Чудовища

Посвящается моей бабушке, которая очень любила научную фантастику и всегда читала мои сочинения. Еще в далеком детстве я решила, что если когда-нибудь напишу книгу, то посвящу ей. Ведь благодаря бабушке я начала записывать свои фантазии, еще когда мне было одиннадцать, с тех пор и понеслось. К тому же ей было бы приятно, еще тогда она считала, что у меня талант, и хотела, чтобы я писала больше. К сожалению, к моменту написания моего дебютного романа она уже покинула этот мир. Возможно, мне следовало

Мы выловили ту роковую гибернационную капсулу на подлете к научно-исследовательскому космолету около Земли-12. Если бы мы только знали к чему это приведет, мы не то что не стали бы тащить ее на борт, а еще и зарядили бы по ней из бортового астероидоистребителя. Но, как говорится, неисповедимы пути Господни. Значит, так должно было произойти.

Я еще так удивился, когда помутневшая крышка капсулы с шипением отодвинулась и вместо человека внутри оказался котенок. Подумать только, самый настоящий котенок! Такой маленький, серенький в черную полоску, и глазки большие-большие, испуганные. А как жалобно замяукал. Серафим, электронная башка, тогда еще выдал:

— Надо же, домашнее животное со Старой Земли, и как только оно в капсулу попало? Это устройство ведь не тестировалось на животных, оно же разработано только для людей.

— Значит, кто-то поместил его сюда, до того как корабль колонизаторов взорвался, — ответил я и, беря создание Божие на руки, ласково к нему обратился: — Ну, иди сюда, бедненький, надо же, как исхудал.

Котенок замяукал еще жалобнее и начал судорожно ластиться.

— Ну чего встал как вкопанный? — строго обратился я к роботу. — Принеси молока, что у нас еще осталось, да насинтезируй нового.

Серафим сорвался с места и побежал к бортовому холодильнику. Хорошо же все-таки его запрограммировали, он хоть и робот, сплошь покрытый медной обшивкой, но сострадание и человечность ему не чужды. Хороший робот, сейчас таких уже не делают. Теперь всем копии человека подавай, да такие, что от живого и не отличишь, и главное, чтобы с полным набором плотских утех. А что там у них в квантовых мозгах — кого же это сейчас волнует? Лишь бы функции свои выполняли.

Серафим обернулся мигом, тут же поставил мисочку на пол и налил молока. Я выпустил котенка и стал наблюдать, как жадно он лакает живительную влагу.

— Настрадался, бедняжка, — сказал я, присев рядом, и аккуратно погладил его по взъерошенной шерстке. — Сколько же он голодал?

— Корабль колонизаторов взорвался неделю назад, — быстро подсчитал Серафим, подливая еще молока. — Должно быть, столько же или чуть

— Неделю, — задумчиво повторил я. — Но в той капсуле сломан гибернационный механизм, иначе мы бы вытащили его спящим. Как же он прожил без еды целую неделю? Это и человеку тяжело, а такому малому созданию Божьему и подавно…

— Может, он генно-модифицированный? — предположил Серафим, в очередной раз подливая молока.

Котенок лакал неистово, аж сотрясался всем своим маленьким тельцем.

— Подожди, — остановил я Серафима, который хотел подлить еще. — Сразу много нельзя, еще лопнет. Я-то, конечно, всего лишь скромный служитель Дхармы, а не специалист по генетике, но даже если он прожил столько без еды благодаря модифицированным генам, это еще не значит, что резкое переедание пойдет ему на пользу.

Серафим кивнул и отставил пакет с молоком в сторону, а спустя несколько секунд начал занудствовать:

— Согласно протоколу, мы должны сообщить руководству научно-исследовательского космолета «Магеллан 345», что у нас появился еще один пассажир.

Он, как всегда, был абсолютно прав.

— Да, — кивнул я, поднимаясь, — соедини меня с дочкой.

До «Магеллана» лететь осталось всего где-то сутки, если верить бортовому искусственному интеллекту — двадцать три часа и сорок три минуты. То есть на таком расстоянии мы уже вполне могли поговорить в реальном времени, а не только с помощью пересылки сообщений через квантовый спейснет. Да, пришлось выйти из гиперпространства досрочно, а то мой космический корабль слишком стар для таких длительных перелетов.

Бесконечно долго я сидел перед голографическим визором и напряженно соображал, что же сказать дочке? Как утешить ее и помочь пережить страшную катастрофу, которая случилась неделю назад. Господи, но как я могу помочь? Может ли быть горе страшнее, чем потеря близкого человека? Мы слишком мало общались, но я всегда знал, что она очень любила своего мужа.

Весьма прискорбно, что в молодости я по глупости бросил ее мать, Зою, когда Анне был всего год. Потом одумался, конечно, вернулся в семью, правда, спустя двадцать лет. Может, и раньше бы воссоединился с родственными душами, но я же был в длительном межзвездном путешествии. Жаль, конечно, не следовало мне уходить. Но, с другой стороны, во время той космической одиссеи я открыл для себя Изначальную Дхарму, а это очень помогло мне стать лучше.

Как ни странно, Зоя тогда почти сразу приняла меня обратно. Я, конечно, сильно изменился, пытался наверстать упущенное. Но вскоре Зоя умерла, и я погрузился в тяжелейшую депрессию. Если бы не миссионеры из Изначальной Дхармы, даже не знаю, к чему бы все это привело.

Висящая в воздухе надпись «Вызов» сменилась голограммой дочери, и Анна произнесла:

— Диодор?

— Да, Анна, — кивнул я, помня, что она ненавидит, когда ее называют Аней.

Надо же, она совсем не изменилась: на лице ни морщинки, светлые волосы все так же едва касаются плеч, только вот в больших голубых глазах застыла глубокая печаль. Похоже, усталость и недавно пережитое горе наложили свой отпечаток, оттого и эта чрезмерная бледность.