Чудовище
Шрифт:
Рис бродит по спальне, и я сажусь на кровать. Смотрю на него и чувствую, как набухает грудь, а губы приоткрываются в предвкушении. Он прикасается к одежде в моем шкафу, но не столько смотрит, сколько ощупывает ее. Осматривает книжную полку, заставленную разными безделушками и книгами. Выбирает пару из них — только для того, чтобы полистать страницы и поставить на место. А затем он переводит взгляд на меня.
Через мгновение Рис уже в противоположной стороне комнаты. А еще через секунду он уже передо мной, опирается руками в кровать по бокам от меня. Его лицо в
— Что? — спрашиваю я хриплым от волнения голосом.
Он осматривает мое лицо и тело, которое тут же нагревается под его взглядом, но я не отстраняюсь. И даже придвигаюсь ближе.
— Ты прекрасна, — шепчет он. Его дыхание щекочет шею, и большим пальцем он круговыми движениями ласкает мое бедро. — У тебя нет фотографий?
— Хм-м. — Я поднимаю голову, не осознавая до сих пор, что закрыла глаза и растворилась в этом моменте.
Он понимающе ухмыляется и повторяет вопрос:
— У тебя нет фотографий? — и кивает в сторону книжной полки.
Я качаю головой. Что мне сказать? Мама не является моим самым горячим поклонником. Несмотря на то, что в школе говорят мне быть самой собой, никто не пожелал стать моим другом после слухов, распущенных моей матерью. Теперь это уже не слухи. Теперь это холодные, упрямые факты.
Даже собственная мать ненавидит ее. Говорит, что она ведьма, как и ее отец. Она злая.
Может, так и есть. Я буду первой, кто признает, что в моих венах течет тьма.
— О чем ты думаешь? — Голос Риса возвращает меня к реальности.
— Ни о чем.
Он прижимает ладонь к моей щеке, подталкивая ближе, пока его дыхание не касается моего лица.
— Скажи мне, — умоляет он.
Глядя на него, трудно понять, зачем он хочет узнать эту одну простую вещь. Единственное, чего бы мне не хотелось, чтобы он знал. Одно дело наблюдать, как ко мне относится мать, но другое дело знать, что весь мир считает так же.
— Просто у меня нет друзей. — Я снова пожимаю плечами, стараясь сделать этот жест беззаботным.
Его взгляд смягчается, а уголки губ приподнимаются.
— У тебя есть я, — и, прежде чем я успеваю ответить, он отворачивается. — Люди бывают настоящими чудовищами по отношению к другим. Мне следовало знать это, — бормочет он, садясь на кровать рядом со мной.
— Я никогда не была бы чудовищем по отношению к тебе.
— Я знаю.
В спальню гордой поступью входит моя кошка, прокладывая себе путь через разбросанные на полу книги, и трется об мои ноги.
— Доброе утро, Хищница. — Я беру на руки пушистое рыже-полосатое существо. Она безостановочно мяукает, но я крепко держу ее.
— Хищница? — смеется Рис.
— Конечно. Она агрессивная. — Я подношу кошку к нему, но она кричит, яростно царапая когтями воздух и умудряется поранить мне руки. Я отпускаю ее, удивленная такой реакцией. Кошка вылетает из комнаты рыжей стрелой.
— Кто там? — раздается в коридоре испуганный голос матери.
Я со страхом поворачиваюсь к Рису.
— Попробуй.
Одно слово, одно действие, которого я не хочу совершать. Но ради Риса я готова на все, что угодно.
— Мама, никто не преследует тебя. Не волнуйся. — Я пытаюсь успокоить ее, поднимая ладони кверху, давая понять, что не хочу причинить ей вреда.
— Не поднимай передо мной свои ведьмины руки, — рычит она, и я мгновенно опускаю ладони. — Я вижу, что он притаился в тени. В ожидании своего шанса.
— Где? Где ты его видишь?
Ее взгляд проходится вдоль моего тела, начиная с пальцев ног, пока она не встречается со мной взглядом. Она усмехается:
— Каждый раз, когда смотрю на тебя.
Я вздрагиваю и качаю головой, но она продолжает раздраженным тоном:
— Он привел их. Он всегда их приводил, и ты тоже.
— Кого?
— Монстров. — Ее глаза полны злобы и страха. — Он был хорошим, но монстры завладели им. Год за годом он менялся, а потом глубоко запрятал себя. — Она сует сложенные вместе руки между ног. Мне требуется мгновение, чтобы буквально осознать то, что она имеет в виду. — Потом появилась ты, и он исчез. Стало спокойно. Хорошо. Были мы. Ты похожа на него, но это не было проблемой, потому что ты была хорошей. Ты была другой. Но ты начала видеть то, что не должна была видеть. Потом ты пришла домой с капризной улыбкой, и начались мои мучения. Ты... — Она тычет в меня пальцем, буквально прорычав последнее слово. Дрожа всем телом, она подходит ко мне. — Ты принесла мне то письмо, распространившее его смрад повсюду.
Я в недоумении качаю головой.
— То есть он отправил тебе письмо по почте?
— Ты принесла его! — истерично шипит она.
— Я не знала! Откуда мне было знать, если ты не говорила ничего? Что он сделал, мамочка?
Слово выскользнуло само. Мамочка.
Она застывает. Ее тело перестает трястись. Губы плотно сжаты, но я вижу, как дрожит ее подбородок. В глазах появляется мягкий свет. Вижу, как уголки губ Риса приподнимаются, когда я произношу слово, которым он называл собственную мать. Я пытаюсь снова, мой голос тихий и ласковый.
— Что он сделал, мамочка?
Не знаю, что здесь больше сыграло роль — само это слово, слетевшее с моих губ, или нежность, с которой я его произнесла. Она всхлипывает и падает на диван, обхватив руками голову. Никаких криков. Никакой ненависти. Я смотрю на Риса в поисках поддержки, и он кивает в сторону моей матери. Я нерешительно шагаю к ней. Когда она не реагирует, я подхожу ближе и сажусь рядом. Подняв руку, я кладу ладонь ей на спину и поглаживаю мягкими круговыми движениями ее костлявое тело. Ей нужно больше есть. Какое-то время мы сидим. Я делаю все возможное, чтобы успокоить ее, но все еще боюсь, что в любой момент она снова начнет кричать. Она плачет, пока не заканчиваются слезы. Последние все еще текут по ее лицу, но всхлипы стихают.