Чумные истории
Шрифт:
Он продолжил плести свою сеть:
— Я могу к вам сегодня заехать, начать лечение. А потом завтра.
— О, Тед… Не могу передать, как я вам благодарна. Вы так заботитесь о человеке, с которым почти незнакомы.
— Не стоит, право. Я рад, что могу оказать помощь. Я прекрасно понимаю, каково вот так разболеться… В наше время и так все непросто, а вы не дома, в чужой стране и не знаете, куда обратиться. А для меня это пустяки.
— Вы уверены, что ничем не рискуете? Я о том, что ведь это незаконно…
Он немного помолчал.
— Этот путь трудно, конечно, назвать законным, однако вряд ли нас ждут неприятности. Медицинский «андеграунд» не такая и редкость. Система здравоохранения стала настолько жесткой, что хочешь не хочешь, а порой становишься подпольщиком. Я частенько подумываю о том, что правительство обходится с нами чересчур сурово. Так что время от времени приходится искать собственные пути для решения своих мелких проблем. И, уверяю вас, мой коллега сохранит это в тайне. Он даже не знает, как вас зовут. — Здесь он хотел бы ей улыбнуться, но в гостинице не было видеофона.
— Тогда, наверное, так и решим…
— Все будет хорошо, — успокоил он. — Все будет хорошо. Через парочку дней вы встанете на ноги, и никто ничего не узнает. Потом вы закончите свою работу, а мы с Брюсом займемся своим проектом.
— Я даже забыла о проекте, — извиняющимся тоном сказала Кэролайн. — Вместо того чтобы заниматься своим делом, Брюс сейчас разбирается с нашими образцами. Выходит, что из-за нас все пошло кувырком, так?
Тед не стал ее в этом разубеждать.
— Все в порядке, — сказал он. — Я понимаю, не всегда все идет по плану. Ничего не поделаешь. Но скоро вам станет легче, и все вернется в нормальную колею.
— Надеюсь, так оно и будет.
— Я знаю, что так и будет. А теперь пора приступать к лечению. Я могу скоро выйти и поеду прямиком к вам, если не возражаете. Дайте прикинуть… Сейчас три пятнадцать. Я буду у вас примерно через час.
— Спасибо. Спасибо за все, что вы для меня делаете.
«Не стоит благодарности», — мысленно ответил он.
Старый пес лежал в траве рядом с Сарином, положив голову себе на лапы и прикрыв глаза. Он то и дело вздрагивал, и хозяин, взглянув на него, представлял себе, как во сне его друг быстро мчится за кроликом.
Сарин смотрел, как вдалеке, над уходившим вниз под уклон лугом, садится солнце. Эта привычка появилась недавно и стала частью их вечернего ритуала. Они стали приходить сюда на закате и смотрели, как меркнет день и солнце опускается за горизонт. Это был самый легкий способ увидеть движение времени, которое для него изменилось с тех пор, как в его дом вошли американки. Он знал, что время его сочтено, и он хотел видеть своими глазами, как оно уходит.
Солнце село, и сердце его возликовало. Никогда он не переставал восхищаться тайной этого мира. Он пытался представить себе всех, кто пришел сюда до него, чтобы делать то же, что и он, всех, от первого до последнего.
Он сомневался, что вид здесь с тех пор сильно изменился. Разве что появились городские огни вдалеке и мрачного вида люди, которые, похоже, всегда болтались вокруг его участка. В самом его крохотном протекторате все, кажется, оставалось по-прежнему, независимо от того, замечал ли кто на закатах, как уходит время. Время шло своим чередом, не обращая внимания на мелкие ухищрения тех, на кого падала его зловещая тень.
Однако он знал, что оно его призовет и что день этот уже близко. В последние дни, после того неожиданного прилива сил, который позволил ему привести все в порядок, он снова стал уставать, будто из него выпустили воздух. Каждый день приближал его к концу, и когда он следил за солнцем, то теперь ему казалось, будто оно мчится вниз, к горизонту, с сумасшедшей скоростью. Ему было страшно, он был один, если не считать пса. Он взглянул на спящего друга и позавидовал спокойной умиротворенности, которая, похоже, никогда его не покидала.
Шатаясь как пьяный, Тед вышел на седьмом этаже старой гостиницы и, цепляясь рукой за стену, двинулся по коридору. С того времени, когда он говорил по телефону с Кэролайн, ему стало хуже, так что приходилось искать опору. Он-то думал, что к этому времени полегчает. Первый укол он сделал много часов назад, так что антибиотик уже должен был подействовать на бактерию, поселившуюся в нем. Но облегчения он не чувствовал. Силы стремительно таяли, и с каждым часом в нем росла тревога.
Наконец он добрался до двери, на которой была табличка с номером, указанным Кэролайн. За спиной у него висело стенное зеркало, и, прежде чем постучать, он посмотрелся в него — убедиться, что хорошенько над собой поработал, чтобы скрыть следы недомогания.
«Слава богу, — подумал он, оценивающе осмотрев себя, — все в порядке, а от температуры у меня даже румянец…» Он оттянул ворот свитера. Ворот стал еще теснее и сдавливал горло хуже, чем накануне. В гостиницу он добрался на такси, ни у кого не вызвав подозрений, однако по пути никто к нему и не присматривался. С Кэролайн он сейчас окажется лицом к лицу, но едва ли она, занятая собой, обратит на него внимание.
Он занес руку, чтобы постучать, и остановил себя. Оглядел коридор, заметил на ручке одной из соседних дверей табличку «Не беспокоить» и снял ее. Спрятав ее за спиной, он наконец постучал и, глядя на свои башмаки, ждал, когда Кэролайн откроет.
«Спит, наверное», — подумал он, занервничав в опасении быть замеченным кем-нибудь в коридоре. Если с Кэролайн что-то случится, он не хотел, чтобы его кто-то видел.
— Кто там? — наконец раздался из-за двери слабый голос.
Он приник к дверной щели как можно ближе и сказал тихо, чтобы услышала только она: