Чудодей
Шрифт:
— Кто хочет творить чудеса — тому не до сна!
За дверью стоял батрак Ринка. Он подмигнул Густаву.
— Ты чего подмигиваешь? Говори, что тебе надо!
Ринка служил с Густавом в одной роте.
— Не строй из себя барина, приятель Густав! — И Ринка отодвинул Густава в сторону. Да еще подмигнул ему мимоходом. И лишь в сенях он начал как из мешка вытряхивать свои недуги: — Так уж мне худо, Густав, с самой Пасхи эти муки. Ну выпил я на Пасху маленько. А что еще видишь в этой жизни? И вот пью я себе и пью. И значит, я еще совсем здоровый, раз могу так пить. Вот ложусь я спать и просыпаюсь с этим морганьем. Ну, думаю, это пройдет. В детстве была у меня и оспа, и всякая сыпь, и все само проходило. Ну так поморгаю себе немного. А оно не проходит, замечаю я через неделю. Кладу на глаз повязку. Грею горячими отрубями. Не помогает. Теперь вот опять хожу без повязки. В конце концов, свежий воздух тоже лечит, так я себе думаю, но и свежий воздух не помогает. Бог свидетель! Но это бы еще с полбеды! В поместье пропало пять центнеров ржи. Инспектор Вайсбир всех нас решает допросить. И вот стою я там. Управитель с инспектором глаз с меня не сводят. «Тебе известно, куда делась рожь, лодырь?» — спрашивает меня инспектор. «Нет!» — говорю. А мой глаз — он как бы сам по себе подмигивает управителю. И управитель принимает это на свой счет. Он подходит и дает мне в зубы. Ну я тоже ему влепляю. Инспектор нас разнимает. Выходит так, что я будто бы управителя заподозрил. И теперь мне кажется — весь мир спятил. И сам я спятил. И что теперь будет? Так пусть твой парень, хочет он или нет, вылечит мое морганье наложением рук.
Густав застегнул жилетку:
— Все сюда идут за наложением рук. У мальчишки сил не так уж много. У него уж дрожь в артериях.
Ринка не унимался. Голос его стал слаще:
— Он еще спит, святое дитятко?
Тогда Густав сказал, очень учено и мудро:
— Глазное морганье так за здорово живешь не проходит. Тут чувствуется рука дьявола. Это действует дьявол, который сидит в шнапсе. И лечение это очень трудное. Мне вот, к примеру, надо кур кормить, а овса уже ни зернышка.
Ринка пообещал Густаву, что в конце месяца, когда с ним расплатятся натурой, он даст ему овса. Густав усадил Ринку в кожаное кресло и достал из шкафчика с черепом на дверце хитро изогнутую, начищенную до блеска проволоку. Он положил ее на подоконник перед Ринкой.
— Нашему чудодею надо еще умыться, и, прежде чем он явится, ты должен глазами как бы размотать эту проволоку. Взглядом следи за каждым изгибом и взглядом же распутывай каждый узелок. Но не прикасайся к проволоке, а то и помереть недолго. Не хватало мне еще на твои похороны тратиться!
Ринка остался один. Сидел, уставясь на проволоку. Взгляд его скользил по всем изгибам и, точно мышь в банке, метался среди сплетения узлов. У проволоки не было ни начала, ни конца.
Станислаус в кухне ел хлеб с творогом. Уже пробило семь. Опять кто-то постучал в дверь. Густав встрепенулся — новые посетители? Он надел черный пиджак от своего еще свадебного костюма и с нетерпением дожидался, когда сын наестся.
— Если б ты хоть изредка съедал в трактире немножко стекла, у нас бы от пациентов отбою не было.
Станислаус сидел, глядя на вьющих гнездо ласточек во дворе.
Густав ринулся в сени и столкнулся там лицом к лицу с жандармом.
— Где твой сын, Бюднер?
— Да где ж ему быть, господин Хорнкнопф? В кухне сидит. Хлеб с творогом ест.
— Давай его сюда!
Жандарм произнес это не так чтоб очень повелительно. Видно, вспомнил ту историю с ножом, когда ему так помогли прозрения чудодея Станислауса. Жандарм за это получил чин обер-вахмистра. Господин обер-вахмистр без приглашения вошел в горницу Бюднеров. Черт бы его побрал!
Станислаус исчез. Густав нашел его во дворе, возле велосипеда обер-вахмистра.
Жандарм увидал сидящего в кресле Ринку. Взгляд Ринки все еще скользил по гнутой проволоке.
— Ага!
Жандарм осмотрел баночки с мазями на подоконнике. Ринка не поднимал глаз.
— Ты что тут делаешь?
Никакого ответа. Жандарм схватил с подоконника проволоку. Ринка вскочил и схватил жандарма. Жандарм глянул на разгоряченного Ринку. Ринка подмигнул. Жандарму показалось, что он его понял.
— Адская машина, да?
Ринка подмигнул. Жандарм уже не осмелился хватать проволоку голыми руками. И схватился за саблю. Сабля обычно висела у него на ремне. Сабля? А где же он оставил саблю? Наверное, на велосипед повесил и двумя зажимами закрепил.
Густав втолкнул Станислауса в горницу. Станислаус, как всегда, был усыпан веснушками, а папа Густав бледен как полотно. Итак, жандарм уже осматривал эту комнату чудотворца служебным взглядом. Ринка подмигивал.
— Я вам нужен, господин жандарм? — спросил Станислаус.
— Ха, гляньте-ка на этого чудотворца! Тоже мудрец называется, а не знает, что мне нужно.
Молчание. Станислаус сказал, помешкав:
— Я знаю.
— Знаешь? Так скажи! Давай!
— Ваша длинная сабля, господин жандарм, пропала.
— Пропала? Ха-ха! Да она на велосипеде висит, тоже мне чудотворец!
— Там нет сабли, господин жандарм.
Жандарм вышел на двор. На велосипеде сабли не было. Господин обер-вахмистр в задумчивости вернулся в горницу.
— Сабля у меня дома. Я сам вчера ее в шкаф засунул. — Он посмотрел на Густава. — А что касается ясновидения, это, понимаешь ли, запрещено, да ты и сам знаешь. Я на днях опять загляну, и чтоб никаких чудес, ясно?
Густав молча кивнул. И с этим кивком рухнул весь тот мир, который он с такими трудами создавал в последние недели. Он снова был безработным.
13
Предсказание насчет сабли сбывается. Граф велит прогнать Станислауса из Вальдвизена.
Графиня изобличила графа. Его застали с гувернанткой в охотничьем домике. Гувернантку графиня уволила.
Девица издалека писала графу слезные письма. До графа они не доходили. Графиня оказалась щедрее его. Ее белая ручка крепко держала почтальона. Граф на это уже не обижался. Он ведь не для того ходил в лес с небезызвестной мадемуазель Аннет, чтобы расширить свою переписку. Однако его обижало то, что его дражайшая супруга добилась, чтобы два его сына-гимназиста взирали на своего почтенного родителя с затаенной насмешкой. Вы, папенька, оказывается, интрижки на стороне заводите! Хо-хо-хо!
Граф потребовал объяснения с графиней.
— Как далеко вы, милостивая государыня, намерены зайти в раздувании этого мелкого, я даже не знаю, как назвать, поступка, что ли?
Графиня ответила, почти не разжимая губ:
— Верность и преданность сломать даже легче, чем эти бриллиантовые часики на моей руке, неужели вы этого не знаете, сударь? — И она тонким белым пальчиком постучала по крохотному произведению ювелирного искусства.
— Если я не ошибаюсь, эти часики подарил вам я! — заявил граф, глядя на написанное маслом грубое подобие графини. — И насколько я помню, я вообще делал все, чтобы сохранить и привести в порядок имение и имущество вашего отца, если мне позволено об этом упомянуть. Я взываю к справедливости.
Глаза графини увлажнились.
— Я бы постыдилась, ваше сиятельство, так смешивать дела с любовью.
Разговор был окончен. Граф нисколько не стыдился своего ловкого маневра. Он вновь стал полноценным членом семьи в этом дворце. Его лакей Йозеф, эдакий дворцовый призрак с бородкой клинышком, даже разузнал, как графиня напала на след супруга.
— Мальчишка?
— Мальчишка, ваше сиятельство, настоящий чудодей.
— В моей деревне?
— Ну в точности практикующий врач — и кресло кожаное у него, и библиотека, и лекарства со всего света.