Чужаки
Шрифт:
Ершов говорил, что бог это выдумка попов и буржуев, что он им нужен для обмана народа, Марья относилась к его словам с недоверием и даже возразила:
— Бог-то для всех одинаковый, и для бедных, и для богатых. Он един.
— Да нет! — мягко улыбнувшись, ответил Ершов. — Для бедных бог — это пугало. Им заставляют нас все терпеть, все прощать: и грабеж, и обман. А для попов бог — легкая жизнь, деньги. Они плывут к ним из наших карманов, как манна небесная. Лишь для богатых бог помощник и защитник. Разве это не так, Марья? — ласково посмотрев на женщину, спросил
Задумавшись, Марья долго не отвечала. «Про попов он, пожалуй, правду говорит, — думала она. — Недаром говорят, что у попа глаза завидущие, а руки загребущие. Так оно и есть. Мы голодаем, а они, как борова, того и гляди лопнут с жиру., Карповой стало страшно от этих мыслей. Она даже закрыла глаза, но голову сверлила неотвязная мысль: — А что же царь небесный смотрит? Где же правда, о которой нам говорят?»
Ершов, не дождавшись ответа Марьи, продолжал:
— Вот я помню, у нас в селе поп Михаил, не переставая твердил, что «легче верблюду пролезть сквозь игольное ушко, чем богатому попасть в царство небесное», а у самого хоромы необъятные, заимка, пять батраков; овец, коров, лошадей — не пересчитаешь сколько. Знающие люди уверяли, что у него в банке больше двадцати тысяч лежало.
— Да это ты про нашего отца Андриана говоришь, — не стерпела Марья. — Только у нашего-то, говорят, не двадцать, а сорок тысяч в банке положено.
— Значит, — разводя руки, спросил Ершов, — он в царство небесное попасть никак не может?
— Выходит, что так, — пожав плечами, согласилась Марья.
— Да он туда и не собирается, — пробасил Шапочкин, — царством-то небесным он только нашего брата обманывает, а сам-то знает, что его нет.
— А вы, Мария, что на это скажете? — спросил Ершов, не сводя с нее взгляда.
— А вот то и скажу, — еще не смело, но по привычке откровенно, ответила Марья:-свекор у меня всегда говорит: «Что поп, то ботало».
— Значит, о боге они нам говорят одно, а сами думают другое? — продолжал спрашивать Ершов.
— Им так, поди-ко, сподручнее оплетать нашего брата, — уже не скрывая неприязни к попам, ответила Марья. — Все они до единого мытари.
Беседа о боге продолжалась два дня. Теперь она уже не боялась вставить и свое словечко или задать вопрос и немало удивляла товарищей по камере своей природной смекалкой.
Когда пришла очередь проводить беседу обладателю молодого задорного голоса — Саше Каурову, на середину камеры выскочил высокий, гибкий, как молодое дерево, белокурый парень лет семнадцати.
Встряхнув волосами, Саша устремил взгляд на товарищей; на его впалых щеках заиграл румянец.
— Несколько лет назад, когда я был еще совсем маленьким, — остановившись среди камеры, начал рассказывать Саша, — к нам на завод приехал из Екатеринбурга слесарь. Вначале ничего особенного за ним не примечалось. А потом, когда приобрел товарищей, он сразу же начал организовывать социал-демократический кружок. Работником слесарь был напористым, трудился не покладая рук. Отработав свою смену, он шел в школу учить грамоте рабочих, читать им книги, вести беседы. Всех поражало, что он половину своего заработка каждый раз раздавал инвалидам, вдовам и сиротам.
Однажды на заводе случилась беда. После сильного ливня хлынувшие с гор потоки размыли дамбу. Прорвавшись из заводского пруда, вода устремилась к новой, еще мало разработанной шахте. В это время, как назло, испортился шахтный подъемник.
Людям, что были под землей, грозила неминуемая гибель. Все бросились к управляющему; а тот, боясь убытков для хозяина, приказал заделывать промоину. Пока отремонтируют промоину, шахту затопит. Что тут делать?
В этот момент и показал себя наш новый слесарь. Прихватив с собой двух рабочих и, ничего никому не говоря, он бросился к старому запальщику шахты, англичанину Барклею.
Барклей с первых слов понял, что от него требуется. Не мешкая, взвалил он на плечи сумку с динамитом, и все четверо побежали к заводской плотине. Когда прошли шлюз и водосливные ворота, старый англичанин остановился и стал готовить взрыв плотины.
«Никогда не работал я с такой энергией, как в этот раз», — рассказывал нам потом Барклей. Он радовался, что ему представилась возможность сделать сразу два добрых дела: во-первых, спасти более ста человек рабочих, а во-вторых, воспользовавшись удобным случаем, нанести хозяевам завода серьезный убыток.
Когда подготовка к взрыву подходила к концу, у плотины появился управляющий с группой полицейских. Он понял намерение Барклея и с руганью побежал на плотину, но в это время запальщик поджег шнур и быстро пошел к берегу.
Растерявшись, управляющий, как помешанный, метался от одного полицейского к другому и, наконец, как видно, решившись, закричал:
— Деньги, много денег, тысячу рублей золотом получит от меня тот, кто оборвет шнур!
Один из полицейских торопливо перекрестился, сбросил с себя мундир и что было сил помчался к месту, где дымился шнур…
Барклей остановился, растерянно глядя то на рабочих, то на бегущего к плотине полицейского.
Расстояние между полицейским и местом взрыва становилось все меньше — и вдруг, расталкивая толпу, выскочил слесарь. Не обращая внимания на крики товарищей, пытавшихся удержать его, он ринулся вслед за полицейским. Еще минута — и вот он уже догнал его возле самого заряда. Удар — и полицейский полетел с плотины. Шнур догорал. До взрыва оставалось каких-нибудь пять секунд. Казалось, что спасения для слесаря уже нет, нов это время с берега донесся отчаянный голос старого Барклея:
— В воду бросайся! В воду!
Это решило дело. Слесарь бросился в поток. А через секунды глыбы камня обрушились как раз на то место, где только что стоял этот человек. Но теперь они были ему уже не страшны.
— Дело этим, разумеется, не кончилось, — помолчав, продолжал Саша. — Через несколько дней слесаря посадили на скамью подсудимых. Его обвинили в нанесении полицейскому побоев. Кроме этого, ему предъявили иск на триста тысяч рублей за причиненные хозяевам убытки, которые они потерпели от взрыва плотины и простоя завода.