Чудодей
Шрифт:
Они обещали смотреть на звезды, прижимая к тощему телу под изношенной рубахой свои премиальные булочки.
Кабинетом нашему ученому служила маленькая комнатушка — два шага в ширину и добрых три шага в длину, — и там он стремился к постижению всех тайн мирового пространства. Он опускал черпак в густой суп человеческого знания, отпивал из этого черпака, делал очень большие глотки и с трудом переваривал эту пищу. Он проникал в законы прототуманности и сравнивал ее с мучной пылью, которая стоит в пекарне, когда там выбивают мешки, и серо-белым слоем оседает на все предметы. До чего же великолепно было с такими знаниями расхаживать
Ученики, эти бедные духи пекарни, верили, что ходят и стоят на твердой земле. Он сидел на деревянной стремянке возле печи и обсыпанными мукой руками показывал, как движутся звезды, заставляя кружиться все, что есть на Земле. Он похлопал рукой по лубяному ведру и сказал:
— Чего бы вы ни коснулись на этой Земле, во всем есть вода.
Ученики тихонько застонали, словно им загадали невесть какую загадку, а самый младший спросил:
— И в картофельной муке тоже?
— Если ее отжать как следует, капелька воды вытечет.
Парни перемигнулись. Зачем им возражать и портить отношения с подмастерьем? Лучше разгадывать загадки, чем работать в поте лица.
— И в людях тоже есть вода?
Этот вопрос не показался Станислаусу ничтожным. Он был охвачен пылом познания.
— Вот ты пьешь воду, часть ее из тебя испаряется, часть выходит другим способом. Ты транспирируешь, говоря по-научному, когда вода выступает из пор на коже.
Ученики вспорхнули с места как вспугнутые куропатки. Один схватил кусок теста, другой скребок, а третий стал посыпать лотки опилками. В дверях пекарни стоял хозяин. Станислаус от смущения скатился со стремянки. Он был уже не ученым, а самым обыкновенным рабочим в пекарне, который исполняет обязанности управляющего. Ученики хихикали.
Но старшего из учеников иной раз тянуло в комнатушку ученого Станислауса. То одно спросить, то другое. Станислаус не заставлял себя долго упрашивать. Воздух в маленькой комнате разогревался от его словоохотливости. Он впускал в это тесное пространство огненно-жидкие небесные тела.
— И Земля была когда-то огненно-жидкой, — кричал он как пророк с небесной колесницы.
Альбин удивился:
— Кто жил тогда, небось был доволен.
Он задумчиво выковыривал из-под ногтей остатки теста.
— С меня хватает и огня в печи.
— Не волнуйся, тогда людей вообще не было. Наука считает это невозможным.
— Везде свои каверзы, — сказал Альбин и с глубокомысленным видом взглянул на свои карманные часы: — Мне пора.
Станислаус давно не думал о девушках.
— Что ж, дело хорошее, — сказал он. — Ему не хотелось терять ученика, и он пошел вместе с ним.
Они шли по улицам маленького городка, похожим на деревенские. В витрине магазина, что был в конце улицы, отражались поля. С полей веяло запахом жатвы. Люди ходили по каменным улицам, не обращая внимания на поля и запах жатвы. У них были своя водяная мельница, свой газовый завод, своя лесопилка и две-три маленькие фабрики переводных картинок; у них есть своя промышленность, и баста! Они бегали в маленькую киношку и там пожинали убогие плоды своих трудов, а потом заваливались в пивную, чтобы залить свой
В танцзале стоял густой туман. Дым трубок и сигарет, пивной дух и назойливые ароматы дешевой парфюмерии. Танцующие стаптывали и протирали подметки. Они кружились в вальсе: одни медленно и задушевно, другие словно выполняли механическую работу, а совсем уж бойкие танцоры кружили своих дам так резво, словно хотели раз и навсегда отучить их двигаться по прямой. И никто, кроме Станислауса, не догадывался, что Земля кружится сама по себе, как эти сумасшедшие танцоры на ней. Никто?
«Это просто кажется, что заходит солнце, это просто кажется, что луна восходит…» — пели музыканты.
— Да, вот именно!
Станислаус залпом выпил большущую кружку пива за своих братьев по духу — музыкантов. Они настоящие волшебники, они гонят воздух из своих легких в трубы, и воздух, ударяясь о жесть, образует звуковые колебания. Но человеческое ухо жаждет этих колебаний воздуха, настраивается так, чтобы уловить их, и слушает: колебания воздуха действуют как хмель, и имеющие уши начинают шататься и вести себя как-то непредсказуемо, они вскакивают, хватают кого попало и толкают его по залу. Наука, пустив корни в голове Станислауса, мало-помалу начала лишать его жизнь очарования. Цветы, цветущие на лугу жизни, были скошены косилкой. Его знобило. Он обвинил в этом холодное пиво.
Альбин затерялся в толпе паркетных шаркунов. Его кружка с пивом осталась нетронутой. С кем теперь прикажете Станислаусу беседовать о возникновении Земли и звезд? Он выпил еще кружку пива и через некоторое время ощутил, как внутри у него что-то потихоньку хихикает.
Музыканты дали немного отдохнуть своим легким и пальцам, но тут где-то у дверей словно карликовый петушок прокукарекал:
— Соленые палочки Папке с изысканной начинкой! Как всегда прекрасные палочки Папке!
Это был рыжий карапуз. Любители соленых палочек кинулись к нему.
— Давай сюда свои пивные сигары, камрад! — крикнул долговязый пропойца в светло-коричневых брюках и темно-коричневых походных сапогах.
— Вы, сударь, позавчера не заплатили, — сказал малыш, увернулся от крикуна и продолжал расхваливать свой товар: — Изысканная начинка из дальних стран!
— Прогорклое козье дерьмо! — проблеял тип в походных сапогах и злобно ухмыльнулся.
В толпе у стойки раздался другой детский голос:
— Папке! Папке! Папке!..
Это был мальчик с большим красным родимым пятном на лице. Карапуз со своими хрустящими пакетиками кинулся к конкуренту:
— Ты разве здесь торгуешь? Это мой участок!
— Трудолюбие не знает границ!
— Это мастер Папке так говорит, но я первый сюда пришел!
Безработные сейчас танцоры столпились вокруг этих бойцовых петушков. Долговязый пропойца наклонился к малышу:
— Это правда, что ты торгуешь сухими собачьими хрящами?
На висках малыша резко обозначились жилки.
— Кто это говорит, сударь?
И тут же малыш получил пинка.
— Проваливайте отсюда!
Маленькие продавцы палочек бросились друг на друга. Плетенные из тростника корзинки хрястнули. Малыш подсек своего конкурента и сбил его с ног. Станислаус на своих тощих пекарских ногах кинулся к дерущимся. Его вселенские грезы были позабыты. Здесь столкнулись не звезды, а два маленьких человека, и в каждом из них мог таиться будущий знаток звезд, будущий мудрец.