Чудовы луга
Шрифт:
— Да трахал я вашу смерть! — захохотал тот.
Кай дернулся, сбрасывая его руку, рыцарь, продолжая хохотать, перехватил его запястье.
— Ишь, строптивая! Пойдем, напугаешь меня голой задницей.
— Каррахо!
Каев сапог пришел рыцарю точно в коленную чашечку.
— А, сученыш!
Рыцарь размахнулся, Кай едва успел отдернуть голову — огромный кулак, слава Богу, не в кольчужной рукавице, смазал его по скуле и уху. Удар развернул парня и отшвырнул на несколько шагов.
— Стража! — закричала Ласточка. — Корешок,
Мужчины у бочек растеряно переглянулись.
— Да я не на дежурстве… — промямлил Корешок.
Кай приподнялся на руках, облепленный какой-то шелухой, глянул с ненавистью.
— Ну? — выплюнул рыцарь. — Тебя еще приласкать? С-сладкая моя?
Кай зашипел и оскалился. На скуле у него наливалась ссадина. Ласточка взвесила в руке кубок, но он был слишком легкий, чтобы причинить вред. Но хоть отвлечет…
Рыцарь вдруг остановился, не дойдя до Кая пары шагов. Постоял мгновение, покачнулся — и рухнул навзничь. Рухнул, как падает дерево, всем телом, уголь, зерно и ореховая скорлупа фонтанчиками выплеснулись из-под него.
Пару мгновений никто не шевелился.
Потом Ласточка отбросила кубок и решительно подошла к упавшему. Он глядел стеклянными глазами в рыжее от сотни огней небо, и лицо у него было как известь. Ласточка наклонилась, щупая у него под челюстью, потом опустилась рядом на колени. Надавила двумя пальцами на зрачок — под пальцами тоненько хрупнуло и потекло слезой, зрачок сжался вертикальной щелью.
Она тряхнула головой, не веря. Лед в глазах?
Оттянула ему губу — слизистая оказалась очень бледной, зубы обведены траурной каймой, при нажатии пальцем на десну остался темный след. Во рту у мертвеца было холодно, словно он уже остыл. Ласточка приблизила палец к лицу — подушечка испачкана кровью. Что с ним такое?
Кто-то поднес факел, стало лучше видно.
— Че с ним, Ласточка?
— Он мертв, Корешок. Похоже, удар.
— Иттить твою через колено! — высказался стражник. — Прям кувырнулся — и привет?
— Такое случается с полнокровными людьми в сильной ярости.
Удар! Как бы не так!
Ласточка смотрела, как капля крови пролилась из ноздрей и потекла по щеке, оставляя едва заметную мокрую полоску, а следом за ней поползла другая, с края губ. Даже при плящущем свете факела было видно, что кровь жидкая, очень жидкая, как разбавленный клюквенный сок.
У мертвых кровь не течет.
Если только в момент смерти она не остановилась, оледенев, в жилах.
Когда она оттает, внутри у бедняги будет каша, подумала Ласточка, вставая. У нее внутри тоже было холодно. И пусто. Голоса столпившихся зевак больно отдавались в ушах. Ласточка поморщилась.
— Ну что, мужики, что вы смотрите? Идите, наконец, за стражей. Пусть заберут покойничка. — Она отряхнула юбку. — Я ему больше не нужна.
— Я ж говорил — беду накличет! — Корешок досадливо махнул рукой. — Как в воду глядел. Видали, парни, что
— Смерть и будет, — ответили ему. — Сам виноват.
Ласточка, раздвинула зевак и выбралась из толпы. Где Кай?
Он отодвинулся с того места, куда отбросил его удар, но на ноги так и не встал. Сидел, скорчившись, уткнувшись головой в колени, обняв сам себя за щиколотки.
— Кай! — Ласточка пошевелила его за плечо, потом присела рядом на корточки. — Что с тобой, эй?
Он поднял голову, разлепил глаза. Скула у него распухла и почернела. Не ответив, Кай вцепился Ласточке в рукав и попытался привалиться к ней.
— Вставай. Пойдем отсюда. Что с тобой?
— Все… ездит… — пробормотал он. — Тошнит… очень.
Ласточка кое-как перекинула его руку себе на плечи, обхватила за пояс.
— Кай, надо встать. Давай, соберись… давай, одну ногу, потом другую… Пойдем домой.
Он замычал, но поднялся.
Площадь, запруженная народом, продолжала праздновать. Кое-где взрывались хлопушки, визжали виолы и бухал барабан. Воз тускло светился алым над волнующимся морем голов, и вот, прямо на глазах у Ласточки, он дрогнул и медленно провалился сам в себя, подняв к небу столб крутящихся искр. Перекрыв музыку, над площадью проплыл долгий тоскливый звук, похожий на вздох.
Художник, возившийся в часовне с положенной на козлы дверью, не замечал ничего вокруг.
Год назад он приехал к Кавену по обету и с тех пор работал над убранством с помощью ученика. Он пережил резню в Верети, голодную зиму и кратковременное вторжение раделева гарнизона.
Кай запретил трогать мастера, тот иногда даже обращался к болотному лорду с мелкими просьбами.
Просьбы у него были чудные — то извести, то воску, то рыбьего клея, то еще чего. Кай помогал, чем мог, когда был в настроении.
Священник сбежал, в часовне больше не служили, что не удивительно.
Но… все-таки…
Раскрашенная статуя святой Невены стояла на алтарном возвышении, капюшон темного плаща опущен, в руках — простая деревянная чаша. У ног жались две серые кошки.
Выше, в полукруглой конхе был изображен Спаситель с мечом в руках, амо эспаданьядо, как звали его на западе. По худым ладоням с ранами от гвоздей и по обоюдоострому клинку стекали алые струйки.
«Не мир пришел я принести, но меч…», по складам прочел Кай и отвел глаза.
Святая Невена молчала, прижимая к груди чашу, молчали ее кошки. Ярко светились черепки с маслом, темнота плавилась, мерцая.
Лаэ, пришедший вместе с ним, то ли из любопытства, ведь найлы были язычниками, то ли еще почему, почтительно молчал рядом.
А я сам…
Кай бездумно коснулся медной ласточкиной сольки, болтавшейся меж ключиц.
Я и сам не знаю, кто я.
Он никогда бы не признался себе, что приходит сюда не для молитвы. Что ему, бродяге, было просить у Госпожи дорог…