Чукотский вестерн
Шрифт:
Опять собрались во всё той же комнатёнке. Сидели и хмуро молчали.
Курчавый как-то резко постарел, сразу лет на десять. Раньше его усы просто седыми были, белоснежными, а теперь стали какими-то пепельными, цвета последнего снега по весне.
«Это уже шестой труп, который при мне образовался», – мысленно подсчитал Ник. – «А если с геологами погибшими посчитать, то и больше дюжины получается. Дорогую цену за это золото, ещё вовсе и не найденное, приходится платить…».
– Плохи наши дела, ребятки, – произнёс наконец капитан. – Не удалось противника запутать, хотя бы на время оторваться от него. Следовательно, времени на тщательные раздумья и скрупулёзные исследования у нас нет. Предлагаю незамедлительно решение принять – о выборе объекта. Оборудование туда прямо завтра начнём перебрасывать, людские ресурсы. Форсировать надо события, непосредственно к поисковым работам приступать, не дожидаясь, пока нас всех перестреляют по одному. Тем более что в тундре это осуществить нашим противникам будет гораздо сложнее. Прошу, высказывайте ваши мнения.
«Поспорил бы я с этим последним предположением, – засомневался Ник. – Как раз в условиях тамошней глухомани и тотального безлюдья – куда как просто всю группу уничтожить, одним нацеленным ударом».
Промолчал, конечно, опасаясь, что за труса обычного могут принять.
Первым Вырвиглаз слово взял:
– По нашему общему с товарищем Эйвэ мнению, наиболее перспективным, с точки зрения геологической науки, является участок в устье Паляваама. Именно туда буровой станок и необходимо перебросить. А на реке Белой, я предлагаю, пока ограничится проходкой разведывательных канав и шурфов. Между участками будем поддерживать регулярную связь на секретной волне. В случае необходимости, если на реке Белой будут достигнуты значимые успехи, станок можно будет оперативно туда перебросить. Расстояние, правда, между этими участками весьма приличное – порядка четырёхсот километров. Но, при наличии необходимого числа вьючных животных, этот маршрут дней за двадцать можно пройти. Северных оленей в районе Паляваама в достатке, в Певек, как я слышал, по весне завезли два десятка якутских лошадок. Так что, всё решаемо.
– А ваше мнение, товарищ Иванов? – поинтересовался капитан.
– У меня нет возражений, – коротко ответил Ник. – Судя по тому, что в бассейне Паляваама действует вооружённый отряд «пятнистых», наш противник этот район также считает наиболее перспективным.
– Вот и хорошо, что ваши мнения совпадают, – подытожил Курчавый. – Значится, принимаем окончательное решение. Буровое оборудование, через Певек, перебрасываем в район Паляваама. Это направление возглавляет сержант Иванов, к нему в подчинение придаются товарищи Эйвэ и Сизый. В район Белой направляется, через Анадырь, вторая группа. Начальник группы – товарищ Вырвиглаз, помощник – сержант Банкин. Руководителям групп к утру представить мне список необходимого оборудования, продовольствия, разных сопутствующих мелочей. К этому же времени майор Петренко разработает маршруты передвижения групп, определится с транспортными средствами, поставит в известность наших товарищей в Певеке и Анадыре. Я пока остаюсь здесь, в Магадане – для согласования действий групп и общего оперативного управления. Все свободны, товарищи! Приступайте к выполнению поставленных задач. Возникающие вопросы предлагаю отложить до утра.
Все встали со своих мест, сгрудились около дверей, вежливо пропуская друг друга.
– А вас, Никита Андреевич, я попрошу задержаться ненадолго, – голосом Мюллера из знаменитого в иные времена фильма негромко произнёс Курчавый…– Закрой, Никита, двери поплотней, – попросил капитан, когда все остальные покинули помещение.
Сам, тем временем, извлёк из стоящего в углу одинокого сейфа початую бутылку коньяка, две рюмки, блюдце с конфетами и черносливом. Расставил всё это на столе в художественном беспорядке, в завершении вынул из кармана и бросил рядом с коньячной бутылкой пачку «Герцеговины Флор» и, закинув ногу на ногу, вольготно расположился на самом крепком из стульев – красного дерева, с высокой изогнутой спинкой.
– Присаживайся напротив меня, – предложил. – Наливай по рюмке. Разговор у нас с тобой долгим будет. Причём не просто разговор, а разговор, Москвой санкционированный.
Ник, слегка заинтригованный последней фразой, быстро разлил коньяк, уселся на первый подвернувшийся под руку табурет.
– Предлагаю выпить! – Курчавый высоко поднял вверх свою рюмку. – За понимание и доверие! За – правильное понимание, и полное – доверие…
Чокнулись, выпили.
«Отличный коньяк», – решил Ник. – «Знаменитый «Хенесси» отдыхает. А вот тост знакомый, слышанный уже где-то раньше . Что-то похожее генерал говорил в «Особенностях» – то ли рыбалки, то ли охоты…».
Не торопясь, закурили, помолчали.
Папиросы тоже оказались первоклассными: ароматные, душистые, не чета уже слегка надоевшему «Беломорканалу».
– Есть убеждение, – осторожно, вдумчиво подбирая слова, начал капитан, – что все эти вражеские происки только одну цель преследуют. А именно: максимально воспрепятствовать группе «Азимут» в поисках месторождения жильного золота, – и замолчал выжидательно.
– А что, могут и другие цели преследоваться? – подыграл Ник, словно бы помогая капитану сказать что-то важное, подтолкнуть его к этому.
– Может быть, имеются и другие, – сказал капитан и задумался. – А знаешь что, – предложил неожиданно. – Плесни-ка ещё коньячку! Может, тогда и разговор пойдёт веселее.
Ник второй раз наполнил рюмки.
Выпили, на этот раз не чокаясь.
– Видишь ли, друг мой, – тяжело вздохнул капитан. – Существует достаточно большая вероятность того, что эта охота ведётся не на «Азимут», а на тебя. Лично на тебя.
– На меня?
– На тебя, Николай Иванов, тысяча девятьсот восьмидесятого года рождения.
Прибалдел Ник знатно: «Вот оно как, оказывается! Наверняка, тогда в камере Бочкин и не спал вовсе, подслушал всё, что я Сизому и Вырвиглазу рассказал, да и доложил по инстанции. Поверили, выходит? Почему так легко поверили? Или заранее знали?»
Налил ещё коньячку, махнул рюмашку единым махом, краем глаза отметив, что капитан свою рюмку только пригубил.
– Да, – Курчавый утвердительно кивнул. – Знали мы о твоём появлении. Есть в Кремле человек один, знающий . Понимаешь, по-настоящему – знающий …. Кто, что? Не спрашивай, не отвечу. Я сошка мелкая в этом деле, что велят – то и делаю, что разрешают – то и говорю. Вот так. А тот человек, если с тобой познакомиться захочет, повстречаться, то непременно это сделает. Когда нужным сочтёт.
Закурил Ник очередную папироску и честно своим непониманием поделился:
– Если вы знаете – из какого времени я сюда прибыл, то почему так бездарно используете? В Магадан загнали зачем-то, сейчас на Чукотку сватаете. Золото? Да бросьте, настоящее золото – это информация. Вы и меня должны рассматривать – сугубо в качестве источника информации. Бесценного источника информации – обудущем ! Ну что, разве я не прав?
– Абсолютно не прав. – Капитан скорчил кислую физиономию. – Нулевой ты источник информации. Пшик один, а не источник. Забыл, что ли, что все твои песенки-анекдоты оттуда – здесь никто запомнить не может? А эти буровые коронки? Только ты их мог изготовить. А другие нет. Знаешь почему? Да, вот, эти чертежи твои: ты их видишь в нормальном виде, а для всех остальных – это просто значки непонятные, линии кривые, нарисованные беспорядочно. Я же с токарями заводскими разговаривал тогда. «Детские рисунки», – говорят. – «И цифры нет ни одной».
– Не может быть такого! – возмутился Ник. Что-что, а чертежи у него всегда на загляденье получались, по всем правилам оформленные.
– А ты вон там, на стеллаже, возьми лист бумаги и карандаш, – предложил Курчавый. – Да и напиши что-нибудь. Стихотворение, например. Ты же у нас – пиит знатный.
Ник так и сделал, взял бумагу, карандаш и написал:Старый Сад – заброшенный, печальный,
Очень много лет тому назад.
О Любви грустит необычайно.
Старый Сад.
Встал капитан из-за стола, к Нику подошёл, на бумагу посмотрел.
– Быть того не может! – громко закричал. – Я же всё вижу, читаю спокойно! А ведь не должен…. Как такое может быть?
Разволновался так, что на лбу даже капельки пота выступили, но взял, всё же, себя в руки, уточнил:
– Это ведь твоё стихотворение, да? А когда ты его написал?
– Моё, – честно признался Ник. – А написал я его с месяц назад, когда мы ещё в том пансионе жили, под Ленинградом. Ко дню рождения Вырвиглаза Владимира Ильича, в качестве подарка.
– Фу-у, – облегчённо вздохнул Курчавый. – Напугал ты меня! Я уж подумал, что полученные инструкции не работают. Так и должно быть: то, что ты здесь придумал или совершил, оно уже навсегда, не отменить. А вот то, что ты оттуда с собой притащил – совсем другое дело. Ты давай, для чистоты эксперимента, такой стих напиши, который точно относится к тому времени.
Написал Ник на листке что-то из Николая Рубцова – так, несколько четверостиший из разных стихотворений.
– Ну, – спросил у капитана. – А это можете прочитать?
– Зачем это ты пихаешь мне в лицо чистый лист? Издеваешься? – обиделся Курчавый. – Лень рукой пошевелить, написать пару четверостиший?
Ещё поэкспериментировали: с отрывками из прозы шестидесятых-девяностых, с описанием исторических событий той, современной России. Ничего опять не получилось: то клинопись капитан на листе видел, то иероглифы китайские.
– Ладно, – не сдавался Ник. – С бумагами всё ясно. Попробуем разговорный жанр. Хотите знать точную дату начала будущей войны с Германией?
– Допустим, – согласился Курчавый.
– Так вот, война начнётся на рассвете буль-буль июня буль-буль буль-буль года. Что за фигня такая?
Минут пять ещё Ник булькал – на самые разные темы, самые разные факты из будущего описывая.
Устал, сдался, ещё коньячка дёрнул – с устатку.
А капитан сидит себе напротив, улыбается покровительственно.
Вот же гад, так и дал бы в морду!
– Хорошо, – признал своё поражение Ник. – Как источник информации – я дерьмо полное. Согласен. Но зачем же я тогда вам нужен? Да и этим другим – чем так интересен быть могу? Или опасен?
Ждал, похоже, Курчавый этот вопрос, сразу ответил, не раздумывая:
– Ты своими знаниями и навыками тамошними интересен. Потенциалом, так сказать. Передать другим те знания – не получится, научить других тем навыкам – и подавно. Но сам, лично , всё это использовать на общее благо, ты, безусловно, можешь. Покойному Бочкину засветил ногой по-хитрому? Засветил. Синяк остался самый настоящий, держался целую неделю. Коронки буровые алмазные, по технологиям явно нездешним , сделал? Сделал. Правда, сомневаюсь, что кто-нибудь кроме тебя, сможет работать с ними. Но у тебя лично – получится! Так что, золото к нам само идёт в руки…. Шучу, конечно.
– Не так всё просто, – возразил Ник. – Допустим, найдём мы золото. Но совсем не факт, что его сейчас использовать удастся. Не понимаете? Ну, нашли, добыли, вывезли на Большую Землю, переплавили в слитки, на пароход погрузили, чтобы за рубеж отправить – неважно для каких целей, а судно возьми и потони. Потому как нельзя на ход истории влиять…. А?
– Рассматриваются такие варианты, – согласился капитан. – А если на том корабле твоего золота только половина будет? А если – одна треть только? Просто – десятая часть? Тогда что? Молчишь? Вот то-то! Вариантов тут – не пересчитать. Например, можно это золото, в слитках уже, спрятать где-нибудь, в надёжном месте. Лет так на шестьдесят. Улавливаешь мысль? Кроме того, после завершения этой «золотой эпопеи» и другие поручения для тебя будут. Интересные, обещаю…
Тут Нику коньяк выпитый ударил в голову, решил он взбрыкнуть, характер свой, то бишь, продемонстрировать:
– А, вот, если я откажусь с вами сотрудничать? Типа – расстреливайте, мне по фиг, я и так непонятно кто: то ли зомби, то ли клон из будущего…. Тогда что?
– Во-первых, – капитан нахмурился, – кто такие эти «зомби» и этот «клон» – я не знаю, да и знать не хочу. Во-вторых, ты это словечко «типа» тоже постарайся не употреблять, очень режет слух. В-третьих, тот человек знающий сказал, что может тебе посодействовать с ещё одним временным Пробоем. Если заслужишь, понятное дело…. Что теперь скажешь?
Задумался Ник. С одной стороны обратно ему совсем не хотелось. Но если здесь поднабраться всякого и разного, новыми навыками обрасти, умениями, вообще превратиться в «настоящего мужика», крепкого и тёртого, то и обратно можно. Разобраться с Ахметом, прочими козлами, всем показать, где эти раки долбанные зимуют. Новую жизнь, так сказать, начать с чистого листа, опираясь на полученный здесь опыт. Дочка, опять же, заждалась.
– Ладно, – согласился Ник. – Поработаем, конечно. Тем более что это всё достаточно занятно. Могу идти, Пётр Петрович? Или ещё что-то ко мне имеется?
Улыбнулся капитан широко, что тот кот, литр сметаны умявший.
– Имеется, Николай. Или – Никита? Давай я тебя по-старому Никитой звать буду, чтобы не запутаться? Кстати, где сейчас настоящий Никита Иванов, я не знаю, его сразу в Москву тогда отправили, на следующий день после твоего появления. Так что, не спрашивай, всё равно не отвечу. Не знаю, честное слово…. Ладно, двигаемся дальше. План у меня есть. Понимаешь, если на тебя идёт охота, то что надо делать? Спрятать тебя надо, пусть и ненадолго…. Поэтому предлагаю следующее. Прибываете в Певек, начинаете караван собирать для переброски к Палявааму. На сборы неделя уйдёт, на сам переход – столько же, учитывая переправу. За это время много чего, неприятного в том числе, может случиться. Поэтому мы тебя от этих дел освобождаем и сразу в устье Паляваама перебрасываем, на мотоботе. Там у меня капитаном трудится свой человек, проверенный. Сизого с собой возьмёшь. Эйвэ с караваном и один справится, охрану ему надёжную дадим, два десятка стволов. А вы с Сизым тем временем вдоль реки к старому лагерю переберётесь, осмотритесь, обживётесь, дождётесь остальных. Как тебе план?
– Нормальный план, – пожал плечами Ник. – Только, вот, впечатление сложилось, что недоговариваете вы чего-то, товарищ капитан. Есть такое дело?
– Есть, – покладисто согласился Курчавый. – Вернее, есть вероятность того, что противник может напасть на караван. Или не может? В глаза мне смотри! Может, конечно же. Поэтому мне спокойней будет, если ты от каравана «отстанешь», в сторонку отойдёшь. – И уже строго, видя, что Ника посетили некие сомнения морального порядка: – Это приказ, сержант! Извольте не возражать!
Напоследок, уже просто так, зная, что основные вопросы решены, поделился ещё одним наблюдением:
– Знаешь, на кого ты, Никита Андреевич, похож? Как две капли воды? Видел я в запасниках Третьяковской галереи один портрет. Называется: «Светлейший князь Меншиков, Александр Данилович». Вот, там ты и изображён, постарше только лет на двенадцать и в шикарном парике. Как такое может быть? Не родственник ли ты Светлейшему князю? Интересно, а в Москве знают об этом странном сходстве? Надо будет полюбопытствовать на досуге…Уже в полной темноте Ник выбрался от Курчавого, спустился по лестнице вниз, вышел на улицу. Ночевать сегодня предстояло прямо на базе, в одном из дальних бараков.
Закурил, хмуро побрёл вдоль забора. Настроение было муторное какое-то, серое.
Впереди, возле трансформаторной будки, мелькнула неясная светлая тень.
Ник насторожённо остановился.
– Это я, Никита, не бойся, – прошелестел тёплый голос. – Это я – Зина.
Ник подошёл ближе, заглянул за будку.
Девушка стояла, прислонившись спиной к деревянному столбу, на котором висели две тусклые лампочки. Стояла, опустив голову, и разглядывала свои сапоги яловой кожи, начищенные до зеркального блеска. Из-под пилотки выбивалась светлая прядь, трогательная и беззащитная.
– Ты не подумай чего плохого, я не какая-нибудь там, – прошептала Зина.
– Я и не думаю, – пробормотал Ник, не зная, что делать.
Девушка подняла голову и посмотрела на Ника.
Какие же у неё бездонные глаза! Синие и грустные. До чего же грустные, Господи, до чего же!
– Поцелуй меня, Никита. Просто так – поцелуй, – попросила Зина.
Целоваться она совсем не умела, её губы были плотно сжаты и тверды.
Но она искренне старалась.
Когда рука Ника медленно скользнула вниз, девушка задрожала всем телом и упёрлась ему в грудь ладонями.
«Ничего себе! – подумал Ник, ослабляя объятия. – От простого прикосновения так дрожит. А что же будет, если до настоящего дела дойдёт? Заинтриговала, чертовка…»
– Извини, пожалуйста, – смутилась Зина. – Просто не хочу, чтобы у нас с тобой так всё было, в спешке. Мы ведь ещё встретимся, правда? Потом и поговорим обо всём. Меня в Анадырь перебрасывают, я же радистка. Если захочешь, то найдёшь потом. А сейчас поцелуй меня ещё раз и иди…
Ник пошёл дальше. Настроение было – лучше не придумаешь, радостное и солнечное.
Хотелось петь и орать на весь белый свет – о том, что жизнь прекрасна и удивительна…Глава девятая На краю Земли
АНТ-4 грузно, шатаясь из стороны в сторону, словно подвыпивший матёрый управдом, пробежал по каменистой площадке, гордо именовавшейся здесь, в Певеке, эпитетом «лётное поле».
Пробежал и остановился.
Ник с трудом распахнул тугую дверцу и обессиленно вывалился наружу.
Нога предательски соскочила с мокрой ступени хлипкой лесенки, и он неуклюже растянулся на земле.
Раздался громкий смех, напоминающий ржание взбесившегося конского табуна.
Это пилот самолёта веселился, достославный Маврикий Слепцов.
– Эк тебя уболтало, брат Никита, – отсмеявшись, посочувствовал Маврикий. – Эй, кончай на колесо блевать! Отойди в сторону, твою мать! Никакого почтения к лётной технике…
– Ты уж извини, Мавр, – прохрипел Ник, вытирая рот носовым платком. – Я же не нарочно. Просто сегодня не полёт был, а прыжки сплошные по ямам воздушным.
– Что да, то да, – покладисто согласился лётчик. – И погода гадкая – давление скачет, и самолёт перегружен железками вашими.
Приземлился второй АНТ-4, так же грузно и неуклюже. В один момент показалось даже, что ещё чуть-чуть, и он завалится набок. Но нет, всего секунд пять на одном колесе катил, потом выправился и бодро запрыгал дальше, по мелким булыжникам.
Маврикий облегчённо вздохнул, стащил с головы лётный шлемофон и небрежно поинтересовался:
– А ты, Никитон, ту рыженькую вспоминаешь? Американку? Соскучился, небось, кобелина настырная?
Хотел Ник послать его в грубой форме, далеко и надолго, да передумал в последний момент.
– Можешь её, если встретишь, себе забрать, – вежливо так ответил. – Мне она нынче не нужна, у меня теперь светленькая имеется.
– Это да, – зацокал языком Маврикий с видом знатока. – Эти светленькие – тихони тихонями с виду, а иногда такое в постели вытворяют, куда там рыжим и чернявым…
Ник вспомнил, как погладил Зинино бедро (чуть-чуть, притом через юбку плотную!), а у девчонки ноги задрожали – слышно было, как чашечки коленные друг о друга стукаются.
Красота, блеск полный!
«Неплохо бы ещё, – размечтался Ник, – чтобы то бедро девственным оказалось…»
– Никита, иди сюда! – позвали громко.
Обернулся: около второго самолёта Эйвэ, уже в военной форме и с опознавательным значком на груди, оживлённо болтал с каким-то моряком.
Забрав из салона самолёта свой вещмешок, Ник подошёл к разговаривающим.
– Это Никита Андреевич Иванов, командир нашей группы, – представил его Эйвэ. – А это – Андрей Шняга, начальник местного морского порта, да и аэродрома, пожалуй, тоже.
– Вдобавок ко всему – капитан славного мотобота «Проныра», – многозначительно добавил морячок, крепко пожимая Никите руку.
«Вот и человек Курчавого нарисовался», – понял Ник.
– Ну, вы до хаты ступайте, – посоветовал Шняга. – Разгрузку мы и сами произведём, людей у меня нынче навалом, – ткнул пальцем в сторону. Там, возле каких-то обгоревших развалин, лениво приплясывали на ветру худенькие солдатики. Человек сорок, не меньше. Синхронно приплясывали, практически, в унисон. Ансамбль песни и пляски Красной Армии такой.