Чужая игра для Сиротки
Шрифт:
Пролог
Свет понемногу разрывал безвестность, в которой она плавала. Сначала это было похоже на едва заметное пятно, которое появилось за пеленой мрака и несмело плавало там, будто боялось подступиться ближе. Постепенно оно окрепло, набрало силу. Первый толчок яркой вспышки больно прошелся по векам, словно натянутая струна — по оголенным нервам.
Она вскрикнула — и тьма снова проглотила ее.
Постепенно, свет вернулся, на этот раз настойчиво толкался сквозь завесу. Тьма изо всех сил противилась
Когда последняя преграда беспамятства растворилась, она снова закричала, остервенело зашарила вокруг. Пальцы утопали во влажной земле, вырывали клочья травы. Ноздри наполнились ароматом прелого леса, грибов, беспощадного папоротника, в котором не выживало ничего, кроме ему подобного.
«Где я?»
Вопрос прозвучал за гранью сознания, простой и сложный одновременно. Два слова, плевое сочетание звуков, на которые не ответит разве что новорожденный младенец, но ответа на них не было. И чем сильнее она будоражила память в поисках ответа, тем жарче растекалась агония.
Тело сотрясла первая судорога. Она расколола хрупкое сознание, словно молния, потянула на дно, где не могла выжить ни одна здравая мысль.
Откуда-то справа раздался лай, следом — рык.
Звери шли за добычей. Она не понимала, откуда знает это, если не в состоянии вспомнить даже собственное имя, но была абсолютно уверена, что так рычат н’дарские зверодавы, когда их спускают с цепи.
И она знала, что сегодня они взяли ее след.
Она открыла глаза — и отшатнулась, когда в нескольких сантиметрах от лица с громким лязгом сомкнулись тяжелые челюсти. Зверодав смотрел на нее красными, наводненными крошечными зрачками глазами, слюна обильно стекала с его морды.
— Спокойно, — прошептала она, но тварь уже встала в стойку и разомкнула челюсти.
Желание обмениваться с гончей любезностями напрочь отпало.
Зверюга громко залаяла. Под напором несущихся во весь напор туш затрещали кусты, земля заходила ходуном. Не прошло и минуты, как на зов товарища явились еще шестеро. Повинуясь вышколу и инстинкту, зверодавы окружили жертву.
Отрезали пути к бегству.
Она зажмурилась.
«Кровь, защити меня!»
Ну же!
Сжала и разжала пальцы.
Должно что-то произойти… Что? Она не знала. Но это всегда срабатывало.
Что-то в ее крови всегда вступалось, когда ей грозила опасность.
Что-то, о чем она тоже забыла.
Что-то, что учуяли н’дарские гончие.
Выразительный свист заставил зверодавов сомкнуть челюсти и степенно усесться на землю. В мгновение ока превратились в ручных питомцев, выполнивших свое предназначение и ожидающих вознаграждения. Но несмотря на их показное и внезапное дружелюбие, она и не помышляла о побеге.
«Зачем я хочу убежать? От кого или от чего?»
Кроны чернолистного клена склонились над ней непроницаемым покровом, где-то за ним угадывалась еще более густая пелена сизого тумана. Она не знала наверняка, вечер сейчас или раннее утро, но отчего-то была уверена, что такое разноголосье терпких запахов знаменует закатную пору. Что за нелегкая
И почему не дает разорвать честно пойманную добычу?
Зверодавы хором забили по земле хвостами-плетками. Каждый заканчивался здоровенным ороговелым наростом-колотушкой. Она помнила, что одного такого удара даже в пол силы, хватит, чтобы превратить грудную клетку в месиво. Но твари послушно ждали приближение хозяина.
Она зажмурилась, попыталась вспомнить молитву. Память живо подкинула по меньшей мере десяток разных.
Ничего не стоящих.
Абсолютно бесполезных.
На краю оврага, в который она, судя по боли во всем теле, свалилась кубарем, появилась мужская фигура. Его лицо утонуло в полумраке, белоснежная, кое-как заправленная в кожаные штаны рубашка выделялась на фоне общей серости болезненно-светлым пятном. Ботинки на тяжелой подошве выглядели так, будто он только-только сунул в них ноги и не потрудился зашнуровать. Темные волосы падали на лоб, надежно скрывали взгляд.
Он легко спустился вниз.
Тяжелые подошвы его ботинок тонули в рыхлой земле, но он шел без труда, четко и уверенно
Как механикус.
Только это был человек — она знала.
Человек без сердца и души.
Мужчина небрежно почесал самого крупного зверолова за ухом. Зверюга приняла ласку и широко разинула пасть, почти как обычная собака.
— Я нашел ее, — бросил мужчина куда-то за спину.
Голос у него низкий, тяжелый.
Она замотала головой и закрыла ладонями уши, когда знакомая хрипотца полоснула память вспышкой боли.
Она не помнила, кто перед ней, но знала, что будь ее воля — унеслась бы от него прочь со всех ног.
Потому что н’дарские зверодавы не слушаются абы кого. Потому что признают лишь того, кто сильнее. Кто голыми руками убил вожака стаи, чтобы самому им стать.
Он приблизился еще на пару шагов, достаточно близко, чтобы она смогла разглядеть его лицо. Она совершенно точно знала, что видела его достаточно часто, чтобы вспомнить до малейших деталей: тяжелая челюсть, острый с горбинкой нос, плотно сжатые губы, и темно-красные звериные глаза. Она помнила даже, что правую щеку мужчины уродует косой шрам, еще достаточно свежий, чтобы выделяться на смуглой коже багровым росчерком.
Он… Инквизитор? Но из каких? Его можно одолеть?
Несколько бесконечных секунд они обменивались взглядами.
Никто не спешил нарушать молчание.
— Я… не помню… ничего, — жалобно проронила она.
Мужчина не изменился в лице, лишь туман в его глазах заклубился с новой силой.
Чтобы он не хотел услышать, ее слова определенно не имели ничего общего с его ожиданиями.
— Слишком банальная ложь, даже для тебя, — бросил он.
— В чем я виновна?
Вопрос казался уместным. На фоне того, что она валяется в овраге, загнанная, будто дичь, сворой натравленных псов, это предположение было единственно верным.