Чудодей
Шрифт:
— Расскажи что-нибудь из своей жизни, Софи; только чистую правду, Софи.
Софи вздохнула и принялась рассказывать:
— Это чистая правда: я хотела любить его, Теодора, у меня был только он, а у него были и другие. Он был лейб-кучером. Красавец лейб-кучер с серебряными галунами. Козырек фуражки из лаковой кожи. И я согрешила. Я привела его к себе. В свою постель.
Станислаус затаил дыхание.
— Это было прекрасно. Он был настоящим мужчиной. Такой сладостный мужчина. Наверно, так на небе бывает! Там я опять с ним свижусь. Он приходил много ночей подряд, и чем дальше,
Станислаус хотел знать как можно больше:
— А что же было так сладко?
Софи хотела раскинуть руки, но они ей не повиновались.
— Мы любились с ним и любились, это и было сладко.
— Почему он перестал приходить?
— Перестал. Одну ночь не пришел, вторую, третью. Я почти сгорала в своей одинокой постели. И я прокралась через весь темный дом в его кучерскую. Каждую ночь я прокрадывалась к его комнате. И тихонько ногтем скреблась у двери. Он выходил. «Ты как течная сука!» — говорил он. И он был прав. Мне стало стыдно. Он перестал приходить, потому что я была вроде суки. Господи, покарай меня! Кому нужна такая баба! Ах, да-а! Я ждала ребенка. Настоящего ребеночка с розовой кожей и пуховыми волосиками. Госпожа не держала горничных с детьми. Что мне было делать? Куда податься? И тогда я стала хуже всякой суки, я позволила убить моего ребенка во мне. Старуха Грабелейт сказала: «Я помогу тебе, Софи». И я разрешила ей помочь мне. Она наступила на мое тело, как на мягкую садовую грядку. И мой ребенок, мой росточек увял. Вот какая я негодяйка! А старуха Грабелейт была ведьмой!
Станислаус плакал. Этого только не хватало: строгий гипнотизер — и вдруг в рев!
— Замолчи! — приказал он. — Все кончилось!
Он сделал рукой такое движение, словно хотел стереть со школьной доски старые примеры.
— Спой лучше песенку, чтобы повеселей было.
Софи тоненько кашлянула и запела ломким голосом:
Сад манит лозой винограда,
Смеется, листвой шелестя.
Под сенью заросшего сада
ищу я родное дитя.
Ты в темном саду притаился?
Не твой ли звенел голосок?
Взгляни, я в руках дрожащих
тебе принесла пирожок.
Увы, увы, Софи все поминала ребеночка!
— Ты должна спеть веселую песню, Софи!
Софи прислушалась к его словам, звонко рассмеялась и запела:
Индюк заговорил с женой:
Где спрятался птенец?
Играет он под бузиной,
с ним ветер-сорванец.
Куллерруллерруллерулл.
Налившись кровью, вырос нос.
Индюк, без лишних слов,
надулся, грозно зашипел
и лопнуть был готов.
Куллерруллерруллерулл.
Софи вскочила, закружилась по кухне, потом с важным видом задрала юбки и попыталась делать маленькие, изящные шажки.
— Ха-ха-ха! Ха-ха-ха!
Распахнулась дверь. На пороге стоял хозяин. Лицо его было багровым от пивных возлияний. Стоячий воротничок промок от пота. Хозяйка отодвинула его в сторону. Воскресная шляпка на
— Сядь, Софи, сию минуту сядь!
Софи покорно плюхнулась на стул.
— Совсем стыд потеряла глупая баба! — завопила хозяйка.
Софи согласно кивнула.
— Перед мальчишкой юбки задираешь?
Софи покачала головой. Хозяин стоял, крепко уцепившись за буфет. Наверное, туфли жали ему ноги, и он больше не мог стоять прямо.
— Ита-янскую ночь… ита-янскую ночь тут устроили. — Он рыгнул и вдруг выпучил глаза. — Дрожжи приготовил? Кислое тесто не упустил, ты, деревенщина?
— Все сделано, хозяин. — Станислаус перестал быть гипнотизером. Его «центральный» взгляд не проникал в остекленевшие от избытка пива глаза хозяина.
— Чего вы тут рассиживаетесь? Лишь бы свету побольше сжечь?
Софи обмякла на своем стуле. Глаза ее были закрыты, и она улыбалась. Хозяйка встряхнула ее. Софи не проснулась. Станислаус ее усыпил, вот пусть он и пробудит ее ото сна. Он не мог при всех вытащить свою книжку. И беспомощно сказал хозяйке:
— Она так устает, эта Софи. Она частенько засыпает после ужина.
Хозяйка попыталась стащить Софи со стула. Софи сидела тяжело и неподвижно. Спинка стула треснула, но Софи не шелохнулась.
Станислаус сбегал в пекарню и принес два противня. Стукнув один о другой, он крикнул:
— Проснись, Софи, путь свободен!
И надо же, Софи пошевелилась! Она потерла глаза, потянулась и зевнула.
— Какой чудный сон мне снился, — с восторгом сказала она. — Идем спатеньки, мальчик! — Она подняла глаза и увидела хозяйку в платье выше колен. — Пора вставать, хозяйка? Я что, проспала?
— Ах ты дура, бесстыдница! — Хозяйка сняла шляпку. Ее стриженные под мальчика волосы встали дыбом. Хозяин залился смехом.
— Ты такое видел — трах, трах, тра-та-та! — Он попытался пальцами ухватить Станислауса за ухо. Станислаус увернулся. — Ты в кислое тесто как следует муки подсыпал, фокусник?
— Очень много муки насыпал, хозяин.
Этой ночью Станислаус не мог уснуть. Он весь пылал. Его фантазия плавила его, как проволоку в кузнечном горне. Он загипнотизировал Софи!
Фриц в эту ночь домой не явился. Спал, поди, с какой-нибудь девицей? Может, он для нее тоже был сладостным мужчиной? Только за полчаса до звонка будильника Станислаус забылся беспокойным сном.
15
Станислаус излечивает ученика пекаря от страсти к курению и вселяет похоть в тело хозяйки.
В пекарне столбом стоит мучная пыль. Фриц Латте с каждым днем делается все болтливее.
— Мне тут еще месяц-другой торчать, так уж я их на всю катушку использую! Все равно ведь придется уходить. Старик подмастерьев не держит. Ученики дешевле. Ох и попляшу я напоследок у него на голове! Вся лысина в ссадинах будет! — Так говорил Фриц о своем учителе. Он хлопнул по плечу Станислауса и сказал: — Ты, конечно, тут совсем загибаешься, скоро начнешь пресмыкаться перед стариком!