Чудом рожденный
Шрифт:
— Нет, ты правду говоришь. Но только откуда взять людей? Нет людей. А одной рукой в ладоши не похлопаешь…
Первый мираб республики
В редких кустиках черкеза и саксаула, благодатные хлебные поля, сады в самой поре своего тяжелого плодоношения. Иногда колеса гулко отстукивали по мостам над рекой или каналом. И снова, — кишлаки, ослики, арыки.
Тысячи мыслей роились в голове Атабаева, пока он ехал в Ташкент с новым высоким назначением. Он вспоминал большие полноводные реки — и родной Мургаб, и Теджен, и Аму-Дарью, и Сыр-Дарью, и Зеравшан, и Чирчик. И тысячи горных речек, — при выходе на равнины они распадаются веером на бесчисленное множество арыков, чтобы дать влагу каждому клочку земли, — даже самому отдаленному. Мутные воды, — они несут ил и не только увлажняют пашню, но и удобряют ее. Десятки тысяч верст арыков — труд многих, многих поколений. Он представлял себе, сколько земли надо перебросить с лопаты на лопату, сколько собрать камыша и хвороста, соломы, кольев и камня, чтобы поправить то, что разрушено в эти годы. Низовья Мургаба были ему понятнее, чем 84 канала Зеравшана и 45 каналов Чирчика, — и когда он обдумывал, с чего начинать, он живо представлял себя в лодке в зарослях Мургаба или выходящим от берегов Теджена на бедные поля своего края.
В окне — пустыня. Верблюд щиплет кустики. Когда верблюд хочет дотянуться, он вытягивает шею… Надо людей поднять. Он видел пустыню перед глазами за окном, и он видел вставшие в его мечте пшеничные поля, хлопковые плантации, шелковичные сады, клевер и ячмень— до горизонта, бахчу и огороды. Вода в арыках. Черная грядка, влажная от полива. Потный глиняный кувшин, из которого, запрокинув головку, жадно пьет воду толстопузый голоногий малыш.
Откуда же взять людей? Как заменить старых мирабов, байских слуг — новыми? Как поправить, плотины? Он вспоминал Коушутбентскую дамбу, — сберегающую воду для всего Мервского оазиса. И плотину Карры-бент в Теджене. Где инженеры-ирригаторы? Как их найти в батальонах Красной Армии? Как без них сможет он изучить местные водные системы и упорядочить водопользование из арыков, а потом создать новые справедливые законы? Муллы и ханы будут и тут мешать, а басмачи взрывают плотины и скачут вдоль уходящей воды с криком восторга и мести. «Вода общая, — говорят муллы, — святой ислам нас не делил на классы, все мусульмане равны». И темный аульный человек им верит — верит, даже когда ему мираб не дает горсть воды, чтобы омочить сухие губы… Как поднять лес кетменей над головами людей, — как повести голодных дехкан на ремонт каналов, — а ведь вода это хлеб, это жизнь. Говорят, что для очистки арыков от ила в одном лишь Хивинском ханстве нужно 700 000 рабочих дней.
«Не грусти… Будет победа. Не грусти… Твоя победа…» — снова слышался ему железный перестук колес.
В Ташкенте для уныния не было досуга. Он был из тех людей, кто — семь раз отмерив, — режут один раз, и все-таки, узнав поближе о делах в Хорезме, где начались распри между узбеками и туркменами, из-за капли воды стали возникать такие зловещие названия, как «Кровавый водораздел» или «Кровавый колодец», он несколько пал духом.
Какой безграничный опыт, какие творческие усилия, непрестанный труд нужны для нового дела! От его бездарности или нерадивости миллионы людей могут превратиться в нищих. Пока не поздно лучше отказаться… А не похоже ли это будет на дезертирство? Может его следовало бы назвать не Кайгысыз-сердаром-оглы, а Кайгылы-Елюрек-оглы? Сердце-то у него трусоватое, с ветерком?.. Владимир Ильич перевернул всю великую Российскую империю, а этот туркмен из аула Мене тоже осмеливается величать себя большевиком. Оправдать доверие партии — единственная обязанность. Может не справится? А не справится — кто же будет его держать?..
Днем и ночью он беседовал с гидромелиораторами, сталкивал лбами противников на совещаниях, искал истины в научных спорах.
Для всех было ясно, что корень жизни Туркестана а воде. Земля без воды мертва. К 1920 году четыре миллиона десятин поливных земель сократились до двух и урожайность уменьшилась наполовину.
На заседание Турккомиссии Кайгысыз Атабаев явился во всеоружии фактов. Он побывал на многих каналах. Сотни мирабов, — кто честно, кто с хитростью и лукавством, — наговорили ему с три короба, аульские коммунисты толпой провожали с собраний.
Атабаев верил, что Элиава умеет слушать.
— Мне без богов не вытянуть, — начал Атабаев усталым голосом. — Боги воды — гидротехники. А мы играем ими, как детвора мячиками… Во время войны их мобилизовали на фронт, многие успели стать офицерами. Другие погибли в гражданской войне. Революция привела многих на выборные должности в партии, в профсоюзах. Я знал таких, которые работали в продотрядах. А в этом году — новая мобилизация, на этот раз — на железнодорожный транспорт… — И Атабаев торжественно показал на начальника Среднеазиатской железной дороги. Тот дремал до этой фразы и вдруг встрепенулся.
— Комиссар земельно-водного хозяйства действует партизанскими методами! — бросил путейский начальник с места.
— Что вы имеете в виду? — спросил Элиава.
— Он не признает правительственных декретов!
— Этого не может быть!
— А вот подите же! Не отпускает даже кадровых путейцев — тех, кто на свою беду попал в его систему. Сто человек держит! Зажал в своем кулаке.
— Напрасно сетуете, — сказал Атабаев.
— Но вы не подчиняетесь?
— В ТуркЦИКе лежит моя докладная. Вы должны бъи ли получить ее копию.
— Мне нужны не докладные, а специалисты!
— Нам они нужны еще больше.
— Не забывайте, что вы сюда приехали в поезде.
— А я хочу напомнить вам, что бы сегодня обедали… Без еды и воды…
Элиава прервал эту перепалку.
— Продолжайте ваш доклад, товарищ Атабаев.
— В России нет ирригационных школ. Наши гидротехники учились в разных технических школах, может быть, и в железнодорожных. А с нынешними кадрами ирригаторов наш земельно-водный комиссариат не сможет оправдать даже своей зарплаты. Даже в Ташкенте уже два с половиной месяца нет руководящего специалиста. Погибает оросительная система Мурзачуля. Из-за нехватки технических работников пришлось прекратить новые работы в Перовском, Казалинском, Чернявском уездах. В Закаспийской области вместо пятидесяти работают тринадцать человек. Река Чу затопила город Токмак. Такая же опасность нависла и над Чирчиком. В Амударьинском отделе комиссариата работает один человек, он же отвечает и за Хиву. А для Бухары просто нет работника. Сами рассудите!..
Атабаев передохнул и отпил воду из стакана.
— Однако вы утоляете жажду? — ядовито заметил железнодорожник.
— Если не примем решительных мер, потрескается и ваш язык, — без улыбки ответил Атабаев.
Председатель Турккомиссии горячо поддержал Атабаева.
— Состояние сельского хозяйства чрезвычайное. Вместо того, чтобы вдвое-втрое увеличить продукцию, мы сократили её в этом году в два раза. Конечно, нам необходим железнодорожный транспорт, необходимо растить армию. Но проблема номер один — сельское хозяйство. Я должен напомнить, что прогноз на урожай в России очень плохой. Нам не только нельзя ждать хлеба, но придется самим снабжать Россию хлебом. Среди восьми пунктов докладной товарища Атабаева, представленной в Турккомиссию, есть и такой серьезный, как демобилизация из рядов Красной Армии ирригаторов. Кто-нибудь хочет высказаться?
Рудзутак полностью поддержал Атабаева. Потом попросил слова командующий Среднеазиатским военным округом.
— Чтобы спорить? — Элиава нахмурил брови.
— Чтобы внести ясность. Демобилизовывать только что призванных не очень-то разумно. Тем не менее мы вынуждены считаться с катастрофическим положением в сельском хозяйстве. Я хочу предложить только одно: отпустить за водой младших чинов, а тех, кто в звании комбатов и выше, оставить в рядах.
— Полностью ослаблять армию мы не имеем права, — сказал Элиава. — Предложение придется принять. Есть возражения?
Возражений не последовало. Но начальник дороги снова вскочил с места.
— Товарищ Атабаев не хочет отдать сто железнодорожников, работающих в его системе. Что ж, я согласен! Только пусть он по крайней мере не трогает тех, кто работает в нашей системе!
— Хотите, значит, кончить войну перемирием? — засмеялся Элиава.
— Я вижу — другого выхода нет.
— А как на это смотрит Константин Сергеевич?
Атабаев лукаво улыбнулся.
— Вспомнил одну старую историю. Некий чайханщик поехал из города в степь на ишачьей арбе за саксаулом. Заяц испугался его и спрятался под куст, а глаза из-под веток сверкают с перепугу. Чайханщик задрожал, остановил арбу, взмолился: «Большеглазый, большеглазый! Не трогай меня, и я тебя не трону. А в другой раз привезу твоим ребятишкам бязи!» Товарищ начальник дороги ничем не хочет помочь, только твердит: «Не трогай, и я не трону!» Да поймите же, что я не для себя стараюсь! Я готов собственными плечами толкать ваши вагоны! Речь идет о продовольствии для всех, и в том числе для ваших работников. Придется вас трогать.