Чудовища
Шрифт:
Или, может, не лазутчик? Простой чужестранец, может? Мало ли ихнего брата здеся? Случайных путников, охотников, просто прохожих. Не отпущу — так и помрет туточки, насмерть замерзнет. Жалко. Что же делать? Я почесал репу, сдвинув шапку набекрень, задумался.
— Как же тебя в наши края-то занесло, Ждан Лисий Хвост?
— Заблудился я, охотился и заблудился.
Видано ли такое? Чтобы охотник и заблудился? А он, словно бы почуял мои размышления, быстро затараторил:
— Я же по следу шел, олень, белопятный. Здоровенный такой рогач, жене на шубу
— И с какого же ты селения будешь, Ждан Лисий Хвост?
— На север отсюда, селение без названия…
Договорить он не успел, я перерезал веревку, и он плюхнулся в снег. Вскочил на ноги, стал отряхиваться, выругался. Спасибо, хоть не кинулся, как тот краснопятный олень.
Снял веревку с ноги да бросился прочь. Токмо его и видывал.
— Счастливого пути, Ждан Лисий Хвост из безымянного селения! — закричал вдогонку я. А в ответ тишина.
Господи, а что, коли и правда лазутчик? Я невольно осенил себя крестным знамением. Да нет же, ну почему сразу лазутчик? Может, просто путник? Может, и правда заплутал? У нас же в слободе и приезжие бывали, правда, токмо из новых, не из чистокровных, вестимо. Ибо стали бы чистокровные к нам захаживать? Да и мы их не приняли бы, не велено, от Лукавого они.
Прошлым летом, помнится, захаживал один старик. Сказы чудные сказывал, будто есть за лесом степь, а за степью океян, а на дне того океяна дворец жемчужный. Спит во дворце многолапец великий, а как проснется, так миру конец и наступит. Кто ж его ведает, может, и наступит? Токмо перевелись многолапцы и малые, и большие, нету их больше в реках, одна рыба.
А вот сказывал еще, что те огромные кости, что по степям разбросаны, то кости драконов огнедышащих, до Катастрофы мир населявших. И побороли их богатыри древние, не чета нынешним. И про нечисть много поведал, про русалок там, кикимор и упырей. Токмо из наших он был, из новых, сразу же видать, у него из скул рога росли, да из бровей, по одному большому и много помельче рядочком.
А энтот Ждан с виду настоящий чистокровный, и лицо такое хитрое, у них же, чистокровных, и душа-то не христианская. Эх, точно лазутчик. Но что мне было делать? Оставить его помирать? А теперь что? Старосте поведать? Дак и чем это поможет? Так и сказывать? Там в мою ловушку чистокровный лазутчик попал, так я его отпустил. Эх…
Я плюнул и направился прочь. Так домой и воротился ни с чем. Хмурый, словно туча. А там Любава лицо сметаной намазала, волосы на деревянные дощечки накрутила, так и ходит.
— Зачем ты энтим намазюкалась? — полюбопытствовал я.
— Для красоты, — ответила она, — для тебя же стараюсь.
Тьфу, вот зараза, так бы и поколотил, да нельзя, живот у нее вон уже какой — скоро рожать. Ну и ладно, как родит, тогда уже и поколочу, отведу душу.
Сама-то она увидала, что я не в духе и глаголит:
— А ты чаго такой смурной? Случилось что?
— Ничаго.
— То что зверь в силки не попал, энто пустяки. У нас еще солонины полбочки, мешки с мукой, картофеля полный
Утешать меня вознамерилась, она у меня такая.
— Борща давай, — изрек я и на лавку за дубовый стол сел.
Налила мне целую плошку и сухарей дала. Эх, хорошо же горячего борща навернуть после долгой прогулки по сугробам. Наелся и подобрел, и вот когда совсем меня разморило, Любава и сказывает:
— Мне из колодца воды набирать совсем тяжело стало. — И на живот показывает.
— И что? Я же тебе воды наносил.
— Наносить-то наносил, но она закончилась. Тебя же весь Божий день не было, как мне без воды готовить-то?
Вот ведь дура, и сколько же воды-то ей надить? Она же и каждый Божий день омовение принимает. Одним словом, баба. Еще и обрюхаченная. Что с нее взять?
— Снега бы натопила, — изрек я.
— Ты чаго? — аж вскочила. — Ты же ведаешь, так нельзя, плохая примета. Марианна вон всю зиму из снега готовила и померла…
— Ну и чаго же ты от меня хочешь?
— А ты приделай к колодцу колесо специальное. Чтобы, коли крутить его, так веревка на него бы и наматывалась, ведро из колодца поднимала.
— А энто не грешно?
— С чего бы вдруг грешно? Избу же строить не грешно, а колодец почему грешно? Да и кому какое дело? Энто наш колодец, ты его и копал.
— Ты же ведаешь одиннадцатую заповедь, — изрек я, но уже как-то неуверенно.
— А коромысло можно? Ты же сделал мне коромысло! Так почему нельзя и колесо к колодцу приладить? Помнится, в моей слободе был такой колодец с колесом, весь люд христианский воду набирал, и ничего.
Святые угодники, а ведь она права, хоть и баба, ей же сейчас ничего тяжелого подымать нельзя. С колодцем энтим дурацким еще надорвется да ребеночка скинет. А ведь три года Бог детей нам не давал, и вот наконец она отяжелела. Энто же первенец, жалко. Так почему бы ей колесо к колодцу и не приладить?
7 — Потерялся котик (Анна)
Отчаянные нищие насильники,
Они жаждут утереться окровавленными платьями своих жертв.
— Истинно глаголю! Сам видывал! На юг отсюдава да за темным лесом селение вырожденцев! — божился Ждан Лисий Хвост, то и дело поправляя рыжую шевелюру. Лицо у него раскраснелось так, что цветом почти слилось с веснушками.
— Брехня, — махнул рукой Ярополк, не сбавляя шага, — нету там ничего, одно болото. Я в те края когда-то хаживал.
— А вот и есть! Есть! — не сдавался Ждан, еле поспевая за охотниками. — Там тропа есть через болото, коли пройти по ней, так там далее и лес будет, а за лесом — слобода вырожденцев!
— Ну, коли есть, то надо бы Велимудру поведать, — рассудил Ратибор. — Да приумножат боги его славу и благополучие.
— А почему бы и не поведать, — пожал плечами Ярополк. — Ждан то селение видел, он пусть жрецу и докладывает.
— И доложу! — аж подскочил Ждан. Он был Ярополку как раз по могучую грудь. — Своими глазами видывал!