Чужая роль
Шрифт:
— Опаздывает, — услужливо подсказала миссис Лефковиц с дивана в гостиной. В дверь постучали.
— Здравствуйте, леди, — приветствовал их Льюис, стоя на пороге с охапкой тюльпанов, бутылкой вина в руках и квадратной картонной коробкой под мышкой. — Пахнет чудесно!
— Я слишком много всего наготовила, — пробормотала Элла.
— Значит, будем доедать остатки, — заверил он, протягивая руки к миссис Лефковиц, которая, как заметила Элла, успела мазнуть губы розовой помадой.
— Здравствуйте,
— Вы, должно быть, миссис Лефковиц, — сказал он, помогая ей подняться. Элла, возившаяся на кухне, затаила дыхание в надежде, что наконец узнает имя миссис Лефковиц, но вместо этого старуха кокетливо улыбнулась и позволила Льюису проводить ее к столу.
После ужина, десерта и кофе в гостиной миссис Лефковиц удовлетворенно вздохнула и, слегка рыгнув, сообщила, что ее трамвай вот-вот подойдет, после чего захромала в ночь. Элла и Льюис обменялись улыбками.
— Я кое-что вам принес, — сообщил Льюис.
— О, не стоило, — порывисто запротестовала Элла, но Льюис уже открывал коробку. При виде содержимого сердце Эллы сжалось в ледяной комок. Альбом. Семейный альбом. Что это на него нашло?!
— В тот раз я рассказывал вам о своей семье, вот и подумал, что, может быть, вы захотите увидеть снимки, — пояснил Льюис, усаживаясь на диван с таким видом, словно в его поступке не было ничего необычного. Словно это было просто — открыть альбом и взглянуть в лицо прошлому. Лицо Эллы словно замерзло, окаменело, но она заставила себя улыбнуться и села рядом.
Льюис открыл альбом. Родители, в скованных позах и старомодной одежде. Льюис с братьями, Шарла в оранжевом, или ярко-розовом, или бирюзовом (а иногда в том, другом и третьем сразу). Их сын. Дом Льюиса и Шарлы в Ютике, одноэтажный, с пологой крышей и розами у двери.
— Школьный выпускной Джона… или это в колледже? Вот тут мы на Большом каньоне, который вы, вероятно, узнали и без меня… а это обед в честь ухода на пенсию.
Свадьбы, празднования бармицвы [31] , пляж, горы, младенцы…
31
Совершеннолетие у еврейских мальчиков празднуется в тринадцать лет.
Элла вынесла все, улыбаясь, кивая и произнося все необходимые фразы, пока это, слава Богу, не закончилось.
— А как насчет вас?
— Что именно? — бросила она.
— Не хотите показать мне свои снимки?
Элла покачала головой.
— У меня их не так много.
Она не солгала. Когда они продали свой дом в Мичигане и переехали сюда, пришлось отправить на хранение кучу вещей: мебель и зимние пальто, десятки коробок с книгами и все фотографии — слишком больно было смотреть на них. Но, может быть…
— Погодите! — воскликнула Элла и, подойдя к чулану в спальне, принялась шарить за стопками белья и полотенец. Наконец пальцы наткнулись на старую сумку, в которой лежал простой белый конверт с несколькими снимками, сделанными «Полароидом». Элла вернулась в гостиную и выложила перед Льюисом всю стопку. Сверху лежал самый старый снимок. Она и Аира, стоящие под брызгами Ниагарского водопада, во время медового месяца. Льюис внимательно изучил фото, поднося его к лампе на пристенном столике.
— Кажется, что вы встревожены, — заметил он.
— Может, так оно и было, — пожала плечами Элла. Снимков было не так уж много. Аира, позирующий у таблички «Продано» перед их домом в Мичигане, Аира за рулем их первого нового автомобиля. Элла и Кэролайн. Сосед снял их в тот день, когда они приехали домой из роддома. На заднем фоне — Элла с чемоданчиком. У двери — Аира с трехдневной малышкой Кэролайн, завернутой в розовое одеяло и подозрительно поглядывающей в камеру.
— Моя дочь, — прошептала она, готовясь к неизбежному. — Кэролайн.
— Настоящая красавица, — похвалил Льюис.
— У нее были черные волосы. Шапка черных волос. И теперь мне кажется, что она проплакала без перерыва целый год.
На последних снимках были Кэролайн с отцом, в лодке, одетые в рыбачьи жилеты и одинаковые кепочки, и Кэролайн в день свадьбы. Стоящая рядом Элла поправляла складки ее фаты.
— В самом деле красавица, — повторил Льюис. Элла не ответила. Повисло молчание.
— Я очень долго не мог говорить о Шарле, — добавил он, — так что прекрасно вас понимаю. Но иногда неплохо поделиться с кем-то. Вспомнить минуты радости.
А были ли у нее минуты радости с Кэролайн? Элла помнила только сердечную боль, бесконечные тревожные бессонные ночи ожидания в темноте, когда скрипнет дверь или окно (если Кэролайн в очередной раз отчисляли из школы). И день, когда на обитой золотистым бархатом кушетке в гостиной стоял гроб, слишком узкий, чтобы туда мог поместиться человек. Ожидающий, когда ее дочь вернется домой.
— Она была… — начала Элла, — прекрасна. Высокая, с каштановыми волосами, изумительной кожей… такая живая. Смешная.
«Безумная», — прошептал внутренний голос.
— Душевнобольная, — произнесла она. — Маниакально-депрессивный психоз. Биполярность, как это называют сейчас. Мы все узнали, когда Кэролайн училась в средней школе. Было… несколько неприятных эпизодов.
Элла прикрыла глаза, вспомнив, как Кэролайн заперлась в спальне на три дня, она отказывалась есть и вопила через закрытую дверь, что в волосах завелись муравьи и не дают ей спать.