Чужак в чужой стране
Шрифт:
— Что? Нет-нет. Благодарю вас, вы мне помогли. Но, пожалуйста, никому ни слова, обещайте!
— Хорошо, доктор. — «Можешь поставить жизнь, что я и не заикнусь! Но что же делать?! О, если бы только Бен был в городе!» Вернувшись к своему столу, она сделала вид, что разбирает бумаги. И тут вспомнила, что надо позвонить и закачать кровать. Затем она отослала помощницу и попыталась привести в порядок мысли.
Где же Бен? Если бы он был рядом, она бы немного отдышалась, вызвала его и спихнула все заботы на его широкие плечи. Но Бен, черт бы его побрал, умотал неведомо куда и бросил ее одну.
А что, если?..
И тут она вновь услышала его слова: «Дорогая, если что-то случится, ты — мой единственный козырь… Дорогая, если от меня не будет вестей, действуй самостоятельно».
Тогда она пропустила мимо ушей эти слова, ей просто не верилось, что с Беном что-нибудь может случиться. Но теперь они отчетливо звучали в ней. В жизни каждому человеку приходится однажды решать, готов ли он рискнуть «жизнью, состоянием и святой честью», если исход предприятия неизвестен. Джилл Бордмен был брошен вызов — и она приняла его в 3.47.
…Человек с Марса снова сел после ухода Джилл. Книгу он больше не рассматривал, а просто сидел и ждал, — можно лишь добавить: «терпеливо» ждал — в человеческом языке нет иных слов, чтобы описать позицию марсианина. Он сидел без движения и был счастлив, потому что брат обещал вернуться. Он мог ждать, не двигаясь и ничего не делая, несколько лет.
Он не знал, сколько времени минуло с тех пор; как они с братом разделили воду. В новом месте иначе воспринималось время и пространство. Плюс постоянное чередование видов и звуков, которые ему еще не удалось грокнуть. В культуре его гнезда время воспринималось совсем иначе. Разница заключалась не в продолжительности жизни, как ее считают на Земле, но в самом отношении.
«Сейчас позднее, чем вы думаете» — такое на марсианском языке не выразишь, равно как «Поспешишь — людей насмешишь», хотя и по разным причинам: первое понятие для марсиан невообразимо, а второе было одной из основ марсианской жизни, и говорить о ней не имело смысла; не станете же вы объяснять рыбе, что ей лучше жить в воде. А вот «Как было в Начале, так ныне и присно» по духу точно соответствовало марсианским понятиям, и перевести такую фразу куда легче, чем «дважды два четыре» — последнее на Марсе вовсе не трюизм.
И Смит ждал.
Вошел Браш, посмотрел на него. Смит не шелохнулся, и тот вышел.
Услышав, как в скважину вставляется ключ, Смит вспомнил, что слышал этот звук незадолго до визита брата по воде, и потому переменил свой метаболизм, на случай, если дальше произойдет то же самое. Но когда внешняя дверь отворилась и в комнату скользнула Джилл, он был поражен — он и не подозревал, что это тоже дверь. Но зато он сразу это грокнул, а затем целиком отдался ощущению счастливой целостности, которая возникает лишь в присутствии сородичей, братьев по воде и в некоторых случаях в присутствии Старейшин.
Но радость его поубавилась, когда он почувствовал, что брат не разделяет его чувства — он казался более несчастным, чем тот, кто готовился к «уходу», случившемуся из-за позорной неудачи. Однако Смит уже знал, что эти создания умеют переносить эмоции совершенно жуткие при созерцании, — и при этом не умирать. Его брат Махмуд, например, пять раз в день переживал душевную агонию — и не умирал, более того — заставлял и его учиться переживать агонию, как нечто необходимое. А его брат, капитан Ван Тромп, страдал от неожиданных припадков, каждый из которых, по мнению Смита, мог привести к немедленному «выходу из тела», чтобы прекратить разлад — но, насколько ему было известно, его брат все еще пребывал в своей телесной оболочке.
И он решил не реагировать на возбуждение Джилл.
Джилл протянула ему сверток:
— Вот, надевай скорее!
Взяв сверток, Смит продолжал ждать. Поглядев на него, Джилл произнесла:
— О Боже! Ладно, раздевайся, я помогу.
Ей пришлось и раздеть, и одеть его. На нем был халат, купальный халат и шлепанцы, потому что ему так велели. С ними он уже управлялся, но недостаточно быстро. Джилл раздела его молниеносно: она ведь была медсестрой, а у него отсутствовали всякие моральные табу, так что все было о’кей. Он пришел в восторг от квазикожи, которую Джилл натянула ему на ноги. Она не позволила ему расслабиться, поспешно прилепила чулки пластырем, за неимением пояса с резинками. Форму она заняла у женщины помассивней, сказав, что ее кузина хочет пойти на маскарад. Застегнув вокруг шеи пелерину, она решила, что теперь его нельзя будет принять за мужчину — по крайней мере, Джилл надеялась на это. С ботинками пришлось потрудиться. Они не подходили по размеру, а в земном притяжении Смит и разутый передвигался неуклюже.
Но все же она одела его, напоследок приколов шапочку медсестры на голову.
— Волосы у тебя слишком короткие, — с беспокойством заметила она. — А, ладно, есть девушки и с такими стрижками. Сойдет.
Смит промолчал — он не понял ее замечания. Но попытался заставить свои волосы удлиниться. Впрочем, сразу сообразил, что сейчас нет времени.
— Ну вот, — вздохнула Джилл. — Слушай меня внимательно. Что бы ни случилось, молчи. Понял?
— Молчи. Молчу.
— Пора, давай руку. Если умеешь молиться, молись!
— Молись?
— Неважно. Идем — и молчи.
Открыв наружную дверь, она выглянула в коридор и вывела его из палаты.
Многие непривычные конфигурации казались Смиту крайне угрожающими; на него обрушились образы, которые он не мог собрать в фокус. Он вслепую шагал за ней, спотыкаясь, практически отсоединив и зрение и прочие чувства, стремясь спасти себя от хаоса.
В конце коридора она ступила на движущуюся дорожку, уводившую вбок. Смит споткнулся и упал бы, если бы она его не подхватила. На них глянула санитарка, Джилл тихонько выругалась и стащила его с дорожки. Они поднялись на крышу в лифте — Джилл поняла, что ей не поднять его по воздушному туннелю.
И тут они угодили в переделку, впрочем, Смит этого так и не понял. Он переживал острый восторг от вечернего неба — он не видел неба с тех пор, как оказался на Земле. Небо было ярким, густого цвета, оно вселяло веселье — обычный для Вашингтона предгрозовой день, когда кругом нависают тучи. Джилл озиралась в поисках такси. На крыше никого не было, собственно, она и надеялась, что отсутствующие медсестры и посетители уже уехали. Но и такси не было видно. А воздушным автобусом лететь она не рискнула.