Чудовище должно умереть
Шрифт:
Он выключил свет и открыл дверь. В коридоре было тихо и пусто. Найджел побрел через коридор к выключателю на противоположной стене, нащупывая рукой дорогу к входной двери. "Интересно, спит ли Джорджия?" - подумал он. И в этот момент в темноте послышался свистящий звук, и что-то ударило его сбоку по голове...
Темнота. Черная бархатная завеса, на фоне которой вспыхивают, танцуют, мелькают и исчезают болезненные вспышки света: фейерверк. Он наблюдал за ним без любопытства, он хотел, чтобы эти огни перестали мелькать и вращаться, чтобы он мог отдернуть черный занавес и они бы исчезли. Наконец огни перестали бешено вращаться. Но черный бархатный
"Я не могу двинуться к этому красивому черному бархатному занавесу, потому что... потому что... потому что я не стою на ногах и эта доска, прицепленная к моей спине, вовсе не доска, а пол. Но никто не мог прикрепить меня к полу. Да, это очень разумное утверждение, если можно так выразиться. Я лежу на полу. Лежу на полу. Хорошо. Почему я лежу на полу? Потому что... потому что...- сейчас я вспомню...- что-то выскочило из-за этого черного занавеса и стукнуло меня. Очень сильно стукнуло. Шутка. В таком случае я мертв. Проблема, как это называть, уже решена. Проблема выживания... Жизнь после смерти. Я мертв, но сознаю свое существование. Cogito ergo sum {Я мыслю, следовательно, я существую (лат.)}. Следовательно, я выжил. Я один из огромного большинства. Но так ли это? Возможно, я не умер. Не может же мертвец так страдать от этой проклятой головной боли: мы так не договаривались. Значит, я жив. Я доказал это путем неоспо... безусло... черт с ним, путем логики. Так, хорошо".
Найджел дотронулся рукой до головы. Больно. Кровь. Очень медленно он встал на ноги, нащупал дорогу к стене и включил свет. На какой-то момент яркий свет ослепил его. Когда он смог снова открыть глаза, он осмотрел холл. Он был пуст. Пуст, за исключением старой клюшки для гольфа и копии черновика, что валялись на полу. Найджел почувствовал, что замерзает: его рубашка была расстегнута; он застегнул ее, с трудом нагнулся, чтобы подобрать клюшку и дневник, и стал карабкаться с ними по лестнице вверх.
Джорджия сонно поглядела на него с кровати.
– Привет, дорогой. Ты что, играл в гольф?- спросила она.
– Вообще-то нет. Какой-то парень ударил меня вот этим... То есть мы не играли ни в крикет, ни в гольф... По голове.
Найджел бессмысленно улыбнулся Джорджии и не без грации соскользнул на пол.
* 16 *
– Дорогой, ты же не собираешься вставать!
– Как раз собираюсь. Сегодня утром мне нужно съездить к старику Шривенхему.
– Ты не можешь никуда ехать с такой раной на голове.
– Рана или нет, а я должен увидеть Шривенхема. Закажи завтрак в номер. Машина будет ждать меня в десять. Если хочешь, можешь поехать со мной и следить, чтобы в горячке я не сорвал повязку.
Голос Джорджии дрогнул:
– О, дорогой мой, и подумать только, что я все время напоминала тебе постричься. А ведь тебя спасли густые волосы - и твоя твердая голова. И ты никуда не поедешь!
– Милая Джорджия, я люблю
– Как... Ты же не думаешь, что на тебя снова нападут? И кто это был?
– Почем я знаю! Впрочем, нет, я не ожидаю повторения, нет... Во всяком случае, не при свете дня. Кроме того, у меня оказалась расстегнутой рубашка.
– Найджел, ты уверен, что не бредишь?
– Совершенно уверен.
Найджел сидел за завтраком, когда появился инспектор Блаунт, выглядевший чрезвычайно встревоженным.
– Ваша милая жена говорит, что вы отказываетесь лежать. Вы думаете, что вы можете...
– Разумеется, могу. От этого удара я только расцвел. Кстати, вы обнаружили на клюшке какие-либо отпечатки?
– Нет, кожа на ней слишком грубая, чтобы они сохранились. Однако кое-что странное мы обнаружили.
– Что именно?
– Французские окна в столовой оказались незапертыми, хотя официант клянется, что накануне вечером в десять запер их.
– Ну и что же здесь странного? Должен же был этот парень, который меня треснул, каким-то образом войти и выйти отсюда.
– Как он мог проникнуть внутрь, если окна были заперты? Вы предполагаете, что у него был сообщник?
– Он мог попасть сюда еще до десяти и где-нибудь затаиться, верно? Или это была женщина...
– Что ж, вполне возможно. Но как этот человек мог знать, что вы просидите здесь столько часов - пока в холле не выключат свет и он сможет незаметно напасть на вас?
– Понятно,- медленно сказал Найджел.- Понятно.
– Этот случай не играет на руку Феликсу Кернсу.
– Вы можете как-то объяснить, зачем Феликсу, который платит за услуги не очень-то дешевого детектива, нападать на него с этой клюшкой?- спросил Найджел, осматривая кусочек тоста.- Разве это не было бы тем, что так неизящно называют... гадить себе же в гнездо?
– Ну возможно - имейте в виду, это лишь предположение,- возможно, у него были причины желать, чтобы именно сейчас вы оказались недееспособным.
– Что ж, вероятно, нечто вроде этой мысли и мелькало в голове моего... противника. Я хочу сказать, он же не просто тренировался в ударах в этом холле,- поддразнил Найджел инспектора.
Но про себя думал: "Феликс был явно против моего визита к генералу Шривенхему". С лица Блаунта не сходила тревога, когда он сказал:
– Но не это по-настоящему странно. Представьте, мистер Стрэнджвейс, мы нашли отпечатки пальцев на ключе и на внутренней стороне ручки французского окна, а также снаружи на ручке и на стекле. Как будто кто-то закрывал ее, придерживая одной рукой за стекло, а другой - за ручку.
– Ничего необычного в этом не вижу.
– Подождите! Эти отпечатки не принадлежат никому из штата отеля, а также ни одному человеку, до сих пор связанному с нашим случаем. Кроме того, сейчас в гостинице нет других постояльцев, кроме вас.
Найджел резко сел прямо, отчего у него сразу заболела голова.
– Следовательно, это не мог быть Феликс.
– Именно в этом и загадка. Керне мог сбить вас с ног, а потом отпереть окно - используя платок, когда поворачивал ключ,- чтобы мы подумали, что на вас напал кто-то неизвестный. Но кто же тогда оставил эти отпечатки на внешней стороне окна?