Чудовище
Шрифт:
Но как только улыбку прогнал, сразу, словно определившись, что делать, к руке Эрика потянулся, губами осторожно целовать начал. Но с вопросом смотрел - правильно ли поступает и разрешает ли господин. А господин не разрешал. Не хотел, чтоб как животное, как собака, ему руки слюнявили. Противно стало. Хлопнул ладонью по щеке, прекратить велев. Но не убрал руку.
Осторожно кончиками пальцев по лицу водил, словно пытаясь понять, как природа такой шедевр создала. Слишком уж правильные черты лица получились, слишком красиво прорисованные - и брови вразлет, и разрез глаз, и цвет радужки, и
Захотелось посмотреть и на тело. Помнил же, как раб в костюме герольда смотрелся. И даже сейчас в дрянном тахэ, вот так, стоя на коленях, и то статуей, вырезанной из лучшего лирийского мрамора, выглядел. А без тахэ?
– Разденься, - приказал, может, грубее, чем следовало.
Парень не удивился приказу. Кто его знает, сколько раз вот так его рассматривали, разглядывали, ощупывали. Красивая вещь все-таки так и просилась в руки.
Тахэ стянул сразу.
С шароварами пришлось повозиться - Эрик с колен вставать не разрешил. Но не стеснялся. Вообще механически освобождаясь от одежды.
Обнаженный, стоя на коленях, казалось, вообще неловкости не чувствовал.
А Эрик с растущим интересом разглядывал то, что он за так дешево купил.
И понял, почему дон Орвин отдал раба, не торгуясь. Слишком плохой раб попался. Строптивый. Судя по количеству шрамов, не раз и не два хозяева наказывали. И не только плетью. Все тело в уродливых отметинах было. Только лицо и осталось красивым. Словно в насмешку.
– Поднимись, - попросил. Не приказал. Забыл, разглядывая раба, о той роли жесткого господина, которую играть собирался. Вон сколько у парня жестких и жестоких было.
Каждый старался под себя его тело переделать. Кто-то татуировки наносил, кто-то безжалостно вытравливал, кто-то под кожу игрушки вживлял для модификации, другие выдирали, пытаясь вернуть в человеческий вид. В соски даже сейчас стальные колечки вставлены были, но и рядом Эрик увидел еще несколько точек от проколов.
И не выдержал - тоже руками к шрамам. По спине, по груди, по животу и ниже. И везде находил следы неправильного обращения с такой совершенной вещью. Везде натыкался на шрамы, ожоги, проколы. Порезы. Будто кто-то из прежних хозяев цель себе поставил - изуродовать совершенство.
И руку отдернул. Потому что парень, действительно, каменной статуей стоял, даже когда задевал Эрик и не до конца зажившие раны, и воспаленные места от проколов. Даже когда действительно чувствовал причиняемую, пусть и ненамеренно в этот раз, боль. А не только стыд или неловкость. Должен был стоять неподвижно. Вбили в него это послушание. Все эмоции и чувства, как кислотой с поверхности вытравив.
Муторошно Эрику стало. Страшно. Показалось, что если он сейчас этой вот рукой не просто бы тело трогал, а точно так, как и прежние господа, - бил, жег, резал - то все равно и звука не было бы. Не добился бы от раба.
– Одевайся, - сказал Эрик и отвернулся. И пока парень с вещами возился, все думал о том, что делать с тем планом, который наметил изначально.
Больше смысла не было унижать и наказывать. За него, за Эрика, эту работу уже сделали. И перестарались. Слишком перестарались.
Комментарий к Статуя
такс... ну, почти уже по заявке получилось... надо ли продолжение или хватит того, что в заявке описывалось?
От беты: проверено.
========== Вина ==========
– Не надо меня жалеть, - вдруг услышал то, что ну никак хозяин от раба слышать и не должен был. Повернулся резко, ладони в кулаки снова сжались - неужели таки издевается? Неужели игра такая...
Раб на Эрика быстро глянул, съежился, сразу голову вниз опустил и на колени...
– Простите, господин...
– сказал уже с почтением и смирением, и не было в голосе того упрямства и... боли.
– Не забывайся, - Эрик пока не понимал, как себя вести и как реагировать. Не было у него никогда персонального раба. И у отца не было. Со слугами еще до аварии может не совсем как с ровней привык общаться, но, во всяком случае, самодура и требовательного хозяина никогда не разыгрывал. Отец же всегда подчеркивал, что "любого человека в любом положении прежде всего уважать надо, потому что слишком уж переменчиво в жизни каждого колесо фортуны". А Эрик не верил про переменчивость - слишком велико наследство было, слишком известен род их был на Галатее, чтоб в одно мгновение потерять все. А оказалось, зря не верил - и ни знатность, ни богатство не спасли.
Но это уже, понятное дело, после понял.
А с рабом надо было решать, что делать. И срочно.
В любом случае не оставишь же стоять на коленях посреди гостиной раба вечно?
Только сейчас, глядя на парня, сидящего у его ног, до Эрика дошло, что он, собственно говоря, сделал.
Хлопоты лишние он купил, обузу, незапланированные заботы и... общение. То, чего так тщательно избегал все это время.
И главное - зачем? Кому и что хотел Эрик доказать? Рабу, что ли? Вольным рты закрыть за все это время так и не смог, а тут на существе совершенно бесправном, конечно, проще было отыграться.
Но стоило ли такое удовлетворение потраченных денег и усилий?
Раб молчал, раб не шевелился - так и сидел у ног. И Эрик уже понимал, что если не прикажет, тот даже несмотря на неудобства и потребности, не двинется.
– Почему ты смеялся?
– спросил Эрик. Это важным было сейчас. От ответа зависело, что делать дальше.
– Почему на балу ты надо мной смеялся?
– Я?
– раб даже голову от пола поднял и с удивлением, огромным, как небо над Галатеей, на Эрика глянул.