Чумовая попаданка в невесту
Шрифт:
Прошка сидела, раскрыв рот, и любовалась резными наличниками и коньками на крышах высоченных теремов, а Фенечка забилась в уголок, страшась толпы. Я потрепала её по вихрушкам, выпавшим из-под платка, и засмеялась:
– Не бойся, всё будет хорошо!
Она только глазами повела, всей мимикой показывая своё удивление и священный ужас. Мне, признаться, тоже было страшновато, но я храбрилась, уговаривая себя не ссать. Ничего, прорвёмся! Всё когда-то бывает в первый раз. Вот и смотрины тоже.
Пару раз мы остановились спросить дорогу и уже минут через двадцать прочно встали перед длинным амбаром с маленькими
– Ежели на смотрины, то боярышня пущай подымается, а обоз туды езжай!
Прошка помогла мне выбраться из саней, Фенечка с готовностью подхватила ларцы под каждую руку и шмыгнула носом, ожидая указаний. Я вдохнула, выдохнула и скомандовала:
– Ну, девы мои, вперёд! Отступать нельзя, за нами Москва!
Обе «девы» переглянулись, но промолчали. Я подозревала, что Прошка прочно уверилась в моё скудоумие, а Фенечка… Ну, она ничего сказать и не могла.
Поднявшись по скользким ступенькам лестницы под маковку крыльца, я встала перед бабой. Та оглядела меня буквально с ног до головы и, прищурившись, спросила:
– На смотрины?
– Да.
– Кто такая будешь?
– Боярышня Евдокия Борковичева из Боркова Городища, – услужливо подсказала Прошка из-за спины, высунувшись, а потом снова спряталась.
Баба хмыкнула и жестом пригласила меня идти за ней. Мы с девчонками последовали в тёмные сени, освещённые крохотными оконцами. Баба шла быстро, переваливаясь с боку на бок, как гигантский пингвин, минуя сундуки и ларцы, сложенные у стен. Потом распахнула низкую дверцу и втиснулась в комнату, где творился самый настоящий ад.
Девицы-красавицы, числом одиннадцать штук, сидели по лавкам, стояли у окон, расчёсывались, заплетая косу, грызли яблоки и при всём при этом трепались друг с другом и со своими служанками. У каждой их было по две-три, и даже мой пока ещё не искушённый взгляд мог отличить боярышню от простой девки: богатством платья и кокошников, вышивкой, количеством камней в кулонах, а главное – взглядом. Все невесты как одна посмотрели на меня, как им и было положено: оценивающе. Как милиционер, руководящий работник или незамужняя женщина.
Конкурентки. Святые воробушки, как давно я не оказывалась в обществе тёлок, которым хотелось меня уничтожить просто потому, что я шагнула в светлицу!
– А вот и последняя невеста на смотрины прибыла! – объявила баба. – Боярышня Борковичева. Прихорошитесь-ка, оденьтесь, и пора на заутреню идти.
Обернувшись ко мне, она добавила:
– Звать меня Макария, а если что не по нраву али обидит кто, немедля ко мне приходить. Я туточки распоряжаюся невестами, после заутрени покажу вашу светлицу. Об обозных и дружине не тужи – о них позаботются наши люди. Ларцы вели оставить в сенях, никто их не тронет. А сундуки опосля подымут.
Я кивнула, знаком показав Прошке послушаться, а сама смотрела на остальных девиц. Божечки-кошечки, ну кто так красится? Прямо Марфушеньки-душеньки, как на подбор: лица бледные, видно, что пудра белая, да ещё и осыпается, оставляя проплешины; брови ещё покруче, чем у девушек из моего мира – толстые, мохнатые, подрисованные чуть ли как у Равшана; и густой румянец, будто каждую по лицу
– А ну-ка, боярышни и княжны, пойдём-ка за мной, а вы, девки, опосля гуртом! – скомандовала Макария, и все неохотно подчинились. Красны девицы прошли мимо меня, кто задрав нос, кто любопытно скользнув по мне взглядом, а последняя просто облила кипятком из глаз. Ошпарила, так сказать, метафорически. Мне стало душно, словно её ладонь сжала горло, но всего лишь на мгновение. Камни на груди под рубашкой накалились, обжигая, и всё закончилось. Девушка прищурилась и, опустив ресницы, двинулась за остальными невестами. Я спросила шёпотом у Прошки:
– Это кто такая?
– Княжна Светлана Самарова, – быстро ответила та. – Иди же, негоже опаздывать к заутрене!
Я пристроилась в затылок к Светлане и машинально прижала оба кулона через рубаху к коже. Ничего себе! Или мне только показалось, или эти кусочки горной породы и вправду защитили от чего-то мистического? Вместе с кулонами под ладонь попалось и яйцо. Тут я совсем пала духом. Как могла про него забыть? Вот вылупится кото-сова, что я с ней буду делать?
Под локоть сунулось что-то, и я опустила взгляд. Фенечка. Смотрит и всё показывает рукой мне на грудь. Чего хочет – непонятно. Я спросила шёпотом:
– Чего? Выражайся яснее!
Девочка закатила глаза к небу, потом быстро перекрестилась и поцеловала простенький деревянный крестик, который вытащила из-под рубахи. И снова ткнула пальцем мне в грудь. Ох, а ведь и правда. Крестика-то у меня нет, в церкви была всего раз, да и то подружка затащила… Как креститься, может, и разберусь, а вот крестик… Я обернулась, махнула Прошке. Мы как раз выходили из амбара, и я тормознула наверху лестницы:
– Слушай, а меня без крестика в церковь пустят?
Прошка аж на месте застыла. Видно было, что этот момент она не обдумала никаким местом. Правильно дядька сказал – безмозглая…
– Ой, чё будет-то… – протянула она страшным шёпотом, но Фенечка ткнула её в бок кулачком и стащила бечёвку с шеи. Махнула мне нетерпеливо. Я покачала головой:
– Нет, не надо, зачем…
Она поджала губы и нахмурилась. Вытянула руки вверх, но до моей головы не дотянулась. Пришлось наклониться. Крестик присоединился к кулонам, правда, пришлось поправлять платок и кокошник, но мы справились с этим быстро. Мен умилило это самоотречение настолько, что слёзы чуть из глаз не брызнули, но я справилась с собой и только коротко обняла Фенечку. А та вырвалась, схватила мою руку и поцеловала кисть, потом ткнула пальцем в спускающихся девиц.
– Иду, иду, – улыбнулась я и взялась рукой за перила.
Церковь была расположена в нескольких метрах от гостевого амбара. Большая, белая, с золотыми куполами и колоколами в башенках. Нас провели, как гусынь, цепочкой в широко распахнутые двери, и Макария шёпотом указала, куда становиться. Цепочка сбилась, и я оказалась между блондинкой в шубке из белого меха и очень скромной, очень красивой брюнеткой с курносым носиком и в лисьем полушубочке. Прошка осталась позади, когда я оглянулась, она вовсю шушукалась с другими служанками. Фенечка же в церковь не входила, и мне стало жалко малявку. Надо же, без колебаний отдала, наверное, самую дорогую свою вещь…