Чукотский вестерн
Шрифт:
Ник «лозунг дня» провозгласил: – Первый в истории Чукотки трансконтинентальный автомобильный пробег «Паляваам – Анадырь» объявляю открытым! Доброго пути вам, товарищи! Да пребудет над всеми нами – Светлая Тень…
Глава семнадцатая Мёртвую Тундру пересекая
В очередной раз форсировали Паляваам, быстро проехали через каменистое нагорье. Тяжело нагруженный прицеп мягко катился сзади, изредка подпрыгивая на особенно крупных булыжниках.
Перед началом пологого спуска Ник остановил машину.
Перед ними лежала абсолютно серая, совсем ещё недавно – нежно-зелёная, равнина. Даже заросли куруманника стояли абсолютно голые, лемминги ни одним зелёным листиком не побрезговали.
Тундра, как ветреная красавица, перекрасилась в очередной раз.
Пахло сладковатым смрадом: всё пространство, сколько хватало взгляда, было усеяно трупами животных. В основном – леммингов, но попадались тушки песцов, евражков.
Неподалёку обнаружился наполовину обглоданный череп с большими, закрученными в крутую спираль рогами. Похоже, это горный баран – так и не успел убежать от Рыжей Смерти.
– Вот она – Мёртвая Тундра, – негромко проговорила Айна, не отрывая глаз от печального пейзажа. – Нельзя людям по Мёртвой Тундре ходить. Нельзя. Шаманы говорят – худо будет…
– Так мы и не пойдём, – невесело отшутился Сизый. – Мы же поедем! А это совсем уже другое дело, поэтому всё хорошо и сладится…
А Ник смотрел в обратную сторону, про себя прощаясь с рекой:
«Прощай, Паляваам-братишка! Спасибо тебе за всё, выручал ты меня много раз. Спасибо тебе! Не знаю, свидимся ли когда? Удастся ли ещё порыбачить на твоих берегах? А пока – прощай, не держи зла, если что не так…»
Часа четыре ехали без остановок. Суммарно километров сто двадцать преодолели, но, если расстояние по прямой линии посчитать, то от места старта отдалились всего километров на пятьдесят.
Приходилось постоянно лавировать, выписывая замысловатые фигуры по неровной поверхности тундры. Прошедший недавно ливень оставил везде свои невесёлые следы: местами сильные струи воды размыли почву, образовав сеть небольших оврагов, часто попадались сильно заболоченные участки. Несколько раз даже приходилось выталкивать застрявший в болотистой грязи автомобиль, подкладывая под колёса тоненькие берёзовые и ольховые ветки.
Давно Ник не сидел за рулём – навалилась усталость, занемела поясница.
Выбрав относительно сухое место, он остановил машину и заглушил двигатель.
Вокруг царствовала абсолютная тишина.
Абсолютная: без противного писка вездесущей мошкары и щебетания мелких птах, даже ветер не шелестел в траве – по причине отсутствия таковой.
Айна осуждающе посмотрела на безобразные следы, оставленные на теле тундры широченными колёсами «багги», и недовольно покачала головой:
– Глубокие следы, плохие. Тридцать Больших Солнц пройдёт, пока они зарастут травой. Плохо это. Бедная тундра. Не любят её белые люди.
Добавила ещё несколько слов на чукотском, явно ругательных, и пошла быстрым шагом в сторону ближайшего холма.
– Куда это она направилась? – забеспокоился Ник.
– Да просто по нужде отошла, – успокоил Сизый.
Ник непонимающе пожал плечами: такими условностями чукчанка до этого всегда пренебрегала, отходила метров на тридцать в сторону, да и делала преспокойно, никого не стесняясь, свои дела. В суматохе постоянно мелькающих событий на такие мелочи никто и внимания не обращал.
Лёха охотно пояснил:
– Это я с ней небольшую политинформацию провёл – о порядках и обычаях Большой Земли. В том числе, и о том, чего надо стесняться, чего делать никогда не следует, чтобы впросак не попасть. Молодец, всё на лету схватывает. Мы с ней ещё позанимаемся – разными политесами…
Из сухих веток куруманника развели маленький костерок, немного перекусили вяленой моржатиной и китовым салом.
Сизый из канистры в алюминиевую кружку воды набулькал – до половины, с фляжки открутил колпачок, спирта добавил – до краёв.
– Предлагаю выпить – за начало нашего славного автопробега! Героического насквозь, ясен пень!
Ник не возражал: если с устатку да по чуть-чуть, то когда оно мешало?
Выпили по очереди, рукавами кухлянок занюхали.
– А славная мне голубка досталась, – заявил чуть-чуть захмелевший Лёха, махнув рукой в сторону холма.
Там, на самой вершине, стояла Айна, наблюдая в подзорную трубу за ближайшими окрестностями. Ник даже залюбовался гибкой и грациозной фигурой девушки. Впрочем, и не девушки уже…
– Повезло мне, – продолжал беззастенчиво хвастать Сизый. – Умненькая, смазливая. А темперамент какой? Словами не описать! И обучается быстро всяким штукам – вдумчиво и старательно. Так что, начальник, завидуй мне…
– Ты, старина, лучше мне другое объясни, – начал Ник давно уже задуманный разговор. Всё откладывал: то одно, то другое. А тут, вроде, окошко в делах и заботах образовалось, можно и прояснить некоторые странности и непонятки. – Никак я не могу понять, почему это ты так легко согласился на Курчавого работать, в «Азимут» вписаться. Ну, вот, никак не могу. Авторитет, вор в законе, «смотрящий», и вдруг – снюхался с легавыми. Причём сразу согласился на всё, даже уговаривать не пришлось. В чём тут разгадка шарады? Объясни мне. А то уже устал я – теряться в догадках…
Сизый сразу перестал улыбаться, посерьёзнел, старательно покатал морщины по лбу. Минуты две молчал, прежде чем ответить:
– Можно было бы легко, командир, отмазаться, на тормозах спустить эту тему. Мол, испугался, что шлёпнут – в случае моего отказа. Вот испугался, поэтому и согласился, точка. Такие мысли тоже были, пень ясный, о том, что шлёпнуть могут. Но не это главное. Совсем не это. Понимаешь, скука и однообразие надоели. У «законников» вся жизнь на долгие годы вперёд расписана. Того нельзя, этого нельзя. Квартиры своей иметь нельзя, дома. Только мелкие вещи можно: одежду там, обувь, бритву с помазком. Всё время надо только об общаке заботиться: собрал со всех доли малые, калым так сказать, потратил на необходимые нужды, перед сообществом отчитался. И так – по кругу. А ещё постоянно чморить кого-нибудь надо – по делу и без. Даже если некого и не за что. Обязан «смотрящий» чморить, иначе какой из него авторитет? Ну, ещё раз в два месяца полагается кому-нибудь из непокорных, или просто крысятнику, пойманному на тёплом, перо в бок вставлять. Надоело мне жить по этим… как же их?
– Стереотипам, – подсказал Ник.
– Точно, именно по ним. Да и не живут «смотрящие» долго. Пока со здоровьем всё нормально и силы есть, то ещё ничего. А полтинник когда разменял? Глаз замыливается, молодёжь наглая начинает поджимать. Так все и ждут, когда ты косяков знатных накосячишь, чтобы всей стаей броситься и порвать – на части мелкие.
– Знакомая сентенция, – согласился Ник. – «Акела промахнулся», называется.
– С Акелой твоим незнаком, – продолжил изливать душу Сизый. – А с «промахнуться» ты, начальник, в самую точку попал. Давно я уже стал задумываться о том, чтобы соскочить с этого безнадёжного дела, другую жизнь начать. А тут капитан Курчавый со своим предложением подъехал, мол: «Хорошие боевики – они всегда нужны, во все времена. Россия – страна большая. Значит, и проблемы всегда большие возникать будут. И решить эти проблемы не всегда будет можно… э-э…»
– Адекватными методами.
– Да, правильно. И ещё сказал тогда, мол: «Хорошие боевики – достояние всей нации. Государство о них заботится, жильё бесплатное предоставляет, приличное денежное содержание…». Почёт и всеобщее уважение, опять же. Я и подумал тогда – а почему бы и нет? Нормальная профессия. И всё равно, кто там у власти находится: сегодня Сталин – на него работаем, завтра другой авторитет страну под себя подомнёт – на этого. Главное: своё дело исполнять хорошо, без косяков то есть. Крутые… э-э…
– Профессионалы.
– Вот, именно. Они завсегда будут нужны. Да и старость – вовсе не помеха. В том смысле, что надо будет кому-то новых боевиков готовить, обучать их, опытом делиться накопленным…. Как, командир, доволен ты таким рассказом, развеял я твои сомнения?
– Пожалуй, что и да, – кивнул головой Ник.
Про то, что ради обеспечения полной государственной секретности тех или иных событий конкретных исполнителей операций и ликвидировать могут, упоминать не стал – чтобы друга не расстраивать.
– Тут, вот, ещё какое дело, – вспомнил Лёха. – «Законникам» запрещается семью иметь: законную жену, законных детей. На незаконных глаза-то закрывает сообщество. Но чтобы официальным порядком – ни-ни. Мне, вот, Айна сказала вчера, что у нас с ней четверо детишек будет: два мальца и две девахи. Так её отец-шаман, мол, напророчил. Так я, представляешь, командир, обрадовался! Сам этой радости потом удивился, но до сих пор хожу счастливый. Вот они, какие повороты бывают в нашей многогрешной жизни…
Пришлось прервать интересный разговор – Айна с холма спустилась, присела около костерка, кусочек моржового мяса себе отрезала.
Пожевала без аппетита и сообщила – невозмутимо, как будто говорила о зряшном пустяке:
– Там, к закату. В половине оленьего перехода. Стоят ещё одни ревущие нарты белых людей.
– Что? – Сизый на месте подскочил. – Ещё одна машина? А люди? Людей видела?
– Нет, – Айна, как ни в чём не бывало, продолжала меланхолично жевать. – Нет там людей. Живых. Мёртвые, может, и есть. Давно эти нарты стоят…
Затушили костёр, решили съездить на разведку, любопытно стало, что это ещё за автомобиль такой объявился в Мёртвой Тундре.
Через час подъехали к непонятному объекту, метров ста не доезжая вылезли из машины, осторожно пошли вперёд, Лёха – с ружьём на изготовку.
Такой же «багги», как и у них, только явно не на ходу: одно железо осталось, все провода и шланги лемминги во время своего недавнего нашествия сглодали и погрызли.
Рядом с разорённым автомобилем на погрызенном по краям брезенте лежали останки двух человеческих тел. Судя по обрывкам одежды – «пятнистые».
– Ура! – радостно завопил Сизый. – Смотри, командир, винчестеры!
Действительно, недалеко от незадачливых «пятнистых» на земле валялись две уже хорошо знакомые винтовки без полагающихся кожаных ремешков, с десяток сменных магазинов.
– Ничего не понимаю, – удивился Ник. – Оружия у них было в достатке. Что же тут произошло? Кто же их так?
Айна подошла к останкам, осмотрела черепа, порылась в ворохе костей, присмотрелась к следам на земле, объяснила негромко:
– Тут палатка стояла. Они спали. Пришёл голодный медведь. Он от рыжих мышей много Маленьких Солнц уходил. Устал, есть хотел. Забрался в палатку. Убил «пятнистых». Съел, сколько смог. Ушёл. Потом рыжие мыши пришли, доели.
Ник согласно кивнул головой:
– Похоже на правду. Но почему их двое? На той сопке, возле лагеря, только один был. Откуда же второй взялся?
Сизый брезгливо поднял с земли резиновую подошву с остатками кожаного голенища, повертел перед глазами, отбросил в сторону, нагнулся за другой подошвой.
– Нет, начальник, – доложил. – Это совсем другие люди. У того, что от меня тогда скрылся, судя по следам оставленным, сорокового размера были сапоги, а у этих – сорок третьего, не меньше.
Ник сел за руль:
– Бог с ними со всеми. Винчестерами разжились, патронами – спасибо медведю за помощь. Думаю, что у того шустрого, что с сопки живым ушёл, где-то рация была спрятана. Он этих двоих и направил к избушке на Палявааме, нас стеречь. Всё, рассаживайтесь по местам, сподвижники, едем дальше.
Километров десять и успели всего проехать. Закружилась у Ника голова, ладони, обнимающие автомобильную баранку, безвольно разжались, руки плетями вдоль тела повисли, из носа потекла сизая юшка. Хорошо, успел ещё резко ударить по тормозам.
Теряя сознание, всё же услышал последние слова Айны:
– Лёша, у него кровь закипает! Нож ему вставь между зубов. Чтобы язык не откусил…Очнулся Ник ночью, в предрассветный час. Закат ещё догорал пунцовыми углями, а рассветная зорька уже теплилась – робкой улыбкой.
Ник сидел на земле, прислонившись затылком к широкому колесу верного «багги», правой щеке было тепло, во рту притаилась великая сушь.
– Попей, командир, – откуда-то издалека попросил Сизый. – Попей! Тебе сейчас пить много надо. Это отвар золотого корня, Айна в тундре нашла…
Губ коснулся прохладный край алюминиевой кружки, Ник сделал несколько жадных судорожных глотков, закашлялся. Вкус у напитка был странный: кисловатый, с привкусом имбиря.
– Что со мной? – спросил Ник. – Где мы? Где Айна?
Лёха опустился перед ним на корточки:
– Похоже, тот рыжий крыс – чмо гадкое, что тебя укусил за плечо – в кровь умудрился какую-то гадость занести. И ничего тут странного нет, лемминги же не чистят зубов специальным порошком под названием «Жемчужный». Мы всё там же, где тебя Кондратий чуть не хватил. Я-то – лох тюремный, машину не умею водить. Ничего, потом подучишь, я способный. А Айна сейчас камлать будет, шаманить то есть. Просить у местных богов, чтобы они тебе даровали выздоровление. Даже бубен смастерила настоящий: каркас сплела из куруманника, потом запасные моржовые штаны распорола, на этот каркас натянула. Хороший бубен получился, громкий. Сегодня, говорит, очень удачная ночь – впервые за лето на небо выйдут Тени Огня. Это она, наверное, про северное сияние. Давай, командир, попей ещё.
Ник ещё попил странной жидкости, медленно повернул голову: метрах в тридцати от машины горел большой жаркий костёр, около которого застыла Айна, внимательно вглядываясь в небо – в его тёмный западный край.
На девушке была её свадебная одежда: широкий бордовый малахай до самой земли, щедро украшенный бисером и блестящими монетками. Только песцовая шапочка с пыжиковым хвостом отсутствовала: густые чёрные волосы Айны, обычно заплетённые в тонкие косички, на этот раз свободно ниспадали вниз – одним блестящим потоком. Лицо девушки было покрыто чёрными и коричневыми знаками – вычурными и странными.
Айна, ударив в бубен, прокричала несколько гортанных резких фраз.
На небе её услышали: от тёмной линии горизонта до тусклого ковша Большой Медведицы протянулись неровные светло-зелёные полосы. Через несколько мгновениё полосы начали изгибаться, меняя и беспорядочно чередуя цвета. Вот одни полосы стали светло-голубыми, другие – светло-розовыми, между ними беспорядочно заплясали сиреневые и фиолетовые сполохи. Постепенно вся западная часть неба окрасилась в самые невероятные, но удивительно нежные при этом оттенки. Тени Огня горели, расширяясь и сужаясь, пробегали в разные стороны, но никогда не пересекались между собой. Ник завороженно смотрел на небо, уже не понимая, – явь это чудесная или самые обычные галлюцинации.
Айна закружилась в каком-то странном танце, полном резких угловатых движений, запела что-то тягучее на родном языке. Порой в песне проскакивали просительные и жалостливые нотки, иногда угадывались угрозы, звучала неприкрытая агрессия.
Удары в бубен становились всё чаще и громче, девушка, обойдя несколько раз вокруг костра, по широкой дуге стала приближаться к Нику.
Вот её тоненькая фигурка полностью заслонила Тени Огня.
Ник видел только её глаза – чёрные, бездонные, необычные.
Айна сделала два шага в сторону: опять перед Ником оказались разноцветные бегущие полосы, переливающиеся нереальными оттенками.
Девушка встала перед Ником и, не прекращая петь, стала раскачиваться из стороны в сторону. Перед его взором замелькал нескончаемый калейдоскоп: чёрные страшные глаза – светло-зелёные всполохи, глаза непонятного цвета, но полные доброты и надежды – розовые полосы с сиреневыми прожилками…
Сколько это длилось? Может – час, может – гораздо дольше, Ник уже перестал ориентироваться во времени…
По лицу Айны текли тоненькие ручейки пота, в уголках губ пузырилась пена, лицо перекосила гримаса нешуточной боли. Её движения всё убыстрялись, бубен гудел уже одной нескончаемой тоскливой нотой. Тени Огня, казалось – вслед за девушкой, заметались по небу с невероятной скоростью, изгибаясь уже совсем по невероятным траекториям.
Ник почувствовал, как по позвоночнику прошла тёплая волна, нестерпимо закололо в солнечном сплетении, голова стала ясной и пустой. Неожиданно для себя он упруго вскочил на ноги и громко запел – на совершенно незнакомом ему языке, мягком и певучем, полном множества звонких согласных. Было легко и невероятно радостно, душа пела и как будто улетала – в блаженную даль…Стало жарко, Ник перевернулся на другой бок, нетерпеливым движением руки сбросил с плеч укрывающую его кухлянку. Коварный солнечный луч тут же воспользовался этим, лихо заплясал на его лице. Ник чихнул и проснулся.
Солнце стояло в зените, следовательно, было часа три пополудни.
На земле, рядом с его головой, стояла знакомая алюминиевая кружка, наполненная бурой жидкостью. Ник взял кружку в руки, принюхался: пахло имбирём, значит, настой золотого корня, гадость знатная. Хотелось обычной воды, свежей и прохладной.
Ник встал на ноги, огляделся по сторонам. Совсем рядом дремал неуклюжий «багги», около потухшего костра, на куске брезента, спали Айна и Лёха, обнявшись и похрапывая в унисон.
Ник прислушался к ощущениям организма: нигде не болело, не ныло, не потрескивало, не саднило.
Подошёл к прицепу, взял в руки канистру с водой, канистра оказалась подозрительно лёгкой. Отвинтил крышку, заглянул внутрь. А воды-то – меньше литра осталось. Как же так? И что делать дальше? В обозримых окрестностях воды, пригодной для питья, не наблюдалось, только мутные жёлтые лужи, полные гниющей падали.
Подошёл к спящим молодоженам, потряс Сизого за плечо.
Лёха мгновенно открыл глаза, оценил ситуацию, ловко убрал руку Айны со своего плеча, сполз ужом с брезента.
Отошли в сторонку.
– Куда вся вода подевалась? – спросил Ник, демонстративно легко поднимая с земли канистру.
– Так оно это, начальник, – сонно промямлил Сизый. – Мы тут уже трое суток паримся, а тебе нужно было много пить – чтобы кровь остыла. Вот, воды и поубавилось.– Как – трое суток?
– Ну, так до камлания ты сутки с небольшим в трансе пребывал да ещё двое после него продрых.
– Это получается, что я и выпил всю воду? – засмущался Ник.
Лёха руками успокаивающе замахал:
– Да ладно тебе, мы тоже пили, какие претензии.
– Не в претензиях дело. Что дальше делать будем?
– Мы только и ждали, когда ты в норму придёшь… – Сизый продолжил широко и заразительно зевать. – Айна говорит, надо ехать к той высокой сопке, – рукой на юг показал.
– Там что, вода есть?
– Не знаю, она не говорила. Просто к той сопке, и на этом всё. Сил у неё осталось мало совсем после этого камлания, – жалостливо поглядел в сторону спящей жены, вздохнул тяжело. – Оказывается, трудное это дело – шаманкой быть…. Кстати, командир, ты часа два на каком языке песни орал?
Ник только отмахнулся, мол, нашёл время приставать с глупостями.
Через полчаса и Айна проснулась. Ник в первый момент её даже не узнал: бледная до синевы, глаза запали глубоко, лицо измождённое, словно год на лесоповале провела. Шатало её из стороны в сторону, того и гляди – упадёт.
– Спасибо вам, Айна! – неуклюже поблагодарил Ник. – Спасли вы меня, умереть не дали.
Девушка только улыбнулась смущённо, непонимающе:
– Это не я. Это Боги, командир. Нравишься ты им. Много хорошего ещё сделаешь. Вот, они и спасли тебя. Их благодари…
Съели по куску вяленой моржатины. Ник скромный завтрак запил своим отваром из золотого корня, Сизый с Айной сделали по паре глотков воды прямо из канистры.
Заправили в бензобак «багги» горючее, расселись по местам. Автомобиль чихнул пару раз, нехотя завёлся и покатил – в сторону высокой сопки, чья вершина слегка возвышалась над южной частью линии горизонта.
До сопки ехали гораздо дольше, чем планировали. В тундре перспективы обманчивы: визуально кажется, что до нужного объекта километров тридцать, а по факту – все шестьдесят выходит.
Уже вечер наступил, когда они подъехали к подножию сопки.
– Надо спешить, – предупредила Айна. – До заката надо быть на вершине. Иначе не увидим.
Ник не стал спрашивать, что они должны увидеть, забросил винчестер за плечи, взял, под неодобрительным взглядом Сизого, девушку на руки и пошёл вверх по склону. Леха шёл рядом, изображая громким пыхтением жуткую ревность.