Чужая боль
Шрифт:
Когда пришли домой, Сашка спросил:
— За что избила Аню?
— Она деньги украла, собиралась поехать к тебе на зону. Даже не предупредила. Ее с милицией нашли уже на вокзале. Поезд ждала.
— А до того за что избила? От хорошего не уезжают.
— В бомжата убегала. Чтоб там тебя дождаться. А до того вырезала меня со всех фотографий и сожгла. Даже наши свадебные фотографии все испортила. Ни одной целой фотки не оставила.
— Себя вини. Перестала считать тебя матерью. Привела хахаля, вот и получила. Она его тебе никогда не простит, ни живого, ни мертвого. Я какой бы ни был, родной отец ей и не обижал, не сделал ничего плохого, потому меня всегда помнила и ждала. А вот ты перестала быть для нее матерью. При живом отце чужих мужиков не водят.
— Уже давно его нет, а она мстит.
— Тут уж ей виднее! Помоги дочке собраться. Нам в дорогу пора. Она не из близких.
— Скажи хоть, куда ехать собрались.
— На Смоленщину.
— Думаешь, там без меня тебя примут? — закапали слезы из глаз.
— Даже уверен в том. Старики с самого начала были против нашей свадьбы. И вообще не советовали жениться так рано.
— Ну, я на тебя не висла!
— Зато на росписи настояла!
— А ты как хотел, чтоб я жила сучкой? Как теперь говорят, гражданской женой. Нет уж, я себя уважала всегда. А и вышла за тебя девушкой.
— Зато потом отмочила хуже любой путаны. При живом мужике хахаля привела. Не нагулялась, сравненье искала. Нашла приключения на свою задницу. Теперь одна помыкайся, остынь от сучьей болезни. Может ума прибавится. Все бабы, родив дитя, забывают про течку, и только ты никак не остывала.
— Хватит попрекать. Ведь разбегаемся. Кончай говнять, как будто хорошего за все годы никогда не было, — обиделась баба.
— То малое доброе большая туча закрыла. Ты не стой, собирай дочку. Нам с нею на самолет нужно успеть. А потом поездом всю ночь в Смоленск ехать.
— Возьмите меня с собой! На новом месте заживем совсем иначе, как в самом нашем начале, помнишь? — подошла совсем близко, заглянула в глаза. У Сашки сердце затрепетало пойманной птахой. Вспомнилось первое свидание, робкий поцелуй, первое признание в любви, как волновался, делая предложение. А губы Ленки так близко. И в глазах те же звезды вспыхнули, как тогда. Сашка уже потянулся к бабе. Хотел обнять, прижать к себе. Ведь целый год спал на шконке один, как барбос. А тут вот она, своя, родная, вон как ластится. Сама хочет его. Рванул бабу к себе и мигом перед глазами встали багрово-синие рубцы на теле дочки. Все помутилось враз. Он оттолкнул Ленку от себя, отвернулся к окну, скрипя зубами от задавленного желания.
— Нет, надо себя в руки взять. Хорошая мать семью бережет. А эта, меня в зону выпихнула и дочку истерзала, издевалась над малышкой. Не будет из нее путевая жена. Не зря Иваныч говорил, что бабы могут стать воротами в зону либо крышкой для гроба. А мне ни то, ни другое не надо, — решил Сашка.
— Останьтесь со мною хоть на эту ночь. Подарите ее мне. А завтра поедете. Нынче в последний раз побудем супругами, — предложила кротко.
— Нет, Лена, не стоит затягивать расставание. Оно неминуемо. Не обессудь. Ты сама во всем виновата. Я не могу простить тебе ни зону, ни за дочь. Ты не стоишь и короткой ласки. Слишком хищная, злая, ты не нужна нам в семье.
— Хочешь сказать, что запретишь мне видеться с дочерью?
— Она растет, сама решит, я ей свое мненье не буду навязывать, а и переубеждать не хочу. У детей своя память. Она до гроба живет. И я не в силах помочь тебе, если Аня не захочет простить. Она в своем праве. Знаешь, кто-то из мужиков барака как-то сказал:
— Дети чисты, как первая любовь. Жаль, когда теряем их, то навсегда. Дети и любовь никогда не прощают и не возвращаются. Это много раз доказано жизнью. Потому и тебе не советую терять впустую силы и время.
— А ведь мы еще пожалеем об этом дне, когда могли что-то исправить, наладить и простить, но ты не захотел. А этот день уже не повторишь и не вернешь.
— Я и не хочу. Давай расстанемся молча. Так оно будет честнее, — предложил Сашка.
— Что ж, воля твоя!
— Пап, я все свое собрала! — послышался голос дочери.
— А вот эту куклу забыла!
— Нет, я ее оставила здесь. Ее мне подарил чужой дядька, какой умер. Мамка заставляла называть его отцом. Но как чужой может стать родным? Так и его кукла не стала моей подружкой. Пусть остается здесь, любить ее все равно некому.
Сашка понял, у дочки существует свое мнение, она начала взрослеть раньше времени, от нее безвозвратно уходило детство.
Анюта подошла к отцу, обхватила ручонками за пояс и спросила тихо:
— Пап! А как мне ее называть теперь.
— Кого? — не понял Сашка.
— Ну, эту, какую мамой звала.
Человек растерялся и поначалу не знал, что ответить, а потом словно спохватился, взял дочь за руку, увел в спальню:
— Почему об этом спрашиваешь?
— Мы же уезжаем от нее насовсем. А от своих не уходят. Только от чужих. Какая она мне мама? Я ее больше не увижу.
— Я был в тюрьме ни один год. Что ж, и я на это время стал чужим? Тем более, с вами жил чужой.
— Но ты меня не собирался отдавать, не в интернат, не в приют. Тебя увели, отняли, а она со мной жила. Но была даже хуже чужой. Если б ты знал все, меня бы понял.
— Аня, она родила тебя. И хочешь того или нет, до смерти, навсегда останется твоею матерью. Это не исправить, не сменить. Она, какая бы ни была, родная. И останется жить в твоей крови и плоти. От того никуда не денешься. Она твоя мать и ты должна называть ее только так. Иного имени нет.
— А жаль! — насупилась дочка.
— Не всем везет с родителями. Ты еще убедишься, что в жизни встречаются куда как хуже нашей. Они не только бьют и обижают своих детей, а и убивают их. Выгоняют из дома на мороз почти голиком, не дают есть. И это совсем маленьких ребятишек. Ты уже знакома с бомжами и, конечно наслышалась от них всякого. Эта детвора не случайно оказалась на свалке. У них есть родители, но их такими никто не признает. Да и они не ищут ребятню, чтоб вернуть домой, забыли навсегда, отказались.