Чужаки
Шрифт:
— Пока мы этого дня ждем, они нас голодом уморят или передушат, — тоскливо оглядываясь по сторонам, ответил Зуев. — У меня вот жену лесиной задавило, теперь один остался. Как жить-то? Совсем невмоготу становится. А им что? Плаксин сказал: «Сама виновата». Это покойница-то, значит, Марфа моя. Ну разве это не ирод рода человеческого? Да што там и говорить. Вы лучше знаете, что это за люди за такие! — Спиридон заплакал.
— Не плачь, — обнимая Спиридона за плечи, сказала Марья, — слов нет, жалко Марфу. Я вот тоже со слезами справиться
— Кто же? — настороженно спросил Пыхтин.
— Виновник тогда как раз сам подъехал, — помолчав, тихо ответила Марья. — Это из-за ихних дурацких нарезов лесосек Марфу убило. Зря мы ему тогда бока не измяли, сам напрашивался. Один был, а нас сто человек. По пинку, сто пинков, ему бы и хватило. Зла в нас еще настоящего к ним нет. Вот в чем беда. Доведут народ до белого каленья, тог да узнают, где раки зимуют. А сейчас им что? Привыкли над народом изгаляться, в слезах, в крови людской купать ся. Думают, конца-краю этому не будет, — Марья резко взмахнула рукой. — Неправда! Кончится им эта масленица, придет и великий пост. Тогда и царь-батюшка не поможет.
За все придется рассчитываться, и за Марфу тоже.
Слушая Марью, Шапочкин думал:
«Кто она, эта Марья? Забитая нуждой, малограмотная работница. Живет в лесу — ни книг, ни газет не читает, а мыслит правильнее многих наших интеллигентов. Вот они, новые люди. Вчерашний раб, а завтрашний народный вожак. Человек с горячей любовью к народу и жгучей ненавистью к врагам. Тысячу раз прав Владимир Ильич, когда говорит, что народ и народная правда непобедимы».
Шапочкин был искренне взволнован. Не ожидал он услышать такие слова в среде лесорубов. Тем легче ему было доказать необходимость общей борьбы с царским правительством, как главным виновником народного несчастья. Ему начали задавать вопросы.
— Про царя-то правильно сказал, а что про чужаков молчишь? Куда ни плюнь, везде чужаки. Управляющий — англичанин. Механик Рихтер — немчура. Плавильщик — итальянец с фамилией черт-те знает какой… На железке орудует. Кари-Мари — француз. И в других местах тоже.
Все как есть кровососы, а у нас и своих таких девать некуда. Почему это так? — спрашивали лесорубы.
На эти настойчивые вопросы Валентин вначале даже не нашелся что ответить.
Подавив нахлынувшее чувство растерянности, Шапочкин посмотрел на возбужденные лица лесорубов: что им сказать?
— Нельзя, товарищи, всех иностранцев под один гребень причесывать. Разобраться надо. За границей рабочий класс тоже есть, да и лесорубов там немало. Им тоже нелегко живется. Мы только не видим. Те, которые здесь, — это же буржуйские прихвостни. Таких много и у нас. Плаксин, например.
— Да что там Плаксин? — вмешался в разговор Маркин. — Все правители наши такие. Это они помогают иностранцам грабить нас. А почему? Да потому, что сами они и есть главные грабители.
— Словом, одни кровососы, а другие живоглоты, — вставила Марья.
— Во, правильно, — обрадовался Маркин. — Одного поля ягода!
— Так-то оно вроде так, Данило Иванович, но если хорошенько подумать, так чужаки-то, пожалуй, еще хуже. Они сюда, как воронье, налетели, чтобы нахвататься — и домой. До нас им никакого дела нет, — сказал дедушка Иван.
— Верно, те, которые сюда хозяйничать приезжают, именно такие, — согласился Маркин. — Вот, например, управляющий наш: решил весь лес около завода вырубить.
— А кто же его там рубить-то станет? — удивился дедушка.
— Пропади они пропадом, чтобы мы туда рубить поехали, — вспылил старик. — Что мы враги, что ли, заводскому люду.
— Значит, мы можем так и передать рабочим, что вы на эту удочку не пойдете? — спросил Маркин.
— Так и передайте, — за всех ответила Марья. — Пусть англичанин, если ему надо, сам рубит. А мы палец о палец не ударим. Нашел дураков, балда проклятая.
Маркин посмотрел на Шапочкина, в его глазах мелькнула ирония.
Взволнованный рассуждениями лесорубов, Шапочкин добродушно улыбался.
Дедушка Иван напомнил было о сварившейся каше.
— Погоди, Иван Александрович, — попросил Маркин, — успеем с ужином. — О вашем заработке надо бы по говорить, — предложил он сгрудившимся у костра лесорубам. — Крепко обидел вас заводчик, воевать, наверное, придется.
— Кабы от этого толк был, так мы бы хоть сейчас, — оглядываясь на товарищей, сказала Марья.
— Будет толк, если дружно возьмемся, — уверенно за явил Маркин. — Забастовку объявить надо, требования предъявить, чтобы старые расценки восстановили и лесничего-подлеца убрали. Напирать надо. Какого черта на них смотреть?
Лесорубы заволновались, зашумели. Мысль о забастовке многим понравилась.
После обсуждения вопроса о забастовке, лесорубы решили ждать, что скажут заводские рабочие. Выработать окончательные требования решили поручить забастовочному комитету.
Прощаясь с гостями, лесорубы крепко жали им руки и просили приходить почаще.
Когда стали укладываться спать, выяснилось, что нет Алеши. Вначале мать подумала, что он засиделся у друзей, но и там его не оказалось.
— Куда это он запропастился? — спрашивала Марья свекра, но тот только разводил руками.
Гостей он уложил спать в своем балагане, рассказал им, как пройти к черемшанским лесорубам, пожелал спокойной ночи и пошел спать к Спиридону.
Заметив сидящую у костра Марью, Иван Александрович остановился.
— Иди, Марья, спать. Я знаю, где он, — и по-стариковски лукаво улыбнулся. — Знаю, а сказать вот не могу. Не разрешил. Ты, говорит, дедушка, пока что про это никому.
Ну-ну, иди отдыхай, не скоро он еще будет.
Алеша пришел на рассвете. Глаза его блестели, лицо еще больше осунулось.