Чувство реальности. Том 2

Дашкова Полина Викторовна

Более всего она опасалась, что не удастся вовремя включить телевизор. Ей запрещали смотреть его после девяти вечера и смотреть бесконтрольно. Обычно сестра перед сном забирала пульт. Но иногда забывала. Галина Дмитриевна заранее спрятала его в тумбочку, за метком с фруктами, сестра даже не вспомнила о пульте и искать не стала.

* * *

За полтора часа, проведенные в думском пресс-центре, Маша узнала много нового и интересного. До Феликса дошло, наконец, что ее прислал концерн “Парадиз”, что она выпускница Гарварда и намерена изучать русский политический

пиар.

— А, прости, кто субсидирует тебя? — спросил он, прищурившись, и Маша поняла, что он протрезвел окончательно.

— Концерн. Кто же еще?

— Класс. Мне бы так… Слушай, а ты с Хоганом лично знакома?

— Конечно, — скромно кивнула Маша, — я иногда сопровождаю его на всяких важных переговорах, конференциях.

— Погоди, а кто же тебя встретил?

— Сотрудник нашего посольства.

— Где ты будешь жить?

— Он же снял мне квартиру через знакомых.

— Интересно, где, в каком районе?

— В центре.

— Класс, — одобрительно кивнул Феликс, — и как квартира, хорошая? Сколько комнат?

— Слушай, ну какая тебе разница? — слегка рассердилась Маша. — Я же не спрашиваю тебя, сколько комнат в твоей квартире.

— А ты спроси. Я отвечу, — Феликс заулыбался, показывая ряд отличных зубов, ровных и белых, — могу даже в гости пригласить. Хочешь, прямо сегодня. Я живу один. Квартирка так себе, трехкомнатная, сто тридцать метров, в новом элитном доме, холостяцкая, но уютная. Ты вечером что делаешь?

— Ужинаю с сотрудниками посольства, — отрезала Маша.

Этот Феликс стал ужасно раздражать ее. Ей показалось, что насчет трехкомнатной квартиры в элитном доме он врет. Просто так, из любви к искусству. Более того, он приглашает ее в гости сегодня вечером, совершенно точно зная, что она откажется. И еще, он постоянно гримасничал, как будто на его лицо была натянута мягкая резиновая маска, снабженная изнутри сложным самодвижущимся механизмом.

— А, понятно, — он вытянул губы трубочкой и сдвинул брови к переносице. — У тебя там небось полно знакомых, в посольстве? Слушай, а ты не могла бы взять меня туда на какую-нибудь тусовку?

— Видишь ли, я не собираюсь ходить на посольские тусовки, у меня здесь совсем другие задачи. Я пишу диссертацию.

— Ты? Чего, серьезно, что ли? Сколько же тебе лет, малышка? — он вдруг засмеялся, до того странно, фальшиво, до того некстати, что Маша слегка напряглась.

— Двадцать пять.

— Ого, уже какая взрослая, — он перестал смеяться, словно внутри у него выключилась машинка игрушечного смеха, и тут же скорчил серьезную, важную морду.

— Я вот тоже все хочу что-нибудь такое написать, повесть, например, или роман. Мог бы стать известным писателем, сейчас это просто. Настоящих писателей нет, и я бы на фоне нынешнего дерьма стал Толстым и Достоевским сразу, в одном лице, — последовала очередная гримаса, рыжие брови сдвинулись к переносице, уголки губ поползли вниз.

— Очень интересно, — вежливо улыбнулась Маша, — у тебя уже есть в голове готовые сюжеты?

— Сколько угодно! — он закатил глаза, прикусил губу, застыл на несколько секунд в глубокой задумчивости и вдруг выпалил:

— Слушай, ты есть хочешь?

— Да, наверное, — кивнула Маша.

— Тогда

пошли. Я угощаю. Я редко угощаю женщин, но ты мне нравишься.

В лифте он прилип к зеркалу и забыл о Маше, пригладил ладонями волосы, оскалился, принялся рассматривать свои отличные зубы. Когда лифт остановился, внезапно ткнул Машу пальцем в спину и сказал:

— Пиф-паф, мы приехали.

В подвальном буфете было почти пусто. Феликс набрал себе гору бутербродов. Маша ограничилась овощным салатом, соком и чашкой кофе.

— А Вику ты, значит, никогда не видела? — спросил он, расставляя тарелки на столе. Маша грустно помотала головой.

— А Бриттена?

— Пару раз, мельком.

— Слушай, а что там в Америке говорят об этом убийстве? — он принялся выковыривать жир из ломтика сырокопченой колбасы и складывать его на край тарелки. — Какая вообще была реакция?

— У кого?

— Ну, например, у Хогана, и вообще у всех.

— Какая может быть реакция на убийство? — Маша пожала плечами. — Шок, возмущение, жалость. У Томаса осталось трое детей.

— Ага, ага, — кивнул Феликс и сунул в рот дырявый кусок колбасы, — а в новостях показали?

— Да, был небольшой сюжет. Но я не видела.

— Сугубо между нами, сначала у нас с Викой кое-что наклевывалось, ну, ты понимаешь, — вдруг сообщил Феликс интимным шепотом, — я такие вещи чувствую, опыт кое-какой имеется, женским вниманием, как говорится, никогда обойден не был. Тут, кстати, недавно одна фотомодель, все как надо, сто девяносто, ноги вообще нереальные, — он отрубил ладонью черту метрах в полутора от пола и часто, печально заморгал, — но ничего не вышло. Понимаешь, она носит трусы и лифчик разных цветов. Я этого не выношу. Ладно, это совсем другая песня, — он лирически вздохнул и на миг прикрыл глаза, — что касается Вики, то, конечно, когда к ней стал подъезжать сам Жека, у нее уже выбора не было.

— Кто такой Жека? — шепотом спросила Маша.

— Рязанцев. Он на Вику очень серьезно запал, очень. Конечно, она не могла отказать.

— Как же его жена?

— А при чем здесь жена? — поморщился Феликс. — Галина Дмитриевна женщина, мягко говоря, странная, такая вся из себя высокодуховная. На мой взгляд, просто сдвинутая. Она укатила в Венецию, вроде решила учиться живописи на старости лет. Да и вообще, одно другому не мешает. Вот мне интересно, чисто психологически, что для него круче — смерть Вики или ее отношения с Бриттеном? Видела бы ты, что с ним было вчера после анонимного звонка! Как его корежило, ужас. Хорошо, вовремя успели камеру убрать. Я уж думал, придется “скорую” вызывать. И главное, звонок ни хрена не отследили, оператор в штаны наложил, сразу отключился.

Между прочим, по большому счету, виноват Егорыч. Если бы он заранее предупредил Жеку о Бриттене, не было бы такого скандала. Но он возомнил себя тонким психологом, решил, что будет лучше, если Рязанцев узнает все после эфира.

— Кто такой Егорыч? — спросила Маша.

— Начальник службы безопасности Студеный Геннадий Егорович, полковник ФСБ в отставке. Вику люто ненавидел. Знаешь, сугубо между нами, — Феликс наклонился совсем близко и выставил перед Машиным лицом три пальца, — ты меня поняла?