Чудодей
Шрифт:
В один из рождественских дней Станислаус попытался запихнуть снаряд в ствол орудия золотых роз, вернее, в прорезь почтового ящика на городском почтамте. Но прорезь оказалась слишком узкой. Человек за окошечком бросил пакет с колокольными звонами на весы. Стрелка задрожала: два с половиной килограмма стихов произвел на свет Станислаус за эти долгие ночи. Горе и тайные слезы — шестьсот граммов, неоднократные приступы отчаяния — триста тридцать восемь граммов. Жажда мести и ощущение неприкаянности — почти килограмм.
Теперь уже можно было подумать и о Рождестве со всеми его опасностями. Все свои сбережения Станислаус
Если бы малыш Иисус знал, сколько гусей каждый год будут лишать жизни в честь его рождения, он бы остался на небе со своим отцом! Когда сальные свечи уже воняли и потрескивали на срубленном лесном деревце, в доме Пёшелей тоже запели песню про «тихую ночь, святую ночь». Лилиан пришлось сесть за пианино и щебечущим голоском подхватить мелодию. Папа Пёшель сидел, скрестив руки на груди, и бормотал: «…прелестное дитя с кудрявой головой» — и набожно возводил глаза к потолку, ибо от неба его отделяли несколько этажей, несколько квартир с другими жильцами.
— «…Аллилуйя, аллилуйя…» — пел Станислаус, листая книгу, полученную в подарок вместе со всякими рождественскими мелочами и пачкой сигарет за пять пфеннигов. Книга эта называлась «Когда наконец вернутся немцы?» и рассказывала о бедных неграх из Южной Африки, жизнь которых стала вовсе безутешной без опеки и любви немцев. До чего же грустная книжка!
Голос мамы Пёшель звучал то низко, то очень высоко:
— «Спи небесным, мирным сно-ом!»
Она снова то и дело бегала на кухню, чтобы полить сидящего в духовке, уже зарумянившегося гуся подливкой с глазками жира. Скворчащая в чугунке красная капуста сообщала «небесному сну» довольно-таки земной запах навоза.
— Хорошо, несколько праздничных денечков! — прокряхтел папа Пёшель, завалившись на софу, чтобы соснуть после обеда. Станислаус читал о судьбе несчастных негров, вынужденных жить в чужеземной кабале. Ради всего святого, пусть немцы вернутся в Южную Африку! Истерзанные негры ждут не дождутся Христа и гусиного жаркого в день его рождения.
Только Лилиан не разделяла семейного покоя и сытости. Она примерила новый костюм, накинула на шею горжетку из серебристой лисы и вошла в комнату, стуча высокими каблуками. Станислаус должен был выйти с нею на улицу. Ему пришлось в качестве добавки к серебристой лисе разгуливать до вечера по улицам, останавливаться у витрин, чтобы Лилиан могла полюбоваться своим отражением.
— А мы с тобой неплохая пара, да?
Станислаус благодарно сжал ей локоть.
— Человек таков, каков есть, — сказала Лилиан, — но тебе наверняка пошла бы военная форма, у тебя хороший рост, вот, правда, ноги, но ты мог бы быть кавалеристом со шпорами.
45
Снаряд с золотыми розами возвращается к Станислаусу. Он изучает пары алкоголя, поддается девичьему настроению и вливается в ряды марширующих.
У себя в каморке Станислаус опять взялся за брошюру «Наведи порядок в мире своих мыслей». Он стремился освоить последнюю часть указаний, раздел под названием «Когда достигнут первый успех». Совершенно ясно, что он должен как следует изучить этот раздел брошюрки: его книга стихов и станет
«Для человека вполне естественно, что после достигнутых успехов мир его мыслей вновь приходит в беспорядок. Именно этого следует опасаться, если хочешь, чтобы успехи возрастали и обрели стабильность» — вот что говорилось в этом предписании для блюстителей порядка в мире мыслей. «Используй воодушевление от первого успеха!»
Станислаус внутренне уже подготовился к этому воодушевлению, а оно должно быть так велико, что на его волне поэт рассчитывал вырваться далеко вперед.
Через две недели после Рождества он начал терять терпение. Папа Пёшель успокаивал его:
— Ты еще не имеешь представления о деловых связях поэтов. Сперва твои стихи попадут в руки редакторов. Они с давних времен славятся тем, что орудуют пучками розог и топорами. Это люди высокоученые, и они все досконально проверяют. Они знают, что тебе как поэту позволено, а что нет. Они подсчитывают слоги: раз, два, три, четыре, пять, шесть — крестьянка хочет есть… И как осы жалят, если найдут так называемую грязную рифму. Ты вообразил, что «липа» рифмуется с «лапой», а они чихать на это хотели! Редакторы до всего докопаются.
Станислаус еще на две недели успокоился, но потом написал письмо. Необходимо заставить издательство немедленно ему ответить!
«Глубокоуважаемый директор, дражайшие редакторы! Я, Станислаус Бюднер, имею честь обратить Ваше внимание на то, что другое издательство уже работает над моей книгой, озаглавленной „Любовные песни Лиро Лиринга“, и намеревается ее печатать…»
Станислаус не сознавал, что он лжет. Тут речь шла о боевой готовности в борьбе против фельдфебелей. Эти господа теперь как моль вились вокруг меховой горжетки Лилиан.
Спустя восемь дней у Станислауса сердце чуть не выпрыгнуло из груди в квашню с тестом. Почтальон принес в пекарню заказную бандероль. Станислаус поставил в графе против своего имени большущий росчерк. Вот как расписываются поэты! Если бы сам Господь умел писать, то и ему не удалось бы оставить на бумаге более мощный росчерк.
Так вот он, этот пакет! Как просто он лежит на ларе с мукой! Станислаусу достаточно только вскрыть его, и в руки ему выпорхнут напечатанные «Любовные песни Лиро Лиринга»… Куда идет несчастный работяга, если у него в рабочее время возникает личное дело? Вот там-то Станислаус, весь дрожа, и разорвал шнурок на бандероли и обнаружил завернутую в волнистый картон куцую папочку со своими стихами. В издательстве еще и обрезали края папки. В целях сокращения почтовых расходов. Лицо у Станислауса сделалось белым, как его фартук. «…И мы ни в коем случае не хотим препятствовать Вашим связям с другим издательством, а потому с легким сердцем возвращаем Вам Ваш материал…»
Первый выстрел по фельдфебелям рикошетом ударил по нему. Вечером после этого весьма болезненного прижигания Станислаус лег в постель, и его вконец разбитый дух даже шелохнуться не мог.
Счастье, что его совет вдруг потребовался Эмилю, этому загадочному человеку! Эмиль все хвалил за доброту хозяина, отдававшего ему кормовую муку для уже пятой свинки, но теперь ему потребовалась помощь Станислауса.
— Ты много книжек прочитал, ума-разума набрался, так, может, ты и в химии разбираешься?