Чума вашему дому
Шрифт:
Все изменилось, когда Люка стала учиться с нами. О том, что с ней произошло, никто не знал. Она не говорила, мы тоже помалкивали. Для всех это была просто новенькая. Очень интересная. Высокая, стройная голубоглазая блондинка: волосы давно отросли и вились пышными кудрями. И при этом с железным характером. Снежная королева — так ее звали. Многие пытались к ней подкатываться, но безуспешно. И Тарас внезапно тоже взглянул на нее другими глазами.
Я сразу поняла, что мой брат влюбился по уши. А вот Люка относилась к нему по-прежнему: очень тепло, но не более того. Они, вроде, были и вместе — и в то же время
А потом к Люке начал усиленно клеиться всеми признанный школьный король Илья Ульянов — о чем, интересно, думали родители, назвав его так? Наглый и самоуверенный, со смазливой рожей, всегда в обтягивающих джинсах, подчеркивающих главное достоинство. Люка отшила его раз, другой, а потом он во всеуслышание заявил:
— Да ты, Барабанова, вообще не баба. Тебе же всю бабскую требуху вырезали. Сказала бы спасибо, что тебя кто-то трахнуть хочет из жалости, а ты кобенишься.
Формально это было правдой. Все женские внутренние органы Люке удалили, и ей до конца жизни предстояло сидеть на гормонах, которые, в придачу, могли спровоцировать появление опухоли уже в другом месте. Откуда выплыла инфа, осталось загадкой. Наверно, от кого-то из учителей.
Тарас дернулся было на защиту, но не успел. Одним ударом Люка сломала Ульянову нос, вторым выбила два зуба. И бонусом зарядила ногой по яйцам. Шуму было много, дошло едва ли не до исключения, но весь класс встал на ее защиту. Даже те девчонки, которые до этого Люке завидовали и откровенно не любили. Впрочем, не исключено, что защищали из снисходительной жалости к «убогой».
Тем не менее, кое-что в Люке после этого случая изменилось. И в первую очередь — отношение к Тарасу. Она просто перестала его замечать. Даже когда мы собирались вчетвером. А тот сходил с ума, ничего не понимая. Я догадывалась, в чем дело, но все же спросила однажды:
— Люк, ну что ты так с ним? За что?
— Не «за что», а «почему», — отрезала она. — Ульянов прав. Я не женщина. Поэтому такую роскошь, как любовь, позволить себе не могу.
— Ну что за глупости?! — возмутилась я. — Что ты несешь-то? С какой стати?
— Тома, для меня любовь — это не перетрах, пока хочется, а семья и дети. На всю жизнь.
— Чушь! Сколько таких семей, где кто-то не может иметь детей. Нормальных, счастливых семей. Усыновляют. Или так живут, друг для друга.
— А сколько их — таких семей? Нормальных и счастливых? — горько усмехнулась Люка. — У тебя есть статистика? В сравнении с несчастливыми — которые из-за этого распались?
Переубедить ее мне не удалось. Наверно, никто не смог бы этого сделать. Последний раз мы были вместе, вчетвером, на школьном выпускном и потом, когда гуляли до утра по Питеру, любуясь на разведенные мосты. Только на этот раз мы со Стасом были парой, а Люка и Тарас — как прицепные вагоны.
Мы с братом поступили в первый мед, а Люка в институт менеджмента. Стас благополучно провалился в Политех и пошел в тот же институт, что и Люка, но на заочку. Теперь мы виделись втроем: я, Тарас и Стас. И мы с Люкой вдвоем. Тарас спрашивал о ней, Люка о нем — никогда. Она жила полной жизнью: встречалась с парнями, путешествовала,
После развода Тарас, как говорится, пустился во все тяжкие, трахая всё, что шевелится, в пределах досягаемости. На попытки привести его в чувство только огрызался, и я в конце концов махнула рукой: большой мальчик, сам разберется. Тем более, наша со Стасом семейная жизнь тоже катилась под откос — со своими бы проблемами справиться. «Дельфин и русалка — они, если честно, не пара, не пара, не пара» — сочувственно вздыхала Люка.
И если бы тогда кто-то сказал, что через несколько лет они с Тарасом поженятся, я бы только рассмеялась.
14
— Куда лучше повернуть?
Я даже вздрогнула — настолько погрузилась в воспоминания. Посмотрела, где едем, махнула рукой:
— Вон туда, направо.
Тимаев поставил машину на стоянку, и мы поднялись на крыльцо.
— Прошу прощения, — слегка притормозив меня, он открыл дверь и вошел в вестибюль первым.
Удивиться я не успела. Тимаев остановился у стойки администратора и обаятельно улыбнулся Сонечке.
— Здравствуйте, девушка. Я могу попасть на прием к венерологу? Без записи?
— Венеролог с двух часов. Будете ждать?
— Да, подожду.
— Не были у нас раньше? Тогда заполните, — Сонечка протянула ему бланк и ручку.
Я стояла у входа и наблюдала. Нацарапав что-то в графах, Тимаев поднял голову и поинтересовался, словно между прочим:
— А почему вы не предупреждаете, что венеролог — женщина?
— А это имеет значение? — вскинулась Сонечка.
— Для меня нет, для многих — да. Вы же наверняка говорите женщинам, если гинеколог мужчина?
— У нас нет гинекологов-мужчин. И если для вас это так принципиально…
Тимаев сложил бланк вдвое, потом вчетверо, повернулся ко мне:
— Пойдемте, Тамара Григорьевна. По регистратуре вопросов не имеется.
Сонечка побагровела, а я хмыкнула. Неоднократно пинала и ее, и других администраторов по этому поводу, но они мои пожелания упорно игнорировали. И их можно было понять. Возьмет пациент и сбежит — как же, упущенная выгода. А то, что подобное идет в разрез с этикой… Впрочем, даже те мужчины, которые знали, что идут на прием к врачу-женщине, все равно сначала выпадали в осадок. Видимо, ожидали увидеть страшного старого крокодила, перед которым обнажиться не слишком стыдно.
Я провела Тимаева по клинике, показала все кабинеты, лабораторию, комнату отдыха. Он смотрел, кивал, задавал вопросы.
Закончив экскурсию, я привела его в свой кабинет и тоже угостила кофе. Правда, растворимым. Выводы свои Тимаев не озвучил, только намекнул, что надо бы еще с нашими финансовыми показателями познакомиться и с медицинской статистикой.
— Ну вы же понимаете, что пока это только поверхностный взгляд назначенного управленца?
— Значит, нам ждать комиссию с углубленным взглядом? — фыркнула я в чашку.