вставай! Вставай!» А потом ни с того ни с сего испустила самый большой, самый громкий, самый вонючий пук, какой мама слышала в своей жизни. Мама думает, что именно этот пук и привел в себя доктора, и он наконец очнулся. Мама рассказывает эту историю в лицах — и даже издает пукающие звуки, — и это очень, очень, очень смешно!

Мама говорит, что пукающая медсестра оказалась замечательной женщиной. Она не отходила от мамы ни на минуту. Не оставила ее, даже когда вернулся папа и врачи сообщили родителям, как тяжело я болен. Мама в точности помнит, что прошептала ей на ухо медсестра, когда доктор сказал, что я, скорее всего, не доживу до утра: «Всякий, рожденный от Бога, побеждает мир». На следующий день — а я дожил и до него — именно эта медсестра держала мамину руку, когда маме впервые показали меня.

Мама говорит, что к тому времени ей рассказали всю правду обо мне. Она готовилась к нашей встрече. Но, по ее словам, когда она впервые взглянула на мое лицо, она увидела только, какие у меня прекрасные глаза.