Чумная
Шрифт:
— Хэнс, тут мужик один и две девки. — Слышу я сбоку хриплый и неприятный голос, который говорит на общем.
— Нормально, мужика на органы, а с девками как обычно. — Отвечает еще один голос, грубый и столь же неприятный.
Проходит немного времени, слышу звук расстёгивающихся ремней на броне Элинеля, его раздевают. Понят что именно его просто — у меня и Азалинэ всё обмундирование на заклёпках и пуговицах.
— Подождите, я усыплю его, иначе он всё будет чувствовать. — Говорит совсем еще мальчишеский голос.
«Это и есть маг.» — Догадывается тот чьими глазами и ушами я сейчас ощущаю мир.
— Ишо
Я слышу нож выходящий из ножен, очень острый нож, а потом неприятный хлюпающий звук. Накатывает страх и безнадёжность, в голове бьется одна мысль:
«Они заживо разделывают Элинеля, а он все чувствует, в стазисе он проживет до самого конца и даже не сможет потерять сознание!»
Всё заканчивается через час, тело моего кинооператора хватают, я по его воспоминаниям понимаю, что он начинает чувствовать тело — легкие неприятные покалывания в кончиках пальцев. Рядом несут Азалинэ.
Тела бросают в накрытую повозку, и начинают методично раздевать. После к Азалинэ подходит мальчишка в грязном сером балахоне, и осторожно одевает ей на шею металлический блестящий обруч, застёгивает какой-то хитрый замок и просто смотрит, на обруче через несколько секунд начинают проявляться символы, горят всё сильнее и наконец тухнут. Мальчишка снимает обруч, и я вижу след на шее — вязь каких-то рун.
«Гномских…» — подсказывает чужая память.
Парень подходит ко мне — понимаю, что он совсем молодой, лет шестнадцать, не больше, нос картошкой, полноватый, недлинные черные волосы. Моя очередь — ошейник занимает свое место, и через некоторое время я понимаю, что тот чьими глазами я смотрю — чувствует невыносимую боль, но ничего сделать не может. Наконец всё кончается и ошейник снимают.
Повозка движется, в конечности постепенно возвращаются чувства, и девушки начинают приходить в себя, рядом сидит мальчишка и когда Азалинэ пытается приподняться он вскидывает руку и её скручивает боль, тело девушки валится в судорогах на пол повозки, она тихо стонет.
— Извините, я проверяю. — Говорит мальчишка. — Ошейник настроен на меня, господина Хэнса и господина Глоба.
— Очнулись, красавицы?! — Говорит хриплый голос Хэнса, я вижу его через край повозки.
Весь в черном — кожаная куртка, шерстяные штаны, грязный плащ за плечами, и огромные сапоги со стальными набойками на носах. Лицо с густой бородой, нос большой и бесформенный, очень похож на паренька-мага.
«Отец?» — Проносится у меня мысль.
Повозка останавливается, к проёму подходит еще один — видимо тот самый господин Глоб, ничего примечательного — недлинные светлые волосы, небольшого роста, с животом на выкате.
— Ну ка давай малой, иди отсюда погуляй вона, а мы с дядей Глобом немного поговорим с красавицами. — Приказывает Хэнс, и парень, выпрыгнув из повозки куда-то уходит.
Хэнс влезает к нам, и направляется в сторону Азалинэ, расстёгивает штаны, и грубо раздвигает ей ноги. Девушка кричит, пытается сопротивляться и даже один раз несильно бьет насильника, но руки ослаблены после аркана стазиса — руны на шее загораются и не дают ей даже права на сопротивление, тело расслабляется и позволяет делать Хэнсу то, что он и задумал.
— Вот так вота, милая, вот так вота. — Облизывается Хэнс, и слезает с Азалинэ. — Я же вижу, тебе еще и понравилось, я сразу понял, что это у тебя первый раз был хах.
Он натягивает штаны и вылезает из повозки, следом лезет Глоб, и направляется ко мне. Сбоку плачет и скулит Азалинэ.
«Не-е-е-е-ет!» — Кричу я.
Глоб проводит ладонью по моей щеке, и когда он наклоняется — кулак врезается ему в скулу, отбрасывая толстяка к борту повозки, и следом приходит боль, картинка воспоминаний подергивается, я вижу, как обозленный насильник что-то делает, и тело ослабевает не в силах больше сопротивляться, мне раздвигают ноги и…
«Не мне, нет, НЕ МНЕ, ЭТО НЕ Я!» — Кричу я пустоте, и ведь я не чувствую ничего, только понимания того, что чувствовала ОНА, та, в чьей я памяти.
Всё заканчивается, моя подопечная, молча и зло смотрит на Глоба, она не проронила ни звука во время всего действа и никак не пыталась сопротивляться, просто зло смотрела на него.
— Больная сука. — Бросает насильник и сплёвывает на меня.
Я понимаю, что он не закончил, не смог. И тут же мне становится больно, он поворачивается к скулящей Азалинэ. Девушка уже управляет телом и пытается встать, сопротивляться, но руны загораются, и она падает, а Глоб смеется:
— Вот это я понимаю, вот это по мне!
Он раздвигает ей ноги и наваливается всем телом, начиная насиловать девушку.
«Когда это закончится, зачем мне это видеть, почему так долго, остальные видения были быстрее?!» — Взмолился я.
Повозка движется, несколько раз останавливается — на этих остановках Хэнс насилует поочередно то одну то другую девушку, Глоб приходит только к Азалине, ему нравится, что она каждый раз пытается сопротивляться и плачет, а после скулит, свернувшись в клубок.
Последний час пути Азалинэ и та чьими глазами я вижу прошлое, полусидят в обнимку, и слышат Хэнса за повозкой:
— Ничего, продадим в бордель мадам Келхи, она из этих шалав сделает первосортных шлюх, даже эту злобную тварь выдрессирует, а если и нет — найдутся и на такое любители.
Азалинэ вздрагивает после этих слов работорговца, и я впервые слышу голос той, чью память наблюдаю, очень приятный голос:
— Прости, малышка.
Тонкая ручка нажимает несколько точек на шее девушки в определенном порядке, и удерживает пальцы в странной фигуре, Азалинэ чуть хрипит но даже не делает попытку сопротивляться, закрывает глаза и какое то время дёргается в конвульсиях, удерживаемая мной, и наконец затихает, умирая. Я в очередной раз чувствую горе, злость, ненависть, непонимание, ведь Азалинэ была по эльфийским меркам еще подростком, которая получила боевой лук и форму пограничника по причине дикой нехватки воинов, она еще даже не любила по-настоящему.
Когда о смерти одной из рабынь становится известно Хэнсу, он приходит в ярость — избивает девушку и насилует.
«Хватит! Стоп! Я не могу больше!» — Опять молю я неизвестно кого, и в этот раз наконец снова теряю сознание.
Глава 4
Сознание возвращается, и в этот раз нет никаких дурацких снов — я лежу на жесткой кровати, каждая мысль пронзает голову невыносимой болью, в темноте ничего не разглядеть. Пытаюсь подняться — не получается, руки ослабли, тело почти не слушается, трогаю голову на затылке — вроде всё цело.