Чукчи. Том I
Шрифт:
Колымский исправник в этот год не приехал на Анюйскую ярмарку. Вместо него приехал его помощник, человек неопытный, незнакомый с местным бытом и методами чукотской торговли. Он привез с собой казаков из Средне-Колымска, которые тоже мало знали чукоч, и начал с того, что строго запретил торговлю крепкими напитками. Это было, разумеется, похвально, но в то же время почти все торговцы, мужчины и даже женщины, а также и оба казачьих командира — среднеколымский и нижнеколымский — привезли для продажи спирт. Весь спирт был под этикеткой: "для личного употребления". Помощник исправника приказал казакам отнимать у чукоч, прямо из рук, спиртные напитки. На следующее утро после отдачи приказа Cepat напился пьяным, пошел в русскую крепость и встретил казаков. Он вынул из-за пазухи бутылку спирта, показал ее казакам и сказал насмешливо: "ну-ка, казаки, идите, отнимите ее у меня". Казачий командир подошел к Cepat'у, быстро вырвал бутылку у него из рук и вылил водку на снег. Надо сказать, что на севере пролить водку считается, пожалуй, хуже, чем пролить кровь. Cepat рассердился и так ударил обидчика по уху, что тот упал на землю, завязалась драка. Cepat был арестован, а другой чукча, участник браки, был убит казаками. Я видел, как казаки тащили Cepat'а в избу, служившую временной
Cepat и его брат были приморского происхождения, но убитый в драке чукча был оленевод. Он жил на реке Чаун, пользовался некоторым влиянием среди своих соседей, но даже и они называли его "плохим". За день до своей смерти он пришел в поселок и пытался своровать у русских железные ножи и наконечники для копий. Воровство не удалось, так как было замечено, но его не тронули и оставили на свободе. На следующее утро он первый начал драку после ареста Cepat'а. Тогда русские, в свою очередь, увидев, что сила на их стороне, набросились на него и убили.
Akьmluke, с реки Россомашьей, также был оленеводом насильнического типа, он был искусен во всех видах спорта, очень ловок, вспыльчив и отважен, и никто из его соседей не осмеливался начать с ним ссору. Однако влияние оленного удалого насильника на жителей соседних стойбищ весьма неопределенно, так как каждое оленеводческое стойбище живет совершенно независимой от других, отдельной жизнью.
В приморских поселках, где люди живут в тесном общении друг с другом, влияние ermecьn'а более определенно и действительно. Однажды, проезжая на собаках через чукотские поселок Valqatlen, мы остановились на два дня, чтобы дать отдохнуть нашим усталым собакам. Один из жителей этого поселка, по имени Canla, предложил нам купить у него большой мешок оленьего жиру. Жир в этом сезоне употреблялся для корма собакам. Так как нас, русских, считали "богатыми", то мы сами должны были покупать большую часть корма для своих собак. Бедным людям хозяева дают собачий корм бесплатно. Кроме того, мы кормили своих собак лучше, чем чукчи, и поэтому нам нужно было большое количество корма. Мы платили за корм плиточным чаем и листовым табаком, платили понемножку, как это обычно бывает в таких случаях. Однако Canla не хотел ни чаю, ни табаку. Он хотел, чтобы мы отдали ему вожака одной из наших упряжек. Это была белая сука, очень большого роста, по имели "Стрела". Приморские чукчи высоко ценят русских собак. Canla предлагал нам за собаку шкуру бобра, две шкуры лисицы и вышеупомянутый мешок с жиром. Мехов у него еще не было, но он рассчитывал достать их потом у аляскинских эскимосов. Он обещал отдать эту пушнину месяца через два, когда мы будем возвращаться обратно. Хозяин собаки, один из моих казаков, отказался продать собаку в кредит. Тогда Canla обиделся на нас за недостаток доверия к нему, взял обратно свой мешок и ушел домой. Вскоре после этого нам пришлось убедиться, что никто в этом поселке не хочет продать нам корму для собак. "Canla ведь ermecьn, — заявили нам жители поселка. — Он сказал: не продавать!" Нам пришлось кормить наших собак лишь тем, что давал хозяин, у которого мы остановились. В конце концов мы принуждены были уступить и отдать собаку.
Надо отметить между прочим, что он честно принес нам в срок обещанные меха, когда мы на обратном пути снова проезжали через этот поселок.
Мы получили мешок с жиром и, кроме того, соседи Canla сразу же стали приносить нам моржовое мясо, и инцидент был улажен. Когда я спросил нескольких из них, неужели слово Canla действительно имеет для них такое значение и вес, они ответили: "Он наш сосед и очень сильный борец". Canla не было еще тридцати лет, он был высокого роста и крепкого сложения. Он носил штаны, украшенные красными кистями[251] и был постоянно готов на борьбу. Мы остановились тогда в "переднем доме". Хозяин его был богаче Canla, но влияние его на жителей поселка было гораздо слабее, чем влияние Canla. Однако я должен отметить, что в приморских поселках самый сильный человек обычно бывает и самым богатым, так как благодаря физической силе и ловкости промысел у него бывает удачливее, чем у других. Поэтому самой сильной и самой богатой семьей обычно бывает семья, живущая в "переднем доме". Глава этой семьи является ermecьn'ом. Отсюда появилось у приморских жителей название для "переднего дома" — armacь-ran ("дом самого сильного"). Удача в оленеводстве не в такой степени зависит от физической силы человека, и поэтому среди оленеводов часты случаи, когда "самый сильный" человек оказывается бедняком. О таких случаях я буду говорить ниже.
"НАСИЛЬНИКИ"
Как у оленеводов, так и приморских жителей слово "ermecьn" употребляется и в смысле "насильник". Я хочу отметить весьма интересное различие между обеими ветвями чукотского племени.
У оленеводов самые яркие типы "насильников" чаще всего встречаются среди бедняков-помощников. Они пользуются своей физической силой для ограждения себя от излишних посягательств "передней" семьи. Я приведу чрезвычайно характерный случай, происшедший в 1894 году в районе реки Чауна. Рассказал о нем один туземец, знавший участников этого происшествия. Привожу дословно его рассказ:
"Отдельным (единственным) поселением живет оленевод в двух жильях так, как с соседом. С весьма долгоязыкою женой сосед — Амонайгин по имени. Притом Амонайгин - большой силач. Также ленив при оленьем стаде ходить; поэтому ему почти не убивают оленей. Действительно, подумав, хозяин сказал: "(это) совсем негодник". Также не хотел, чтобы ему что-либо говорили: неудобно сказать ему что-либо. Жена стала говорить: "мы сохнем с голоду при большом оленеводе. Я говорю, я убила бы: мерзкой смертью умираем!" К счастью, непослушен муж при первом обращении. Постоянно заговаривая, говорит жена, источник беспокойства. Что же, за ушедшим к оленям (хозяином) последовал. Вместе стали пребывать при стаде. Там поодаль есть скала. Сосед сказал: "давай-ка ту скалу посмотрим, кормовище поищем кстати, взберемся". "Что же, согласен". Так, конечно, хозяин сказал. Прямо туда влезли, на гору пришли. Ибо стал беспечен (хозяин), так как неизменно сзади ходил сосед. Только что взобрались, сзади схватил его. Недавно нож тайно куда-нибудь (наготове) сунул. Схватил (его, а) другой рукой брюхо совсем распорол. Отпустил (его, раненный) побежал, бросился, упал, ибо, действительно, совсем разрезано. Ничего (с ним) не сделал, только покинул. Вернулся детина, домой пришел, ночевал так. При наступлении вечера вернулся домой. Муж жене тотчас по приходе не говорил. Пробудились назавтра. "Ну! С моей жертвой я справился, (а) с твоими, в свою очередь, что же станешь делать?" Жена сказала: "Ух, вот как! Пусть же ты всех сообща". — "Нет, как же! Прямые твои слова: будем каждый со своей жертвой!" Жена вздохнула: "ну, пусть, ладно!" Нож тотчас же хорошо выточила, в рукав сунула. Пошла к соседям. Та добывает огонь, (так ее) там застала. Что же кольнула, но неизменно добывает огонь женщина. Ибо шаманская женщина, сама себя закалывающая женщина. По-прежнему добывает огонь. Братишка услыхал, в цельно сшитое платье одетый мальчик. Тотчас же из заднего края полога вышел. Из задней стены шатра вышел наружу, бежал, куда глаза глядят. Та услышала его шумящего. Не может убить ту другую, наконец бросила. Но только сперва ножные связки изрезала, ручные тоже изрезала. После того бросилась за мальчиком; уже он скрывался. Насилу догнала его. Убила там. Принесла домой, как только убила, принесла к дому. Другая же стала совершенно неподвижной, женщина с перерезанными связками. После этого, как кочующая (как бы собираясь перекочевать), разобрала шатер. Жерди, все что (было), изрезала, собрание саней. Что же, костер сделала весь из жердей и саней, с примесью тальника. Там положила их обоих; как только разгорелся костер, сгорели там. О, и дым же! Ибо при полном безветрии, вверх совершенно отвесно поднимается. Как раз собачники необычною (иной) дорогой движется, из Торговой Крепости возвращаясь. Увидели дым, туда свернули. Прибыли туда. Что же, как же это, еще костер даже есть. И прямо так место (снятого) шатра тоже есть, вот как. Встрепенулся Амонайгин дружок. Только что они совершили преступление: конечно, что же скажет, если те увидели их? "Ну что ж, так у меня случилось! Эх! пожалуй, и вас убью! Действительно, разве будете молчать?" — "Ох, право, нет!" Как бы великому начальнику стали кланяться: "лучше снабди нас запасом". — "Э! Если бы только так, чтоб вы не говорили! Пожалели бы меня, пощадили бы!" — "Конечно, так, чудак ты! Мы тоже так будем соответствовать. Ты бы, по-видимому, тоже мог рассказывать об этом". Ловко поступающие люди. После того переночевали там. Что же, все лукавую речь употребляют. Назавтра снабдил их запасом; до предела выносимой тяжести обременил сани. Тем не менее прибыли туда (т.е. домой), подняли шум рассказом. Что же, собрание родственников на будущий год настигли (и) убили его. Амонайгинову жену я видел, ты же сына видел; также имя ее (его) знаю: Te-ceivue"[252].
В другом случае сосед, с помощью своего двоюродного брата, убил хозяина стойбища. После этого он поселился в семье убитого и начал резать для себя оленей из его стада. Убийца оставался на стойбище до тех пор, пока не осталось ни одного оленя. Только тогда он ушел от них[253].
В чукотских рассказах часто описываются подобные случаи. Наиболее характерным является случай, описанный в сказке "lendi и его сыновья".
"Эскимоса взял lendi к себе в помощники по стойбищу. Тому удалось однажды оставить хозяина на одном острове в открытом море. Затем он вернулся обратно и завладел имуществом своего хозяина. Он совсем перестал работать и разговаривать стал грубо. Все время оставался он в спальном пологе, совсем не выходил наружу и даже испражнялся в ночную посуду. Жены хозяина не захотели жить с ним; они даже не входили в спальный полог, все время сидели на морском берегу, плача. На следующее утро раб сказал мальчишкам-пастухам, идущим к стаду: "Завтра мне принесите только что вылинявшего теленка. Как худо пахнет от тухлого мяса. Исключительно язычками стану питаться". Они боятся. "Он ведь убьет. Принесли ему линялого теленка. Дети плачут в стаде об отце. Каждый раз, принося теленка, говорят: "Или же поколотит, или же, пожалуй, нет? Может, мы немножко выросли, стали сильнее?"
Птицы спасли lendi. Он пришел к своему стойбищу. Встретил на тундре одну из жен, сказал ей: "Иди и скажи мальчикам: в следующий раз, когда спросит он теленка, пусть ответят ему: "Ты раб. Когда ты привык питаться телятами и язычками?" Услышав это, эскимос заревел от гнева. Он выскочил из полога наружу, совсем голый. Женщина сказала ему: "Надень хоть штаны". Он надел штаны. Потом схватил рукоятку от скребка и погнался за мальчиками. Но lendi вдруг набросился на него, схватил его сзади и вскоре после того казнил его жестокою казнью[254].
На самом деле, у приморских чукоч я не встречал случаев подобных вышеописанным. В общем можно сказать, что приморские чукчи, несмотря на то, что они храбрее оленеводов, гораздо спокойнее и миролюбивее их. "У нас никогда ничего не случается, — рассказывали мне чукчи и эскимосы приморских поселков, — хотя у нас и нет начальников. Во время пьянства те из нас, кто не пьет, успокаивают буйных пьяных и, если необходимо, то даже связывают их, вообще несут на себе обязанности ваших полицейских". Среди приморских чукоч мне даже приходилось встречать людей, которые совсем не пьют водки, в то время как оленеводы пьют все поголовно, даже женщины. Исключением являются лишь чукчи, живущие в отдаленных частях области, прилегающих к Камчатке, где невозможно достать водки. Однако в общем оленные чукчи пьют меньше приморских, так как у них водка бывает в очень ограниченном количестве. Пьяные драки и ссоры у них, наоборот, случаются чаще.
В рассказах приморского происхождения "насильники" встречаются часто. В противоположность оленеводческим рассказам, "насильник" здесь обычно бывает самым богатым человеком в поселке, хозяином "переднего дома". Охота проходит у него всегда удачно, у него всегда есть большой запас провизии. Но он не помогает своим бедным соседям. В этом заключается его главная жестокость по отношению к людям. Кроме того, он бьет их, выгоняет из дома и всевозможными способами доказывает им свое превосходство и презрение к ним. Американский эскимос в сказке об lendi наделен именно таким характером.