Чудовище
Шрифт:
– Я не смеялся! Я не посмел бы, господин. Мне приказали улыбаться. Мне приказали веселить гостей, развлекать и... дон Орвин сказал, что если хоть кто-то останется недовольный и уйдет раньше, чем он представит свою новую покупку - абиссинского скакового жеребца, он... он меня накажет. Я должен был улыбаться. Я должен был каждому говорить, что его присутствие - самое важное на балу. Я же целую ночь учил все эти красивые слова... И, если вы подумали, что я специально, что я... Простите меня, господин. Простите, я не хотел сделать вам неприятно. Я не понимал, что могу разозлить вас. Я делал только то, что приказали!
Эрик выслушал, пытаясь понять, насколько
Но Эрик не остановился, злость-то внутри жила. Никуда ж не делась, чуть притихла, да и только.
– А сам ты не понимал, что мне может быть неприятно и неуютно? Глаза же у тебя есть... Или ты считаешь, что с таким лицом, как у меня, я смогу быть... Как ты там говорил -"красивейшей жемчужиной"?
Раб дернулся от слов. Раб попытался что-то ответить, задышал тяжело и через силу, через какие-то внутренние уже конвульсии, выдавил:
– Мне приказали это говорить всем. Если бы я не сказал... Если бы я не послушался... Меня и так за каждое неправильно произнесенное слово... хлыстом. Полночи... перед балом. Понимаете? Я знаю, что виноват. Но... что мне оставалось делать?
А после как-то уж слишком обреченно, слишком смирившись с той виной, которая даже виной не его была, добавил, снова к полу пригибаясь, тихо, еле слышно произнес:
– Накажите, господин. Если я виноват, если так будет правильно, накажите.
Комментарий к Вина
От беты: проверено.
========== Имя ==========
Не наказал. Хоть и мог. Хоть и ремень этот чертов под рукой был. И хотелось хоть на ком-то досаду выместить. Но как ты будешь его наказывать, если у него и так на теле живого места нет... Да и не за что... За свою же собственную боль чужого наказывать неправильно.
Так и не придумал тем вечером, зачем раба купил. Но поздно уже было другое решение принимать. Сам устал. День, вон, какой длинный да неприятный выдался. Хотелось отдыха - хорошего ужина и крепкого сна. И рабу, теперь уже своему персональному, отдых бы тоже не помешал. Видел, что измотан всем - и очередным поворотом судьбы, и волнениями, и переживаниями, и просто обычной усталостью. Под зелеными глазами уже темные тени залегли. Сам бледный был, лишь щеки лихорадочным румянцем горели. И от этой усталости, от переживаний, как ни странно, еще краше становился. Как такого наказывать?
С колен встать рабу приказал, за собой позвал. Комнату показал со своей спальней рядом. Пусть отдохнет, выспится, а там...
Что именно "там" Эрик тем вечером так и не придумал. Но понимал - не оставит в доме. Самому жилось привычнее в одиночестве. Проще. Не надо было ни оглядываться на кого-либо, ни... стесняться. Помнил же, как когда-то секретаря в этой вот комнате поселил и, хоть платил дону Мааре больше, чем положено для провинциальной должности личного помощника, сбежал секретарь достаточно быстро - не смог рядом с Эриком быть - со шрамами, с ожогами, с криками и истериками по ночам, потому что до сих пор Эрику этот чертов взрыв яхты снился, и снилось как он горит там, в каюте.... Но и это не самые страшные сны были - хуже было другое, когда видел себя нормальным, красивым, а с утра оказывалось... И не смог секретарь привыкнуть к тому Эрику, который в такие моменты по утрам появлялся.
А запах... даже сейчас, когда уже и перевязок особых не было, когда уже весь уход - регенерирующая маска на ночь, и то в доме запах лекарств и... сладковато-острый, раздражающий - воспаленной плоти. Как жить в таком доме? Как в глаза человеку смотреть, который вынужден так вот существовать?
И после ухода секретаря - хоть привык к нему Эрик, хоть думал, что за деньги может компаньона себе купить, больше и не пытался никого нанять.
Невыносимо брезгливость видеть было.
Год в одиночестве прожил. И тут надо же... Не секретаря, не вольного своей судьбой распоряжаться, а раба, который обязан рядом находиться всегда. Который шага без приказа лишнего сделать не сможет. И кто Эрика умным бы назвал?
Когда комнату показывал, когда парня устраивал, по сердцу и обстановка цепанула, и воспоминания волной нахлынули. Секретарь-то тоже красивый был. И нанимал его Эрик с дальним прицелом. Думал, если привыкнет, если вместе быть захочет, то тогда не только деловые вечера проводить можно будет. А и более личные встречи. Понравился дон Мааре Эрику. Хоть и звучало это странно, особенно в том положении, в каком Эрик был (ну, какое право имел уродец на это самое "нравиться" - тут хоть не плюют в спину, и уже хорошо), а тело требовало разрядки. Секса требовало. А после Алекса - первой своей и большой любви, именно на парней и заглядывался Эрик. Тем более, что ничего предосудительного и зазорного в таких интересах на Галатее не было. Половина дворянства с любовниками жила.
А секретарь после признания Эрика и не возражал особо. Согласился на оказание определенных услуг быстро. Платил-то Эрик щедро. И был секс с доном Мааре, и Эрик на седьмом небе от блаженства был, получив то, о чем так долго мечтал... Правда, до тех пор, пока в глаза секретарю не посмотрел и не увидел там и брезгливость, и жалость, и боязнь отказаться, и... алчность... Настолько деньги дон Мааре любил, что, чувствуя отвращение, все равно в одну постель ложился... Как после такого общаться, как после такого в доме одном находиться? Не смог простить Эрик.
В комнате, открытой впервые после побега любовника, как ни странно, пахло до сих пор слишком знакомо и волнующе. В комнате все выглядело как и тогда, когда Жиль, на белых простынях расположившись, Эрика в свои объятья завлекал.
Даже замер Эрик от этих воспоминаний. Нахмурился. На раба оглянулся... И, преодолевая груз воспоминаний, в комнату шагнул.
Все равно больше негде было поселить. Дом же - не отцовский особняк с шестьюдесятью тремя спальнями и целой двухэтажной пристройкой для прислуги... Там-то Эрик уже давно не появлялся, имение на управляющих оставив.
В этом доме - маленьком двухэтажном здании на побережье, всего-то пять комнат было. Гостиная, библиотека, столовая, спальня Эрика и одна единственная гостевая комната. Дом раньше матери Эрика принадлежал. В нем она до свадьбы жила. И после развода до смерти... Эрика не пускали из замка в этот дом. Его вообще к матери после развода родителей не пускали. Отец запретил. Говорил, что не хочет, чтоб наследник одного из первейших родов со шлюхой общался. А Эрик слушать не мог, когда так о матери, хоть знал, что виновата, хоть понимал, что измена действительно была. Но любил ее намного больше, чем отца. Потому что добрее намного она была, потому что к Эрику, как к сыну относилась, а не как абстрактному наследнику, которому все нельзя и он только должен.