Чужаки
Шрифт:
— Наше слово последнее, — говорил он делегатам еще в дороге. — Не торопитесь. Как мы скажем, так и будет. С нами весь завод, уж на што меньшевики, и эти, как их, черт?
Да вот, вспомнил, серы, и те, хотя жмутся, мнутся, но тоже поддерживают. Пусть попробуют с нами бороться.
Не отрывая глаз от Еремея, Петчер медленно поднялся. С самого начала он хотел взять инициативу в свои руки.
— Вас прислали забастовщики? Вы — делегация? — спросил он Еремея.
— Кажется, угадал. Так оно, пожалуй, и будет. Делегация, — усмехнулся Еремей.
— Тогда
— На дураков рассчитываешь, а они умерли, — оборвал Петчера Еремей. — Не кастрофа, а убийство. Мало вам, что кровь и пот из нас, из живых, сосете, так еще пачками убивать вздумали. Зарядил: кастрофа, кастрофа! Нечего пыль в глаза пускать. Давай лучше о деле побалакаем. А о кастрофе потом вот им расскажешь, — при этом Еремей презрительно кивнул на сидевшего рядом с Петчером Рихтера.
Управляющий сжал в кулаки заметно дрожавшие руки. Хотелось как можно скорее выпроводить из кабинета этого ненавистного человека. Опустившись в кресло и стараясь придать своему голосу строгое спокойствие, он спросил:
— Говорите, чего хотят ваши забастовщики?
Вперед вышел Данило Маркин.
— От имени всех рабочих завода и лесорубов, — откашлявшись, сказал Маркин, — нам поручено предъявить вам такие требования.
Данило вытащил из кармана бумажку, расправил ее на ладони.
— Первое, — загибая палец левой руки, громко сказал Данило, — мы настаиваем, чтобы были отменены все распоряжения о снижении расценок по заводу, по шахтам, для лесорубов и всех остальных рабочих. Немедленно. Второе: управляющему, вам, значит, уехать с завода, куда вы захотите, тоже немедленно. Третье: экстренно принять меры и навести порядок на всех шахтах. Установить для каждой шахты должность техника, ответственного за безопасность работы. Четвертое: семьям погибших выдать полагающееся по закону вознаграждение и платить членам семьи за счет завода ежемесячно пенсию до совершеннолетия детей. Пятое: разрешить рабочим, как это было раньше, ловить рыбу во всех озерах и не допускать порубки леса для нужд завода ближе, чем в пяти верстах от крайних домов поселка…
Петчер слушал Маркина, закусив нижнюю губу. Глаза тупо смотрели куда-то в сторону. Ему казалось, что все это дурной сон. И стоит ему проснуться, как всего этого не будет.
Зазвонил телефон. Трубку взял Рихтер. Послушав немного, он испуганно закричал:
— Не может быть! Да что ты? О, боже мой! Сейчас, сейчас… Возьмите, мистер. Я так и знал, беда! — От испуга на лице Рихтера выступили багровые пятна.
Петчер схватил трубку.
— Я слушаю, управляющий… Что? Сбросили в шахту?
Живым?.. Всех?.. А что полиция? — завизжал Петчер..
Почему она не стреляет? Убили… разбежались. Что?.. Идут сюда?..
Глаза англичанина расширились, губы затряслись, выпавшая из рук трубка повисла на телефонном шнуре.
— Что же это будет? — застонал он жалобно. — Бунтовщики сбросили в шахту механика и еще кого-то. Сейчас они идут сюда, их много. Полиция разбежалась.
— Нам нужно немедленно уйти в лес и там дожидаться, когда все это кончится, — завизжал перепугавшийся Рихтер. — Здесь нам оставаться ни в коем случае нельзя, они нас перебьют.
— Вряд ли вам удастся там отсидеться, — заметил Саша Кауров. — Выловят вас там, молодчиков, как пить, дать.
Маркин положил бумагу на стол. В усах затаилась мелькнувшая на миг улыбка.
— Собственной тени пугаетесь, господин управляющий.
— У нас, у русских, пословица есть, — перебил Маркина Еремей, — пакостливый, как кошка, а трусливый, как заяц.
Но даже и на эту грубость Петчер не обратил никакого внимания. С испугом он думал о надвигающейся опасности. Помощи ждать было неоткуда. Полиция разбежалась. Единственное, что оставалось делать… согласиться с требованиями забастовщиков. Правда, он многое теряет, но другого выхода у него нет. Нужно соглашаться, а дальше будет видно. Иначе эти дикари растерзают его.
Кашлянув, Данило напомнил о присутствии делегации.
Петчер, вспомнив, что забастовщики требуют его немедленного удаления, робко запротестовал:
— Я не могу решить вопрос о своем освобождении. Есть телеграмма. Мне запрещено. Я должен снова сделать запрос.
Маркин взял телеграмму, прочитал и вернул обратно.
— А как остальные пункты наших требований? — еще плотнее придвинувшись к столу и прямо глядя в лицо англичанина, спросил он.
Англичанин понял, что требование о его освобождении у забастовщиков не является главным. Сразу стало легче: лично для него этот пункт был самым неприемлемым и самым трудным.
— Остальные требования я принимаю, — сказал он. — Беру на свою ответственность.
Данило достал из стопки несколько листов бумаги, положил их перед управляющим, подал ручку.
— Прошу писать в Петербург телеграмму. Как там, это му, еж тя заешь, Огрею.
Петчер догадался и написал адрес.
— Теперь пишите так: «Считаю себя виновным в гибели рабочих. Нужно обсудить вопрос о возможности оставления меня управляющим».
— Господин Данило, я прошу после слова «себя» разрешить написать слово «косвенно».
Подумав, Маркин махнул рукой:
— Ну, Ладно, валяй, пусть будет косвенно. Теперь пиши дальше: «С вашим предложением в части расценок согласиться не могу. Чтобы не затягивать переговоров с рабочими, сегодня я отдал распоряжение об отмене приказов, снижающих расценки. Считаю это справедливым. Я согласился также установить семьям погибших пенсии». Прошу подписать, — предложил Маркин. Петчер подписал.
— А теперь нужно написать еще вот что, — подумав, добавил Данило. — Это мы в Петербург посылать, пожалуй, не будем, оставим здесь на телеграфе: «Все это договорено на добровольных началах между управляющим и делегацией рабочих».