Чужая боль
Шрифт:
— Ну, успокойся, не реви. Мы не совсем плохие, как тебе показалось. Иди ко мне, — позвал дед девчонку.
— А почему я должна называть вас как чужих? Или мы все глупые?
— Так положено!
— Где? Кем?
— В каждом культурном обществе, в любой порядочной семье так заведено. И мы эти общие правила не собираемся менять, — отозвалась старуха фыркая.
— Дурное общество! Люди Боженьку на Ты зовут. И Он их любит. А ваше общество — кто перед Богом. Сплошное говно.
— Как смеешь в моем доме так выражаться? Нахалка!
— Баб! А у тебя на жопе халата дырка. Большая-пребольшая. Наверное, пропердела. Я даже вижу, какие зеленые у тебя трусы. А еще у твоего лифчика от злости бретелька оторвалась. И сиська по коленке гуляет. Приведи себя в порядок, а то вороны на даче тебя за пугало примут. Правда, дедунь? — смеялась Анна и добавила:
— Прежде чем папкины носки высмеивать, себя оглядеть нужно.
— До чего дерзкая девчонка! Нет! Я с такою никогда не уживусь, — бурчала Наталья Никитична, уходя в спальню.
— Баб! Ты меня еще звать будешь.
— Ни за что! — послышалось из спальни.
— А вот посмотришь, уже летом скучать станешь.
— Только не я!
— Баб! Смотри! Кот твои зубные протезы лизал, а теперь обоссал их. Ты, наверное, валерианку пила. Что теперь делать станешь. От протезов, как из унитаза несет.
Бабка выскочила из спальни в одних рейтузах. Забыла старая, что в зале муж и сын.
— А разве хорошо в таком трико выскакивать из спальни при чужих? — язвила Анка.
— Я у себя дома. А ты, если воспитанная, отвернись, — отняла бабка протезы у кота, какой вздумал играть ими. Она перескочила на кухню, помыла протезы, положила в содовый раствор.
— Ты там скорей управляйся. Ужинать пора, — напомнил дед и добавил:
— Ведь наши с дороги! Она у них дальней была.
— Максима дождемся. Вместе поедим. Он уже скоро придет. Не накрывать же на стол по десять раз.
— А хорошая у нас Анютка. Только приехала, уже за меня вступилась перед Никитичной, велела по теплому называть. Вот это настоящая внучка, никого не испугалась, даже моей Натальи Никитичны. Она нас всех в ежовых рукавицах держит и дыхнуть вольно не дает, — сказал Павел Антонович обескураженному Сашке. Тот не знал, как угомонить дочку, а она словно назло вставляла бабке все новые шпильки:
— Баб!
— Не обращайся ко мне по-деревенски, я не признаю такой вульгарщины.
— Хорошо, пусть кот весь носок твой распустит на свои лапы. Он уже к пятке добрался.
— А ты чего сидишь? Отними!
— Хочу, чтоб вежливо попросили! — ответила Анька хохоча.
Бабка отняла у кота нитки. А отец, глянув на часы, достал сотовый телефон.
— Уж не матери звонить намылился? — на-сторожилась Анька и перестала подкидывать коту клубки ниток, решила послушать, с кем и о чем будет говорить отец.
— Иван Антонович, здравствуйте! — заговорил Сашка и услышал в ответ:
— Приветствую! С кем имею честь говорить?
— Кравцов Александр Павлович. Ваш племянник! Если помните, обо мне с вами говорил подполковник Киселев. Он разрешил мне сослаться на него и напомнить о том разговоре. Он рассказал обо мне.
— Да, было такое. Помню. Я ему сказал, что могу взять вас на общих основаниях.
— Я и не претендую на исключительность!
— Напомните ваше имя!
— Александр!
— Скажите! Вы с деревней знакомы? Что умеете?
— В деревне был. Но ничего не умею. Если возьмете, научусь, — ответил Сашка.
— Кем работал?
— Бурильщиком.
— Это нам совсем не нужно.
— Еще автослесарем.
— Вот это уже хорошо! Нам нужны слесари в мехпарке.
— В последний год был в бригаде дорожников.
— Ну, совсем клад, сокровище! Конечно, возьму. Дорожники дозарезу нужны, но толковые, работящие люди. Мы без них задыхаемся. Дороги у нас безобразные! Мучаемся с ними, и все руки не доходят сделать их основательно. Специалистов нет. Потому, ремонтируем их по-своему, по-деревенски, засыпаем дырки, ямки и на том все. А через пару недель снова латаем. Ну, хоть ночуй на наших дорогах, толку все равно никакого. Только зимой от них отдыхаем, — разговорился Иван Антонович. И, словно спохватившись, спросил:
— Вы, я извиняюсь, выпиваете? Я это к чему спросил, всех опрашиваем загодя, чтобы потом избежать недоразумений. Мы пьющих не берем в хозяйство. От них один урон и неприятности. А потому, лучше сразу выяснить.
— Выпить, понятное дело, могу. Но не страдаю пристрастием. Хотя в праздники за компанию, случается выпивал рюмку, другую, но никогда не падал, меру свою знаю и ни разу не перебирал, а теперь и вовсе не до того. Вы знаете, я совсем недавно из зоны. Оправдан.
— Я наслышан…
— У меня дочь.
— Ну и что? У меня семеро по лавкам скачут.
— Я сам ее растить буду. Без жены. Мы с нею разъехались. Так что не до выпивки мне.
— Дочь совсем маленькая?
— В третьем классе.
— Так это уже хозяйка в доме!
— Моя пока не приучена.
— Не беда! У нас все быстро освоит. Куда денется?
— А с жильем как?
— Без проблем. Нынче пошлю баб, чтобы прибрали в доме. Пусть окна и полы помоют, во дворе подметут. Без хозяина полгода стоит. Прежнего за пьянку выгнал. Сразу всех выселил. Они не только гнали самогон, а и продавали деревенским, спаивали моих людей. Я пробовал говорить с ними, не помогло. Пришлось расстаться, — вздохнул Иван Антонович.
— Думаю, у нас с вами до того не дойдет.
— Это хорошо. Но знайте, заработки у нас не северные! Больше всех получают животноводы. Их продукция в постоянном спросе. У других получки поскромнее.
— А сколько в среднем получают? — поинте-ресовался Сашка.
— Самое малое — три тысячи. Другие больше. До девяти. Смотря где, и как работают. Все от отдачи. Слесари по семь-восемь тысяч. Ну и халтура имеется. Хоть у нас деревня, люди имеют транспорт. А он, иногда ломается. Наши слесари ремонтируют. Раньше за бутылку, теперь за деньги. Вот и получается приработок. Конечно, не в рабочее время ремонтируют.