Чудские копи
Шрифт:
А она может не узнать никогда: люди, поместившие его за решетку, делать подобные трюки умеют...
Но даже и это не взорвало его и не раскалило гнева до степени буйства, в которое он впал, оказавшись в руках ушкуйников на Мустаге. Мало того, от внезапно прерванного сна в машине и прошлых ночных бдений он вновь ощутил дремотное состояние, скинул ботинки, лег на кровать, угнездился и почти сразу уснул.
Видимо, за ним наблюдали через пустой и широкий дверной проем, возможно, ждали, когда начнет буйствовать, и, не дождавшись, решили освободить от смирительной рубашки – вошли те же санитары,
– Выведи меня! – будто бы крикнул он.
– Выведу, – согласилась Айдора. – Но это в последний раз.
– Но мне не перейти каменную реку!
– Сделаешь, как я научу. – сказала она. – След в след за мной пойдешь и не отстанешь – выйдешь из темницы невредимым. Дай слово, что исполнишь волю мою.
– Исполню! – радостно произнес он. – След в след пойду!
– Скоро тебя к женщине приведут, а она станет спрашивать да всячески испытывать. Ты же не думай, что ей отвечать, а говори те слова, что на языке в тот миг будут. Никчемные ли, нелепые – все в точности произноси. И в глаза ей смотри, в самые зеницы. Отводить станет или отворачиваться – взгляд лови. Не оплошай в сей раз и помни, не ты, а я стану говорить с ней твоими устами, взирать твоими очами. Ничему не удивляйся, ни на что не отвлекайся. Собъешься или дрогнешь, зельем черным опоят и через тебя меня тоже погубят.
– А как же мне найти тебя? – крикнул он.
– В этом я тебе не помощница. Выручу из темницы, отведу беду, а далее сам ступай. Отыщешь, поднесу тебе свое зеркало!
И тут светоч погас, и сразу каменная река зашумела, заскрежетала, словно звук включили, другой берег отдалился и пропал вместе с Айдорой.
Балащук в тот же час уснул, и так крепко, что не слышал, когда в бокс вошли. Однако видения не заспал, как бывает обычно с первым сном, и сразу же вспомнил, едва очнулся, причем все до последнего слова. Лежа с закрытыми глазами, он перебрал в памяти и восстановил все детали сна, затвердил их и только тогда услышал пыхтенье грузных санитаров.
Они стояли в изголовье кровати, как ангелы, и, бритоголовые, усатые, больше напоминали ушкуйников. Один перетянул руку жгутом, второй достал пустой шприц, всадил в вену и вытянул три кубика крови.
– Это на анализ, – сказал. – А сейчас к профессору на прием!
Подождали, пока он оденется, и повели пустыми коридорами, один впереди, другой сзади. За ними следом увязался милиционер, дежуривший у входа в бокс. В середине мрачного, полутемного коридора передний санитар открыл какую-то дверь, заглянул и спросил, как в тюрьме:
– Разрешите ввести?
Задний подтолкнул в кабинет. А там оказалась женщина в белом халате, лет под сорок, даже симпатичная, но какая-то неухоженная и еще с непроницаемым, холодноватым видом человека властного и решительного. При этом уставшая – круги под глазами, гладенькая прическа – и та за день растрепалась, взгляд немного рассеянный и самоуглубленный. Она что-то искала среди бумаг на столе.
– Присаживайтесь, Глеб Николаевич, – обронила, не глядя. – Как говорят, в ногах правды нет... Давайте познакомимся. Меня зовут Эвелина Даниловна.
Он стул развернул, чтобы не боком, а лицом к ней сидеть, и сел.
– Когда знакомятся, то смотрят друг другу в глаза, – сказал то, что думал.
Профессорша ничего не опасалась, санитары и милиционер остались за дверью, поэтому на его манипуляции со стулом и замечание не обратила внимания. Она нашла бумагу в пластиковом файле, мельком что-то прочла и наконец-то посмотрела на пациента.
– Ну, как вам у нас? – дежурно спросила, а сама глянула куда-то в лоб, так что взгляда не поймать.
«Сколько же тебе заплатили? – словно отголосок, промелькнула вялая мысль. – И через кого?..»
– Ремонта не было давно, Эвелина Даниловна, – однако же сказал он. – Ужасная обстановка, серая, мрачная... И душно тут.
– Да, как всегда, не хватает средств, – безразлично проговорила она. – Даже на кондиционер... Как ваше самочувствие?
– Ничего бы, но вот подстригли наголо, – пожаловался. – Санитары у вас – звери.
– Это не санитары, это такие у нас правила гигиены. Как ваш сон?
– Выспался хорошо, – вроде бы пока своими и бодрыми словами отозвался Балащук. – Первый раз за три дня...
– А прежде бессонница была? – Взгляд опять увильнул, остановившись на разбитых губах. – Или работы много?
Вручением всевозможных бонусов, гонораров и откатов занимался дипломатичный Лешуков обычно через своих доверенных людей. С медициной спецпомощник дружил плотно и, судя по скорости, с какой его поместили в клинику, договаривался и платил лично сам.
– Я-то в гостях был. – Он по-прежнему не ощущал никаких подсказок. – На горе Зеленой пировал. Теперь вот на другой горе оказался... А вот у вас много работы, и вы устали. Так тяжело в этих стенах...
– Привыкаю. – Она потерла глаза и щеки ладонями, но когда отняла их, сама накололась на его взгляд, как бабочка на иглу. – Клиника, частная практика, судебно-медицинская экспертиза и еще шесть диссертантов... Что у вас с лицом?
– На пиру всякое случается, – это уж точно не его слова были. – Какое же веселье без молодецких схваток?
Она попыталась сняться с иглы, но только потрепетала крылышками пушистых ресниц.
– Сколько вы спиртного выпили? – Лед в ее голосе растаял.
– А я лишь зелье пил.
– Зелье? – Эвелина Даниловна и моргать перестала. – Какое? Волшебное?
– Почему? Хмельное, веселящее зелье...
– И как же оно действует?
– Вам зачем это знать?
– Женское любопытство. Я не только доктор, я еще и женщина.
– Ощущение невероятной легкости, парения, – вспомнил он. – Кажется все прекрасно, радостно. Это зелье, пробуждающее память. И в самом деле, вы же заметили: когда вспоминаешь прошлое, становится так хорошо. Мир начинает светиться.