Чудские копи
Шрифт:
Они шли напрямую мимо гуляющих в отдалении больных, и по мере того, как сокращалось расстояние до ограды, Балащук все более ощущал желание оттолкнуть Эвелину Даниловну, сделать рывок и покинуть пределы этого печального заведения. Их вроде бы никто пока не замечал, или, скорее, никто не реагировал, как и санитары возле дверей кабинета, хотя обнаженная женщина должна была бы привлечь внимание. По крайней мере, половину двора они прошли беспрепятственно, и он бы сумел справиться с искушением, но тут на дорожке, прямо на пути, остановились двое психов в серых халатах. Глеб стал забирать правее, но и они начали смещаться, а один отчетливо произнес:
–
Тогда, не раздумывая, он ринулся вперед, с разбега подпрыгнул, ухватился за верхнюю кромку сетки, подтянулся и рывком перекинул тело на другую сторону. Упал на четвереньки и, будто с низкого старта, рванул к другому забору.
И в тот же миг услышал истошный женский крик. Но это был не крик ужаса – скорее крайнего, тоскливого отчаяния.
Так кричат вдовы на похоронах, вдруг осознав наконец трагедию одиночества...
15
Сообщение о побеге триумвират получил через четверть часа, причем из милиции. Несмотря на поздний час, он все еще продолжал заседать в кабинете Балащука, вырабатывая единую точку зрения по вопросам будущего существования компании, и уже по большинству было достигнуто соглашение, значительно снявшее общую озабоченность. Ворвавшегося Шутова после долгих прений все-таки удалось выставить из офиса, пообещав, что ему непременно сообщат, как только Глеб Николаевич вернется. Абатуров, обидевшийся было на некорректное отношение к писателю, со всеми доводами согласился и даже предложил сделать перерыв, попить чаю и немного расслабиться.
Весть из психбольницы прозвучала как тревога и вновь взвинтила напряжение и накалила остывающую обстановку.
– Это невозможно в принципе! – уверенно заявил Лешуков. – Может, что-то перепутали? Или происки?..
В это время позвонили уже из больницы на телефон начальника службы безопасности, и тот, выслушав доклад, угрюмо подтвердил, что Глеб Николаевич в самом деле бежал самым невероятным образом, будто бы используя гипноз.
– Дезинформация! – не успокоился бывший чекист. – Может быть, и гипноз. Только кем-то тщательно организованный.
– Немедленно поезжайте на место, – распорядился Ремез, практически уже взявший управление компанией на себя. – И – проверьте сами. Опросите персонал и пациентов, выясните все обстоятельства. По часам и минутам, детально. И особо – охрану.
Лешуков отвечал за направление и пребывание Балащука в лечебнице, поэтому беспрекословно подчинился и спустя полчаса уже был на месте происшествия. Там еще продолжалась суматоха, больных развели и заперли на этажах, весь дежуривший персонал носился по коридорам экспертного отделения, и слышен был шепоток, что прибыл уже начальник горздравотдела и сейчас лично общается с Эвелиной Даниловной в процедурной. Там же работает оперативная группа милиции, допрашивая санитаров и постового, которые состояли в непосредственной охране важной персоны.
Прежде чем составить беседу с профессором, чекист поговорил с медсестрой и санитарами, и выяснилось, что Балащука толком никто не видел, а только призрачную тень, мелькнувшу над забором. Хотя в это время была всеобщая прогулка перед сном и скучающего, любопытного народу на улице бродило порядочно. Все теперь терялись в догадках, отчего это уважаемый профессор, недавно выписанный из Санкт-Петербурга, оказалась в одних колготках среди прогулочного двора, и сама ничего объяснить не может, ибо от стресса будто бы утратила дар речи.
Обнаружили
Получалась какая-то нелепица: профессорша зачемто разделась у себя в кабинете, взяла ключи, как-то незаметно вывела пациента через черный ход, невидимо прошла с ним метров восемьдесят через многолюдный прогулочный двор, после чего Балащук исчез, а она закричала. Мысль, что Глеб Николаевич захватил ее, как заложницу, и, угрожая каким-то оружием, сумел выбраться из корпуса, появилась у Лешукова сразу же, но была несостыковка – зачем ее раздел? Не сексуальный же маньяк, в самом деле. И как вышел из кабинета на глазах у трех стражей, будто бы ничего не заметивших?
Привезенная опергруппой служебная собака по следу не пошла, а повела себя странно: заскулила, прижалась к ногам кинолога и задрожала так, что зачакали зубы.
В присутствии старшей медсестры Лешуков вошел в кабинет профессора, осмотрел нехитрую обстановку и никаких следов борьбы не обнаружил, если не считать скомканного в шар файла, где оказалась справка на Балащука. Смятый халат Эвелины Даниловны по-прежнему лежал на стуле, словно змеиный выползок, и бюстгальтер висел на спинке – все пуговицы и крючки на месте и без следов повреждения. Использовать в качестве оружия тоже было нечего, голые серые стены, деревянный шкаф, вешалка да два стула. Из кабинета он прошел предполагаемым путем через пожарный выход, двери которого оказались открытыми, затем через прогулочный двор до изгороди, где якобы видели некую тень, и тоже ничего. Молодому, спортивному человеку перемахнуть через трехметровый сетчатый забор, конечно, можно, но все равно оставил бы хоть какой-нибудь след – все чисто! И тут медсестра вспомнила, что больные говорили между собой о голой бабе, которую будто бы видели в прогулочном дворе еще до того, как Эвелина Даниловна закричала. Через несколько минут этих пациентов вычислили и привели к Лешукову.
Два шахтера-пенсионера вызывали доверие, поскольку лечились по поводу случившихся у них приступов белой горячки и лекарства принимали щадящие. Они и в самом деле видели обнаженную женщину и мужчину, идущих бок о бок от главного корпуса. Профессоршу они в лицо не знали, и им при свете фонарей она показалась вообще голой; мужчина же был одет в форму горного инженера – разглядели даже погончики и шевроны на рукаве. Только фуражки не было. Молодым пенсионерам стало забавно, вздумали пошутить, хотели бабу эту руками помацать, истосковавшись по женскому полу. Дескать, в дурдоме же сидим, здесь все можно, ничего не будет. Тем паче, баба эта наверняка дура какая-нибудь из второго корпуса. Путь этой парочке преградили, и тут горный инженер бросился наутек, и перескочил он забор или нет, шахтеры не видели, поскольку сосредоточили внимание на женщине. А она же застыла на месте, вскинув руки, – такая несчастная! И потом как заорет, аж уши от ее крика заложило. Словно резали ее. На бывалых горняков оторопь напала, потом все забегали, суета началась.