Чудо
Шрифт:
Пройдя через дверь у печной трубы, она оказалась в крошечной комнатушке без окна. Там сидела монахиня, лица которой почти не было видно за складками накрахмаленного головного убора. Либ немного передернуло только потому, что она уже много лет не видела такого – в Англии монахини не носили подобных одеяний, чтобы не спровоцировать антикатолических настроений.
– Добрый вечер, – вежливо произнесла Либ.
Монахиня ответила сдержанным кивком. Возможно, ей запрещали разговаривать с людьми другого вероисповедания или она дала обет молчания.
Либ
Когда наконец девушка внесла поднос, монахиня наклонила голову и что-то зашептала – молитву перед едой, догадалась Либ. Ей, наверное, от сорока до пятидесяти. Немного выпуклые глаза и мясистые руки крестьянки.
Странное сочетание блюд: овсяный хлеб, капуста, какая-то рыба.
– Я думала, будет картошка, – дружелюбно обратилась к девушке Либ.
– Еще с месяц придется ее подождать.
Ага, теперь понятно, почему это голодное время для Ирландии: картофель начнут убирать только осенью.
Еда отдавала торфом, однако Либ съела все дочиста. Со времен Шкодера, где порции медсестер были такими же скудными, как у мужчин, у нее вошло в привычку не выбрасывать ни кусочка.
Из лавки послышался шум. В столовую втиснулось четверо.
– Да храни вас Господь! – произнес первый мужчина.
Не зная толком, как отвечать, Либ кивнула.
– И вас тоже, – пробормотала монахиня.
Она осенила себя крестным знамением и вышла из комнаты – то ли потому, что насытилась скудной порцией, то ли решила освободить второй стол для вновь прибывших. Либ этого не знала.
Шумная компания эти фермеры с женами. Наверняка пили весь воскресный вечер.
Теперь она поняла фразу возницы. Не лавка с привидениями, а лавка, где продают спиртное.
Из болтовни фермеров о каком-то необыкновенном чуде, в которое невозможно поверить, хотя они видели его собственными глазами, Либ заключила, что те побывали на ярмарке.
– Там поджидает еще куча народа, – произнес бородатый мужчина. Жена ткнула мужа локтем в бок, но он продолжал: – Всячески угождают ей!
– Миссис Райт?
Либ повернула голову.
Незнакомец в дверях постукивал себя пальцами по жилету.
– Доктор Макбрэрти.
Так зовут врача О’Доннеллов, вспомнила Либ. Она встала и пожала ему руку. Всклокоченные седые бакенбарды, на голове очень мало волос. Потертый сюртук, плечи усыпаны перхотью, трость с набалдашником. Пожалуй, семьдесят?
Фермеры с женами рассматривали их с нескрываемым интересом.
– Издалека вам пришлось добираться, – заметил доктор, словно Либ прибыла с визитом, а не нанималась на работу. – Ужасным был переезд? Уже поужинали? – не дав ей возможности ответить, продолжал он.
Либ вышла вслед за доктором в лавку. Прислуга, держа перед собой лампу, проводила их наверх по узкой лестнице.
Спальня была тесной. Большую часть места на полу занимал чемодан Либ. Она должна здесь беседовать тет-а-тет с доктором Макбрэрти? Неужели в доме нет другой свободной комнаты или неотесанная прислуга не смогла организовать все подобающим образом?
– Хорошо, Мэгги, – сказал он девушке. – Как у отца с кашлем?
– Немного лучше, – ответила та и вышла.
– Прошу вас, миссис Райт, – указал доктор на единственный плетеный стул.
Либ многое отдала бы за то, чтобы сначала минут на десять остаться одной и воспользоваться ночным горшком и столиком с умывальными принадлежностями. Да, ирландцы печально известны отсутствием деликатности.
Доктор оперся на трость:
– Не хочу показаться невежливым, но можно узнать, сколько вам лет?
Итак, расспросов не избежать, хотя ее уверяли, что эта работа у нее в кармане.
– Еще нет тридцати.
– Вдова, как я понимаю. Вы занялись медсестринским делом, когда э-э… оказались без средств?
Проверяет ли он отзыв о ней главной медсестры? Либ кивнула:
– Меньше чем через год после замужества.
Как-то ей довелось прочитать статью о тысячах солдат, страдающих от пулевых ранений или холеры и оставшихся без ухода. В «Таймс» было напечатано о собранных семи тысячах фунтов для отправки в Крым в качестве медсестер группы англичанок. Вот, подумала тогда Либ с замиранием сердца, но и с дерзостью, пожалуй, я смогу это сделать. Она потеряла так много, что ее ничего не страшило.
Сейчас она сказала лишь:
– Мне было двадцать пять.
– Так, значит, вы Соловей! – восхитился доктор.
Стало быть, главная медсестра сказала ему об этом. Либ всегда стеснялась упоминать в разговоре имя великой женщины и не выносила причудливое прозвище, прилипшее ко всем подопечным мисс Найтингейл [2] , словно они какие-то куклы, отлитые по ее образу и подобию.
– Да, мне выпала честь служить в Шкодере под ее началом.
– Благородный труд.
2
Флоренс Найтингейл (1820–1910) (в переводе с английского «соловей») – сестра милосердия и общественная деятельница Великобритании. – Примеч. перев.
Сказать «нет» казалось странным, «да» – высокомерным. До Либ сейчас дошло, что семья не поленилась пригласить заморскую сиделку из-за имени Найтингейл. Она догадывалась, что старому ирландцу хочется больше услышать о красоте, аскетизме, праведном гневе ее наставницы.
– Я была привилегированной медсестрой, – ответила вместо этого Либ.
– Волонтером?
Либ хотела уточнить, но старик понял ее неправильно, и ее лицо запылало. Право, зачем смущаться? Мисс Н. всегда напоминала своим медсестрам, что получение оплаты ничуть не умаляет их альтруизма.