Чумные истории
Шрифт:
— Ты говоришь так, будто хирургическая операция не является насильственным вмешательством. Ты же сама наверняка делала это по нескольку раз в день.
— Да, делала. Но когда я это делала и вмешивалась в чужую жизнь, то знала ее только я и те, кто был рядом со мной в операционной. Хорошо, пусть мы не все и не всегда относились к своим больным с должным уважением, но мы потом не отсылали отчет в общую компьютерную сеть. Все делалось на глазах нескольких человек, и наш пациент знал, что его личная жизнь не превратится в один компьютерный файл.
— Ты преувеличиваешь. Да, информация собирается в единой сети, но мы разрабатываем правила, ограничивающие доступ.
— Тебе не хуже, чем мне, известно, что эту вашу сеть может вскрыть любой мало-мальски грамотный хакер, и любая сеть давным-давно не представляет собой закрытой системы. Что у нас происходит, когда какой-нибудь слишком активный деятель, решив шантажировать кого-то, вспоминает про сеть? Ты что, не помнишь историй с ВИЧ-положительными на заре эпидемии СПИДа? Они превратились в парий, чуть ли не все. У них не было никакой защиты.
— Больше такого не произойдет, и тебе это известно.
— Разве? Мне действительно известно? А тебе? По-моему, ты доверяешь сильным мира сего куда больше, чем они того заслуживают. Среди тех, кто сует нос в чужие дела, есть вполне неглупые люди. Погоди еще, скоро кто-нибудь сообразит, как добывать органы для трансплантации. Информация о совместимости — пожалуйста! Она у вас есть. Сколько денег можно заработать, устроив какой-нибудь «несчастный случай» и получив, например, почку. Ведь сколько угодно таких несчастных, кто готов платить, только бы сохранить жизнь.
— Нам осталось всего пять-десять лет, и мы научимся выращивать новые органы для трансплантации, — с уверенностью заявил Брюс. — Потом вся эта информация потеряет значение.
— Ты не понимаешь. Эта информация имеет значение сегодня. И будет его иметь до тех пор, пока что-то не изменится. Ваша сеть дает слишком много возможностей превратить человека в мишень. А сейчас здесь обрабатывают мои данные, и они тоже вот-вот попадут в компьютер вместе с миллионами прочих. Вряд ли я теперь когда-нибудь снова буду себя чувствовать в безопасности. — Она скрестила на груди руки. — Нужно хорошо подумать, что собираешься делать, а уж потом только делать.
Уязвленный, он принялся защищаться.
— Мы хорошо подумали. Мы думали о всех тех преимуществах, которые получат врачи. И кто это вдруг ни с того ни с сего поставил тебя на страже вселенской морали? Довольно многие, в том числе весьма ответственные, неглупые люди, способные принимать очень даже серьезные решения, считают, что отпечаток надежнее микроскопа. Когда мы работали, мы думали о том, что эта технология будет способна заменить и магнитный резонанс, и компьютерную томографию. Мы мечтали о том, чтобы заглянуть внутрь человеческого тела, получить настоящее трехмерное изображение. Мы играли с этой игрушкой, как дети. Никто и не помышлял об оруэлловских перспективах. Тогда было не до них, да и к тому же это дело политиков, а не врачей. Мы всего лишь занимались наукой, чтобы дать людям всего мира новый инструмент исцеления. Никому из нас и в голову не приходило, что кто-то потом усмотрит в этом некий коварный план.
— Вы были обязаны об этом думать! Вы должны были прогнозировать…
Он перебил ее:
— Ради бога, Джейни, как можно пороть такую чушь? Ушам не верю — что за извращенная мысль? — Он протянул между прутьев руку, словно мог так ее коснуться. — Попытайся смотреть на это проще. Все отнюдь не так зловеще, как ты, похоже, думаешь. Я понимаю, ты уязвлена, однако, может быть, все к лучшему? Может быть, теперь ты начнешь немного иначе смотреть в будущее? А то тебя послушать, так у нас с минуты на минуту начнется апокалипсис.
Джейни опустила голову:
— Да, именно так мне порой и кажется.
— В таком случае я вдвойне сожалею о том, что сегодня произошло. Хотел бы я знать, как помочь тебе.
Она снова посмотрела ему в лицо:
— Я знаю. Я знаю.
Вновь она заходила по камере, будто запертая в клетке тигрица, с отвращением ощущая границы, обозначенные решетками.
— Все стало мне почти не по силам. Будущее превратилось в призрак, а от всех этих перемен оно кажется еще призрачнее.
— Тогда, если хочешь подумать о чем-то хорошем, подумай вот о чем, — сказал он, и голос его от волнения дрогнул. — Помнишь, я говорил о проекте, над которым мы с Тедом вот-вот начнем работать? О том самом, который теперь отложился?
Она кивнула.
— Ну так вот, он основан как раз на данных нашей системы. Я хочу на основе данных о нервной системе разработать схему искусственных нервных импульсов. И скоро люди с неврологическими нарушениями смогут получить имплант-стимулятор, который поможет вернуть способность двигаться. Вроде кардиостимулятора, но для нервной системы. Им не придется больше ждать плодных трансплантатов.
На мгновение голос его взметнулся от гнева, а потом Брюс заговорил снова с воодушевлением, энергично взмахивая рукой.
— Мы сумеем сделать это лишь потому, что отпечаток позволяет выделить всю нервную систему с такой степенью точности, что можно рассчитать и силу, и частоту импульса. На сегодняшний день я уже могу при помощи компьютера стимулировать движения лицевых мышц. У меня бактерия танцует джигу в трехмерной анимации…
— О боже, Брюс, я и не представляла себе…
— И я себе не представлял, пока не получил данные отпечатков за несколько лет. Тогда, в один прекрасный день, эта идея сама собой пришла в голову. Я подумал: а что, если рассчитать по этой базе силу импульсов, разработать, так сказать, нервно-компьютерную хореографию? Можно программировать нервную систему таким образом, что человек будет в состоянии выполнять ряд задач. А контролировать весь процесс, то есть быть чем-то вроде командного центра, будет связанный с позвоночником чип, который мы имплантируем в месте травмы.