Шрифт:
Глава 1
Это был странный вечер хотя бы потому, что я почти ничего о нём не помню - кажется, сидел в трактире, лениво потягивая пиво, пока вокруг творился кромешный ад. Драка была в самом разгаре, но почему-то меня это совершенно не трогало - даже когда под лопаткой вспыхнула острая боль, а на затылок обрушилась гора…
От удара вместе с бедной головой подобно старому зеркалу разбилась вдребезги и память. Только чудом можно объяснить то, что перед тем как окончательно отключиться, я ещё успел разобрать чей-то шёпот:
– Немедленно уходи и обязательно выживи, я позабочусь об остальном, -
Летняя ночь уже заключила город в жаркие объятия, и многие его жители задыхались в своих кроватях от её слишком душных ласк, сбрасывая на пол одеяла и простыни, открывая насмешнице Луне далеко не привлекательную наготу стареющих тел. И только мне было холодно - злой озноб, словно издеваясь над умирающим, заставлял его вздрагивать, подражая ритму танцующего по коже дождя…
Еле слышный скрип колёс и приближавшиеся шаркающие шаги были последним, что подарило ускользающее сознание, перед тем как погрузить в страшный сон. В нём бедного грешника в аду заставляли ходить по раскалённым углям, а потом, обнажённого, бросали в обжигающе ледяную прорубь. И так много раз подряд…
Пока однажды мне вдруг не стало легче, и чьи-то дрожащие пальцы осторожно коснулись горячей щеки:
– Пора просыпаться, Ван, старик сделал для тебя всё, что мог…
Тяжёлые веки открывались с трудом, и поначалу мир вокруг был затянут туманом, сквозь который просвечивала склонившаяся фигура человека в пёстром халате. Как только пелена перед глазами немного рассеялась, я смог разглядеть его седые, собранные в узел волосы и узкие слезящиеся глаза на сморщенном, словно весенний гриб, лице.
Улыбаясь и кряхтя, старик помог мне сесть, прислонив к стене, и от вновь вспыхнувшей боли проклятая голова закружилась. Ослабевшее тело поползло вниз, но я смог удержаться, крепко вцепившись в чужой халат. Край широкой чаши, наполненной тёмной ароматной жижей со сладким и одновременно горьким вкусом, коснулся сухих губ и распухшего языка. Нестерпимая жажда не позволила привередничать, и, жадно осушив половину, оставшуюся часть напитка я неловко пролил на свою замотанную тряпками грудь.
Удивительно, но вскоре сознание прояснилась, и даже стало легче дышать. Я благодарно открывал рот, пока старик аккуратно кормил меня вязкой, потрясающе вкусной, во всяком случае, для изголодавшегося человека кашей, наконец заметив, как сильно похудели обтянутые сухой бледной кожей руки…
Закончив с едой и прислушиваясь к потяжелевшему желудку, внезапно почувствовал, что голове почему-то холодно. Протянутая рука скользнула по непривычно гладкой макушке, и, заметив недоумение на моём лице, старик объяснил, что рана была слишком серьёзной - пришлось брить…
– Это всего лишь волосы, Ван, ты ещё так молод, сто раз отрастут… - бормотал он, заставляя раненого повернуться и смазывая болезненное место на спине приятно холодившей мазью, - заживает неплохо, но надо менять повязку каждый день…
Разливавшееся после еды по телу тепло убаюкивало, и глаза снова начали слипаться, но вместе с дремотой пришла и сильнейшая слабость. Я опять уснул, а когда очнулся, мой спаситель был рядом, и всё повторилось сначала. Время летело, прибавляя сил, и однажды наступил день, когда я, наконец, смог сидеть без опоры и самостоятельно есть.
Теперь мы подолгу разговаривали с добродушным стариком по имени Шань, по-прежнему называвшим меня Ваном, ведь собственного имени я так и не вспомнил. Он рассказал, что подобрал умиравшего парня возле известного на весь город трактира, где обычно собирались моряки и контрабандисты. И где неделю назад тёмной дождливой ночью произошла драка, унесшая много жизней. Зачинщика, как водится, так и не нашли…
Старик не скрывал, что проверил одежду «найдёныша», но ни документов, ни денег при нём не нашлось. Серьёзно раненый, я не был похож ни на моряка - слишком светлая, не огрубевшая от ветра и соли кожа, ни на мастерового - руки явно не знали тяжёлого труда. А вот характерные мозоли на ладонях и пальцах говорили о привычке к оружию, хотя на поджаром, тренированном теле не было старых шрамов или ожогов.
– И на наёмника не похож, уж я-то на своём веку насмотрелся на это «добро». Кто же ты? Может, будущий студент - скоро в нашей Академии начнутся приёмные экзамены, и небогатые ученики обычно ходят есть туда, где подешевле. А иначе как бы тебя занесло в это опасное место?
– рассуждал Шань, глядя на меня из-под седых бровей.
Я только пожимал плечами:
– Хоть убей, ничего не помню…
О себе старик рассказывал мало и неохотно: когда-то давно он был учёным, отправившимся в соседнее государство в поисках новых знаний. Напавшие на караван разбойники продали его в рабство. Бедняга сменил много хозяев, но однажды ему удалось сбежать и, в конце концов, осесть здесь. Он уверял, что вот уже много лет торговал лечебными травами и безвредными настойками, рецепты которых хранил с молодых лет. Но я понимал, что Шань темнил - не раз слышал по ночам, как мой спаситель ругался у порога с подозрительными «гостями», а, закрыв за ними дверь, довольно прятал деньги в старый горшок…
Не надо было быть провидцем, чтобы понять - чудак торговал не эликсирами от кашля, а кое-чем покрепче и опаснее. Удивляло другое - он не прятал от «чужака» свои сбережения, и я не удержался от вопроса.
– Знаю, ты не предашь старика, Ван, - он смотрел с непонятной нежностью, странно улыбаясь, словно родному, и от этого на душе становилось тоскливо и холодно. В отличие от «благодетеля», я не был так уверен в собственной порядочности… В этот момент стало ясно, что у бедняги не всё в порядке с головой, ведь ещё совсем недавно Шань меня не узнавал, гадая, кого же подкинула ему затейница-судьба…
На восьмой день после того, как я очнулся в доме старика, он разбудил меня среди ночи, сунув в руки горшок с деньгами и свёрток, заставив спуститься в подпол…
Уже тогда тело начала колотить нервная дрожь, и я решил остаться рядом с ним. Но Шань сердито отбил эти слабые попытки к сопротивлению, сказав, что «помочь ему раненый Ван всё равно не сможет - ещё слишком слаб. Да и всё это - не более чем простая предосторожность»…
Пришлось сидеть в темноте на груде овощей, сжавшись в комок, ожидая, когда старик закроет дверь и, шаркая старыми соломенными тапками, выпустит «Вана» из подпола. Но раздавшиеся шаги были уверенными и тяжёлыми, а ругань и грохот переворачиваемой нехитрой мебели говорили о том, что с Шанем что-то случилось.