Чужая роль
Шрифт:
— Ну же, — настаивал он, потянув ее за руку. — Вам понравится.
— Сомневаюсь. Может, в другой раз?
Но она сама не заметила, как оказалась на улице, и они вместе прокрались мимо потухших окон Мейвис Голд, словно заговорщики или сбежавшие из дома ребятишки.
Пляж был минутах в десяти езды. Льюис остановил машину прямо у края песка, открыл дверцу и помог ей выйти.
— Туфли оставьте, — предупредил он.
Элла сделала шаг и остановилась. Вот она, вода, которую она сотни раз видела из машины, из его высоких окон, видела
— Ой! — Элла подскочила. — Холодно!
Льюис нагнулся и закатал штанины, сначала свои, потом — ее. Протянул руку, и они вошли в воду, сначала по щиколотку, потом по колено. Элла встала неподвижно, ощущая, как затягивают ее волны, непрерывно приглаживающие песок. Слушала рокот океана, втягивала ноздрями запах дыма от костра рыбаков, казавшегося отсюда маленькой огненной точкой.
И вдруг отпустила руку Льюиса.
— Элла! — позвал тот.
Не отвечая, она двинулась вперед… на два шага… на три… Вода дошла до бедер, потом до талии. Свободная ситцевая блузка вздувалась пузырем всякий раз, когда Эллу захлестывала очередная волна. Вода была ошеломляюще холодна, куда холоднее, чем озера ее детства. Эллу трясло от озноба, пока тело не приспособилось к непривычной температуре.
— Эй, осторожнее! — крикнул Льюис.
— Постараюсь, — откликнулась Элла, внезапно испугавшись. Не разучилась ли она плавать? Или подобные вещи не забываются? Наверное, следовало дождаться дня или по крайней мере захватить полотенце…
«Довольно! — велела она себе. — Хватит!» Она боялась целых двадцать лет, даже дольше, если считать те ужасные ночи, когда Кэролайн исчезала неизвестно куда. Но здесь ей опасаться нечего. Особенно сейчас. И в детстве, и в юности она больше всего на свете любила плавать. В воде Элла чувствовала себя непобедимой и свободной, словно могла добиться всего на свете, неустанно рассекать волны, пока не доберется до Китая.
— Хватит! — повторила она и оттолкнулась ногами. Волна ударила ее в лицо. Элла захлебнулась, выплюнула соленую воду и рассекла темную толщу. Ноги беспомощно болтались, пока не отыскали наконец нужный ритм. Вот оно! Вода держит ее, она снова плывет.
— Эй! — встревоженно окликнул Льюис. Элла была почти уверена, что, если сейчас обернется, увидит младшую сестренку Эмили, стоящую на берегу, бледную, трясущуюся, кричащую сквозь слезы: «Элла! Ты слишком далеко заплыла! Элла, вернись!»
Она все же обернулась и едва не рассмеялась, разглядев неловко гребущего к ней Льюиса. Зубы стиснуты, голова высоко поднята (наверное, чтобы не намочить слуховой аппарат). Элла перевернулась на спину, так что волосы раскинулись по воде, и подождала, пока Льюис не поравняется с ней, а потом, коснувшись его ладони кончиками пальцев, снова встала на ноги.
— Знал бы я, что мы соберемся поплавать, — пропыхтел он, — надел бы плавки.
— Я тоже не знала, — извинилась она. — Это был порыв.
— Надеюсь, с вас пока достаточно?
Вместо ответа Элла снова легла на спину и позволила воде нести ее. Сейчас она чувствовала себя яйцом в кастрюле с теплой водой, лелеявшей, ласкавшей, окружавшей ее со всех сторон.
— Да, — сказала она наконец, и они дружно погребли к берегу.
Позже, сидя на пляжном столике, завернутая в пропахшее плесенью одеяло, которое Льюис вытащил из багажника машины, Элла прошептала:
— Вы сегодня спросили меня, о чем я жалею.
— Это было до купания? — спросил он, словно соль отбила у него память.
— До, — кивнула Элла. — Но сейчас я хочу сказать правду.
Она глубоко вздохнула, вспомнив, как вода держала ее, несла, вселяя отвагу. Как, маленькой девочкой, она заплывала дальше, чем другие дети, дальше, чем многие взрослые, так далеко, что Эмили позже клялась, будто с берега сестренка казалась не больше соринки на воде.
— Я сожалею о том, что внучки для меня потеряны.
— Потеряны, — повторил Льюис. — Почему?
— После смерти Кэролайн отец их увез. Переехал в Нью-Джерси и не пожелал со мной общаться. Очень злился… на меня… на Аиру… на всех. И на Кэролайн тоже, но ее не было рядом. А мы были. Я… — Она плотнее закуталась в одеяло. — И я его за это не осуждаю. — Элла опустила глаза, с преувеличенным вниманием рассматривая руки. — Наверное, мне стало легче. С Кэролайн было очень трудно иметь дело, а Майкл так рассердился, что я даже обрадовалась, когда больше не пришлось встречаться с ними. И я нашла самый легкий выход: замкнулась в себе. И больше не пыталась увидеться с внучками. Теперь они для меня потеряны.
— Может, стоит попробовать еще раз? — предложил Льюис. — Что, если они будут рады получить от вас весточку? Сколько им лет?
Элла не ответила, хотя знала, что Мэгги уже почти двадцать восемь, а Роуз — тридцать. Вполне возможно, обе уже замужем, имеют детей, носят другие фамилии и ни к чему им чужая старуха, решившая ворваться в их жизни с грузом тяжких воспоминаний и именем погибшей матери на устах.
— Может быть, — кивнула она, потому что Льюис, сидевший скрестив ноги на пляжной скамье, приглаживая так и не высохшие волосы, не сводил с нее глаз. Он кивнул и улыбнулся, и Элла поняла, что этой ночью ей больше не придется отвечать на вопросы.
30
Жизнь в Принстоне не представляла особых проблем. А вот деньги…
Мэгги скоро поняла, что двести баксов минус двадцатка, потраченная на еду в «Уа-уа» в те дни, когда она не сумела пробраться в студенческую столовую, или в буфет с пиццей, или в кафе-мороженое «Томас суит», плюс украденные кредитные карты (которыми она боялась воспользоваться) — чересчур скудный капитал для начала новой жизни. Денег не хватило бы даже на билет до Калифорнии, не говоря о задатке за квартиру.