Чудо
Шрифт:
— Подтверждаю,— тут же заявил Дюваль тоном, в котором не было и тени сомнения.
— Отлично. Перехожу к сути. У меня к тебе три вопроса. Если я получу на них нужные мне ответы, то задам четвертый. Готов?
— Валяй.
Первый вопрос был предназначен для предварительной разведки местности.
— Проводил ли ты хоть раз на нынешнем этапе опыты по модификации и замене генов у человека, страдающего саркомой?
— Еще нет. Но я успешно проводил другие трансплантации генов. Работал в области, где первопроходцем стал доктор Мартин Клайн в тысяча девятьсот восьмидесятом году в Калифорнии. Я лечил больных
— Хорошо, тогда второй вопрос,— продолжил Клейнберг.— Мог бы ты провести операцию такого типа в случае с саркомой?
— Несомненно. Надеюсь, такое мне когда-нибудь удастся. Ведь это именно та область, в которой я экспериментирую. Это тот самый завершающий шаг, к которому я готовлюсь. И я бы вполне мог пойти на него.
— Вопрос третий. Каковы были бы, с твоей точки зрения, шансы на успех? Можно ли надеяться на полное выздоровление пациента?
— Если исходить из того, что в остальном состояние пациента стабильное, то почему бы и нет? Я бы сказал, что шансы на успешную операцию и полное выздоровление составляют примерно семьдесят процентов.
— Неужели столь высоки? — не смог скрыть удивления Клейнберг.
— Я привожу консервативную оценку, Поль. Да, не ниже семидесяти.
— Мой последний вопрос вовсе не был последним. Это просто возглас удивления, радостного удивления. Вот мой четвертый вопрос и, наверное, самый важный. Не мог бы ты провести такую операцию на пациенте, которого я сейчас наблюдаю? Причем провести как можно скорее.
— Что ж, скажи только когда, и я как-нибудь утрясу свой график. Конечно, при том условии, что сам пациент согласен полностью и безоговорочно.
— Согласия у меня еще нет,— признался Клейнберг.— Прежде чем разговаривать с пациенткой, я хотел поговорить с тобой. Допустим, согласие уже имеется. Когда, самое раннее, ты смог бы приступить к делу?
— Та-ак, что у нас сегодня? Какой день?
— Четверг,— подсказал Клейнберг.
— Занят, знаешь ли, по уши. Но я всегда занят. Наверное, лучше всего был бы уик-энд. Точнее, воскресенье. Да, это можно было бы организовать в воскресенье.
— Не сочти за наглость, но мог бы ты приехать для проведения операции в Лурд? Тут было бы удобнее…
— В Лурд? Почему бы и нет? Я всегда хотел побывать в Лурде, после того как прочитал Карреля.
— Тут и в самом деле необычно — в точности как описал Каррель.
— С удовольствием посмотрю.
— Теперь мне нужно заручиться согласием пациентки. Честно тебе скажу, Морис, я не до конца уверен, что это мне удастся. Но я приложу все силы. Эта женщина серьезно больна, однако по причинам личного характера врачебное вмешательство может быть встречено в штыки. Ладно, там видно будет… А пока я ее уговариваю, тебе, наверное, было бы желательно загодя ознакомиться с ее историей болезни.
— Разумеется.
— История собрана пухлая. Досье охватывает пять лет, вплоть до вчерашнего обследования, проведенного мною. Мы сделали рентгеновские снимки. Случай и в самом деле уникальный. Совестно, конечно, загружать тебя такой кучей материалов, не зная определенно, получится ли у нас довести дело до конца.
— По этому
— Спасибо. Вот что я, пожалуй, сделаю: отправлю свою медсестру Эстер Левинсон самолетом в Париж вместе с досье. А она утром принесет его тебе в кабинет.
— Великолепно.
Но одно обстоятельство все же продолжало беспокоить Клейнберга, и он не мог решить, стоит ли откровенно поведать о своей тревоге или лучше держать ее при себе. В конце концов он принял решение снять камень с души.
— Знаешь, есть еще одна вещь…
— Слушаю тебя, Поль.
— Меня преследует мысль о том, как ты можешь быть настолько уверен в методе замене генов у человека, хотя ранее ни разу не практиковал это на людях.
На другом конце провода воцарилось долгое молчание. Доктор Дюваль, обычно быстро и прямо отвечающий на все вопросы, в данном случае, видимо, не имел готового ответа. Пауза затянулась. Клейнберг ждал.
— Что ж,— наконец проговорил доктор Дюваль,— я… я могу дать тебе удовлетворительный ответ. Но то, что я тебе скажу, должно остаться строго между нами. Открою тебе один секрет, очень серьезный.
— Обещаю: это останется между нами. Даю слово.
— Я тебе верю,— произнес Дюваль.— Почему я так уверен в том, что мой метод замены генов может сработать у человека? Потому что он уже сработал у человека, а если точнее, у трех человек. Ранее я тебе солгал, сказав, что экспериментировал только на животных и никогда — на человеке. Полтора года назад я применил процедуру замены генов к трем безнадежно больным за пределами Парижа. У двоих из них была саркома. Все не просто не погибли при этом, но сегодня живы-здоровы.
Клейнберг едва не лишился дара речи.
— Боже мой, Морис, я и подумать не мог… Ну, поздравляю тебя, старина. Да тебя к Нобелевской премии представят, едва лишь узнают об этом. Это же… это настоящая революция!
— Спасибо, дружище, спасибо. Только никто никогда об этом не узнает. Если станет известно, что я действовал без предварительного разрешения со стороны всяких там медицинских комитетов и комиссий по этике, мне сильно не поздоровится. Нет, процедура эта не будет утверждена еще лет десять, если не дольше, пока все эти комитеты не изучат досконально, насколько она применима для людей. Вот когда они дадут «добро», тогда ее и можно будет практиковать в открытую. А тем временем множество хороших людей, которых можно было бы спасти, к сожалению, обречены на смерть. Сам понимаешь, Поль, в медицинской политике осторожность и рассудительность — на первом месте.
— Понимаю.
— Тут инициатива далеко не всегда приветствуется. Взять хотя бы того же доктора Клайна из Калифорнии. Он применил рекомбинацию молекулы ДНК в одном случае в Неаполе и в другом — в Иерусалиме, а когда об этом узнали, Национальный институт здравоохранения США лишил его всех грантов на исследования. Если мне не изменяет память, он потерял двести пятьдесят тысяч долларов. Я себе такого позволить не могу.
— Уверяю тебя, Морис, можешь не беспокоиться. Никто из наших коллег-медиков не узнает, зачем ты ездил в Лурд. Ты представить себе не можешь, насколько меня воодушевило все то, что я только что от тебя услышал. И я очень тебе благодарен за то, что ты без лишних разговоров согласился взяться за этот случай.