Чужая в чужом море
Шрифт:
— Элементарно, — сказал он, — По ходу, это меганезийский фольклор. Точнее, монолог про фольклор. Обо Ван Хорн — это, типа, наш Геродот и Ричард Фейнман в одном лице. Он в первые дни гражданской войны приехал из Новой Зеландии, помогать нашей революции. Воевал он недели две, а потом сообразили, что он ученый, и перевели его на Тинтунг, в «Creatori»… Короче, это лучше читать. Сейчас он на Токелау, в университете Факаофо, преподает физхимию и что–то там еще, а пишет так, в порядке хобби.
Аилоо прислушалась, и сказала:
— Сейчас эта морская лягушка вылезет, и мы ее отправим в библиотеку, искать Ван Хорна.
— Лягушки не бывают морскими, — авторитетно заявила Рити, появляясь на балконе, — Они живут в пресной воде, и бывают озерные, древесные и… Ой!
Это Лимо, поднимавшийся вслед за ней по лесенке, слегка шлепнул ее по заднице.
— Aloha, foa, — сказал он, отфыркиваясь, — C чего это вам понадобился Ван Хорн?
— Это мне, — уточнила Жанна, — ну, поскольку я пишу о стране, то…
— А, я понял… Рити, сбегай в мой кабинет и притащи «Atomic Autodefenca». Она, скорее всего, в левом шкафу, полке примерно на четвертой… или пятой. Журнальный формат, толщина дюйм, красная обложка. Если нет, то на полках над столом. А если…
— Короче, везде, — заключила Рити, — Это про что хоть?
— Про все. Про революцию, науку, войну, любовь, торговлю, политику…
— Типа, как Марк Твен? – перебила девчонка, энергично прыгая на одной ноге, чтобы вытряхнуть воду из ушей.
— Ну, типа того, — сказал король, — Захочешь, тоже прочтешь.
— А ей не рано? — спросила Аилоо, — Там не по–детски, вообще–то.
— Ничего себе! — обиженно воскликнула Рити, — Да я уже почти в колледже учусь!
— Тебе до колледжа еще полгода, — отрезал Лимолуа, — Короче, бегом за книжкой.
Та прошлепала через всю террасу, оставляя за собой лужицы морской воды, и, уже с лестницы, задорно крикнула:
— А я все равно прочту! Я читала даже «Пляску смерти», Кеко Хаяси. Вот!
Аилоо проводила ее взглядом и покрутила пальцем у виска.
— Дурная пошла молодежь. Читают только то, что ты им категорически не советуешь.
— Что нового с Эгле? — спросил Лимо, вытягиваясь на циновке, как толстый сонный тигр.
— Метеорологи признали сдвиг в 1 градус
— Гм… И когда они хотят тестировать «RedYeti»?
Аилоо пожала плечами.
— Думаю, не позже, чем за сутки до взрыва. Я бы на их месте не тянула дольше. Мало ли.
— Логично, — согласился он, — Надеюсь, они соизволят сообщить нам не в последний день.
— Можно узнать, о чем речь? — спросила Жанна.
— Новый палубный флаер для катеров ВМФ, — пояснила Таири, — Назван, по приколу, в честь гуманоида, который живет в Тибете. Вояки хотят испытать его внутри урагана. Не гуманоида, я имею в виду, а флаер.
— Летать внутри урагана? Но это же самоубийство!
— По ходу, RedYeti для этого и сделан, — сказал Хаото, — В смысле, не для самоубийства, а для таких полетов. Это я тебе, как соавтор концепт–дизайна говорю. Типа, надо кого–то искать и спасать в шторм. И, по–любому, на первых тестах за штурвалом будет Эле Тики, а ее, понятное дело, никаким ураганом не испугаешь.
— Она что, сумасшедшая?
— Как же она может быть сумасшедшая?… — начал он, но тут с лестницы, перепрыгивая через три ступеньки и размахивая в воздухе ярко–красной книжкой в мягкой обложке, скатилась ужасно довольная собой Рити,
— Запарилась, пока нашла! Держи! — и она протянула книжку Жанне…
…
*********************************
*********************************
У каждой нации, состоявшейся, как культурно–экономическая общность, есть герои–основатели — люди, которые заложили основы того образа жизни, который существенно отличает данную нацию, точнее данный социум, от других. Во многих странах «списки национальных героев» составляются государственными чиновниками либо деятелями господствующей церкви или правящей партии. В Меганезии нет ни тех, ни других, ни третьих (те, что были – расстреляны еще во времена Конвента), а учебники истории, в соответствие с «Биллем о культуре», не содержат оценочных данных о роли конкретных лиц в развитии страны. Иначе говоря, вопрос о героях–основателях полностью отдан в сферу фольклора, и каждый вправе толковать его, как хочет. Я рассказываю о тех людях, которые, на мой взгляд, сыграли ключевую роль в становлении Меганезии.
Если кто–то хочет проверить достоверность моего изложения — нет проблем: большинство героев живы и (на момент написания этих строк) неплохо себя чувствуют. Предупреждаю, что результат проверки может быть и отрицательный: иногда я записывал слухи, а иногда свидетели рассказывали об одних и тех же событиях по–разному. Где–то в тексте я указал на ненадежность источника, где–то — нет. Это мое право, т.к. данная книга — исторический роман, произведение художественное, а не документальное. Ряд негативных отзывов на черновик книги, я получил за включение в свой «список героев» Оливье Бриака и Сэма Хопкинса. Мэтр Бриак, якобы, не имеет никакого отношения к делу, а доктор Хопкинс — вообще вымышленное лицо, вроде Санта Клауса. Именно с них и начинается моя книга.
…
Оливье Бриак и ренессанс культуры «Tiki»
Никто не знает, с чего это вдруг Оливье Бриак, шоумен из культового парижского кабаре «Moulin Rouge» (Красная Мельница), забросил коммерческую хореографию и занялся туристическим бизнесом на островах Таити и Муреа. Было это в 3–й четверти XX века, когда акватория и островные массивы Гавайики (Океании) еще находились под властью держав, нескромно считавших себя «великими». В те не столь отдаленные от нас времена считалось, что единственной прогрессивной культурой является романо–британская, а все остальные годятся лишь на то, чтобы развлекать западноевропейцев и англо–американцев своей трогательной отсталостью. Этим отсталым культурам было позволено существовать только в заповедниках (т.е. на территориях, предназначенных для экзотического туризма). Одну из таких территорий — т.н. «Tiki Village» и создал Оливье Бриак на острове Муреа.
Мэтр Бриак исследовал старые черно–белые (точнее, коричнево–желтые) фотографии тех времен, когда семейно–бытовой уклад канаков (утафоа и маори) еще не был уничтожен работорговцами и прочими христианскими миссионерами, собрал сохранившиеся записи этнографов XVIII — XIX века, тщательно перемешал, отцедил гущу, снял накипь, прогнал через дистиллятор, и получил «древнюю, исконно–полинезийскую культуру tiki». В ней были гордые, независимые, раскованные, веселые и прекрасные люди, идущие по жизни с невероятной легкостью. В «достоверно воссозданной» Бриаком «полинезийской деревне Tiki» на Муреа, нанятые за оговоренную плату этнические канаки, толковые, здоровые и симпатичные парни и девушки, день за днем играли для туристов именно таких людей.
Они демонстрировали свободу от тошнотворных культурологических помоев, в которых «цивилизованные» европейцы, британцы и американцы барахтались с самого рождения, и из которых они вылезали только в могилу. Приезжающие на Муреа, «западные» туристы смотрели на беззаботных, веселых и сексуальных «истинных полинезийцев» с завистью, пытались подражать им, и по–детски радовались, если это им хоть немного удавалось.
Разумеется, «Tiki Village» имела очень мало отношения к реальному прошлому Гавайики. В том, реальном прошлом, дерьма, наверное, тоже хватало, но историческая память о нем была истреблена «цивилизованными» колонизаторами, которые 300 лет жгли, разрушали и запрещали под страхом смерти все, что было хоть как–то связано с исконной культурой и религией Океании. В результате, к началу XXI века в этом регионе существовала только одна картина прошлого — великолепный миф–тики, созданный блестящим талантом мэтра Бриака. Ученики мэтра завершили его труд: «очистив от искажений» кодекс «Mae–mala–oe» (реальный свод законов гавайского короля Камеамеа I, который правил в начале XIX века), они получили «исконный» кодекс «Paruu–i–hoe» мифического короля Мауна–Оро, объединителя древней Гавайики. Ясно, что законы Мауна–Оро соответствовали всей культуре тики – были простыми, естественными и необременительными, как нельзя лучше подходящими для счастливой жизни раскованных и самостоятельных людей.
Последний штрих (last but not least) к «реконструкции культуры Tiki» добавил индийский математик Рамаджан Айар, создавший SMS–псевдоалфавит под виртуальную клавиатуру 4x4, позволяющий быстро писать сообщения из букв разных алфавитов, цифр и простых картинок. Как этот псевдоалфавит стал «пиктографической системой древней Гавайики», а затем – обще–меганезийским алфавитом «Rapik» — это тайна, покрытая мраком.
Тики–миф распространился по всей Океании, как хорошая игра, привлекающая туристов. Никому не пришло в голову, что этот миф формирует у местных жителей очень простой взгляд на историю Океании: была счастливая страна Гавайика, с прекрасными законами и обычаями, но пришли чужие правители, со своей дрянной культурой, дрянной религией и дрянными законами, и все испортили. Конечно, тики–миф, сам по себе, не мог привести к алюминиевой революции — революция направляется экономическими мотивами. Но тики–миф придал ключевым реформам тот тренд, о котором пойдет речь в следующих главах.
…
Сэм Хопкинс и принцип экономичной войны.
Говорят, что он родился где–то в Неваде, 4 года учился в California Institute of Technology, а потом сел в тюрьму за то, что переспал с 16–летней девицей. Он упустил из виду, что в Калифорнии, в отличие от Невады, «возраст согласия» не 16, а 18 лет. Выйдя из тюрьмы, Сэм Хопкинс обнаружил, что из–за клейма «педофил», не имеет никаких шансов «сделать себя» в США. От обиды он начал публиковать в молодежных журналах резкие статьи о деятельности правительства США. Одна из этих статей — «Мистическое бессилие» — опубликована за подписью «Сэм Хопкинс» в журнале «Free Cyberpunk» (Карсон–Сити, Невада) незадолго до Алюминиевой революции в Меганезии, и это исторический факт, т.к. есть архив журнала. Вот текст этой статьи:
…
«Простые граждане развитых стран живут в полном неведении о том, как бездарно тратятся огромные средства, ассигнуемые на военные программы, и как беззащитны окажутся их страны в военном конфликте с жестоким и прагматичным противником.
Возьмем для начала такую важную часть вооруженных сил, как военно–морской флот.
В середине 80–х годов XX века Дуглас Ленат разработал экспертную систему EURISCO, которая могла использовать человеческие знания практического толка (т.н. эвристики) и генерировать собственные, новые эвристики, совершенствуя опыт решения задач. Среди эпизодов, связанных с EURISCO, был и такой: в штабной игре, имитирующей военный конфликт на море, требовалось определить оптимальный состав флотилии. Экспертная система выбрала только небольшие корабли, способные провести быструю атаку и очень маленькие сверхскоростные суда. Такой подход противоречил основам военной теории, но флотилия EURISCO раз за разом, в течение трех лет побеждала в виртуальных боях флотилии, составленные по обычным принципам. Раздосадованные организаторы игры пытались воспрепятствовать этому, меняя правила. EURISCO отвечала незначительным изменением параметров своей флотилии, и опять выигрывала. Напрашивался вывод: те принципы, по которым традиционно организован флот, сегодня ни к черту не годятся.
Пикантность ситуации состояла еще и в том, что флотилия в стиле EURISCO (будь она построена реально, а не виртуально) стоила бы в сотни раз дешевле, чем традиционно–организованные флотилии, которые она побеждала в штабных играх. В американскую и британскую прессу стали просачиваться кое–какие данные о скандальной игре. В газетах появились статьи с недвусмысленными намеками на то, что военный бюджет надо бы уменьшить на порядок, а то и больше. Возникла реальная угроза того, что множество серьезных парней в военно–промышленном комплексе будут отлучены от кормушки. Перед лицом этой явной угрозы, объединенный штаб ВМС альянса решил: виртуальные военные игры с EURISCO прекратить, саму экспертную систему отдать в гражданскую сферу, а все еще не попавшие в прессу данные по скандальным игрищам – уничтожить.
Военно–промышленный комплекс продолжает строить плавучих динозавров (каждый — по миллиарду долларов), которые могут только выворачивать карманы налогоплательщиков, а в морском сражении будут неэффективны против гораздо более мелких, технологичных и быстроходных боевых кораблей, стоимостью менее миллиона долларов за штуку.
То же самое, но в еще более разорительном исполнении, наблюдается в военной авиации. Современные реактивные штурмовики и истребители обходятся налогоплательщику в 10 — 20 миллионов долларов каждый, а на разработку очередной (еще более дорогой) модели тратится не менее миллиарда. В обоснование этих непомерных цен, налогоплательщику
Но главное здесь даже не то, что налогоплательщика обманывают с ценами в 20 раз, как минимум. Главное: для боевого летательного аппарата, действующего на скоростях в 3 и более раз выше скорости звука, когда время на принятие решений составяет сотые доли секунды, пилот в кабине является обузой, куском бесполезной и хрупкой протоплазмы, ради размещения которой приходится жертвовать компактностью машины. Кроме того, чтобы эта протоплазма не превратилась в бифштекс, приходится и отказываться от ряда крайне эффективных маневров лишь потому, что ускорение на виражах превышает 10g. Во время демонстрации австралийской системы Steal–Storm было убедительно показано, что компактный и дешевый беспилотный аппарат, благодаря своей маневренности, за пару секунд уничтожит в воздухе пилотируемый боевой самолет ценой 20 миллионов долларов: просто расстреляет из высокопроизводительного пулемета с малой дистанции. Из–за ограниченного ускорения маневра, пилотируемому самолету трудно уйти от атаки совсем дешевой ракеты, запускаемой «с плеча» и наводящейся по тепловому излучению.
Какой смысл в боевом самолете, практически беззащитном против в тысячу раз более дешевых устройств, если к тому же, каждый вылет этого самолета обходится в сто раз дороже, чем те цели, которые он потенциально может уничтожить своим супердорогим оружием? Несколько лет назад весь мир обошла карикатура. На фото штурмовик F–119 поражаает ракетой «воздух–море» катер восточноафриканских пиратов. Рядом с каждым объектом (штурмовиком, ракетой и катером) стоят цены, а внизу вопрос: Кто выиграл?
Поднимемся еще выше. Космический флот (если позорное шоу технического абсурда, которое государственные корпорации устраивают в космосе, позволительно называть красивым словом «флот») - это самый бездарный экономический проект в истории, со времен пирамиды Хеопса. В конце XX века фонд X–prize объявил конкурс на частный космический шаттл, и всего за 7 лет возникло 23 проекта летательных аппаратов этого класса, каждый из которых был на порядок проще и надежнее, и на два–три порядка дешевле в строительстве и в эксплуатации, чем любой из Space Shuttle NASA. Конкурс выиграл аппарат SpaceShipOne компании Барта Рутана. Казалось, теперь все встанет на свои места, и шаттлы будут строить по разумным проектам, за соразмерные деньги. Но ничего подобного. У государственных аэрокосмических агентств другая логика. Для них быстрое достижение целей за малые деньги – это чистое разорение. Им выгоднее сливать миллиарды на новые реплики германских реактивных снарядов, которые придумал еще в 1943 Вернер фон Браун для удовлетворения нездоровых амбиций Адольфа Гитлера.
Вернемся с небес на землю, к технике войны. Самый яркий пример слабоумия военной политики развитых стран — это отношение к атомному оружию и мерам защиты от него. Если считать в долларах на единицу разрушений, атомное оружие получается сказочно дешевым. Оно не вытеснило другие виды тяжелых вооружений только из–за культовых причин. После применения двух А–бомб 13 и 22 килотонн ТЭ по Хиросиме и Нагасаки в 1945, возник глобальный культ бога–бомбы. В эпоху Холодной войны рекламировалось применение зарядов 10 мегатонн ТЭ по обширным густонаселенным местностям (чисто культовое, лишенное военного смысла). Это привело к нуклеофобии (иррациональному ужасу населения т.н. Запада перед А–бомбой и вообще перед энергией атомного ядра).
В 1955 – 1995 было разработано много перспективных моделей А–зарядов мощностью 0,1 — 10 килотонн ТЭ, но ни один из них не был применен (хотя страны — обладатели А–бомб участвовали за этот период в сотнях локальных войн). Все практические соображения отметались из–за культового страха перед А–бомбой, и вместо А–бомбы применялись гораздо более дорогие не–атомные боевые устройства. Культовое отношение к А–бомбе выразилась также в пренебрежении дешевыми средствами доставки. В начале XXI века, из целого ряда проектов А–устройств, доставляемым к цели дешевыми планирующими минами или ракетами малой дальности, ни один из них не пошел в серию. В конце XX – начале XXI века массово производятся только А–заряды высокой мощности (0,1 -10 мегатонн ТЭ), доставляемые сверхдорогими баллистическими и крылатыми ракетами.
В области противоатомной защиты к началу XXI века, все системы ориентированы на перехват именно такой пары заряд–носитель. Культовые мотивы явно доминируют над практическими соображениями. Даже разработчики защитных систем (не говоря уже о политиках и избирателях) не верят, что «оружие апокалипсиса» — ракеты с мегатонными боеприпасами – когда–либо будет практически применено. Индустрия средств ядерного нападения и защиты стала простой машинкой по дележке бюджетных денег развитых стран. Тем временем, атомные технологии стремительно дешевеют. В начале XXI века, получение А–заряда малой мощности уже не является особо сложной проблемой, а контроль за распространением этих технологий и делящихся материалов, пригодных для производства А–бомб, давно и безвозвратно утрачен «атомным клубом великих держав».
Теперь представим себе А–заряд порядка 1 килотонны ТЭ, который доставляется к цели очень простым и дешевым малогабаритным носителем. Даже если этот носитель будет на техническом уровне полувековой давности, ни одна из современных сверхдорогих защитных систем не сможет эффективно противостоять его применению. Она просто не рассчитана на борьбу с такими примитивными устройствами, она их не видит. Развитая страна, атакованная таким оружием, обречена на поражение, причем не столько из–за неэффективности имеющихся технических средств защиты, сколько из–за факторов психологического характера. Реальные разрушения от А–заряда в 1 килотонну не так страшны. В 1944 Лондон подвергся бомбардировке 2000 ракет ФАУ–2, которые в сумме несли почти 2 килотонны взрывчатки, и поражали не одну, а разные точки города. Как известно, это не имело фатальных последствий. С другой стороны, бомбардировка Токио 10 марта 1945 обычными зажигательными бомбами привела к гибели более 100 тысяч человек — тот же порядок, что при атомной бомбардировке Хиросимы 6 августа (даже с учетом жертв радиации, умерших до 31.12.1945). На Западе ту бомбардировку Токио помнят лишь историки, а о взрыве 13–килотонной А–бомбы в Хиросиме, знает каждый (мощность бомбы по культовым мотивам округлена до 20 килотонн, а взрыв раздут до мировой катастрофы, более ужасной, чем сама вторая мировая война).
Из этого экскурса в историю (точнее, в современную интерпретацию истории) ясно, что общество в т.н. «развитых странах» воспринимает А–бомбу не как оружие (сопостовимое по разрушительной силе с другими средствами ведения войны), а как всесокрушающий божественный гнев, который не измеряется в цифрах. Решающим фактором поражения типичной развитой западной страны в возможном конфликте с технически более слабым (но незакомплексованным) противником станет волевая неготовность бороться против бога–бомбы, т.е. против явления, которому социально–политическиий миф приписал не физическую, а сверхъестественную разрушительную мощь».
…
Говорят, что «Мистическое бессилие» вызвало такой гнев в оборонном департаменте, что Хопкинсу пришлось сначала скрываться на заброшенной ферме, а потом бежать из США сначала в Мексику, а оттуда — в Меганезию. Там он явился к исполнительному директору Конвента, Угарте Армадилло, со своим проектом быстрого создания крайне дешевых и эффективных вооруженных сил. Проект был так очевидно гениален, что Конвент тут же назначил Хопкинса руководителем центра «Creatori». Благодаря этому, модернизация вооруженных сил Меганезии пошла не по пути закупки или копирования морально устаревших (и все равно запредельно–дорогих) американских и европейских моделей вооружений (как большинство стран третьего мира), а по пути разработки собственных боевых машин — в сто раз более дешевых, но при этом весьма эффективных. Инженерно–технические идеи все равно заимствовались у компаний из развитых стран, но развитие этих идей шло более экономичным путем. Сэм Хопкинс пропал в море при катании на серфе, как говорят, примерно через 5 лет после революции, но за это время «Creatori» уже вырос в национальный консорциум «Robot Experimental Fabric», и далее его концепция конструирования развивалась уже силами других специалистов.
Мои критики заявляли, что наличие подписи «Сэм Хопкинс» ни о чем не говорит (в этом журнале авторы подписывались любыми псевдонимами), а отсутствие в архивах California Institute of Technology каких–либо следов Хопкинса, доказывает, что истории о нем — миф. На это я отвечаю, что совершенно не важно, как звали Сэма Хопкинса на самом деле, был ли он студентом C.I.T., питал ли он склонность к юным представительницам прекрасного пола (на чем настаивают фольклористы) и сидел ли он за это в тюрьме в США. Важно, что был человек, создавший тренд дешевой эффективной военной техники, и это позволило Меганезии противостоять серьезным внешним угрозам в первые годы после революции. Так или иначе, этот человек остался в памяти народа именно под этим именем. На Таити–Ити, около верфи Ваиреи на заливе Фаэтон стоит алюминиевый монумент с надписью:
«Американцу Сэму Хопкинсу, великому ученому и удивительному человеку — от моряков и летчиков Народного Флота свободной Гавайики. Мы будем сражаться, и мы победим!».
Сэм изображен в виде обнаженного атлета с эрегированным половым членом. В правой руке он держит, на манер приготовленного к броску копья, «Арго» — пикирующую мину, которая через 3 года после революции поставила жирную роспись под актом о правах Меганезии на акваторию Полинезийского треугольника. А студенты маритехнического колледжа после каждой сессии начищают член Сэма до зеркального блеска и вечером, с помощью лазерных фонариков, пускают от него красивые яркие зайчики. Это своего рода акт признания заслуг Сэма — наша молодежь кому попало член полировать не будет».
*********************************
…
— Точно, — сказала Рити, заглядывая канадке через плечо, — Я в Новый год была на Таити, и сама видела. В смысле, как пускали зайчики. А хер начистили заранее, это я не застала.
— У тебя очень избирательно концентрируется внимание, — заметил Хаото.
— Так и должно быть, — уверенно ответила она, — Это у меня, типа, переходный возраст.
— А–а, ну тогда все ОК… Слушайте, foa, может спать пойдем, а? Моя vahine уже в ауте. Мы ведь со вчерашнего дня летим.
— А откуда, кстати? – спросил король.
— С атолла Мидуэй — на Оаху–Вака, дальше — из Гонолулу в Лантон, а потом — сюда.
— И что там интересного?
— Там, Лимо, полуфабрикаты под весь твой заказ на флайки–ретро, — сонно пробормотала Таири, — 4 японских авианосца с остатками палубной авиации – по полста самолетов на каждом, и 250 самолетов россыпью, 1 американский авианосец, там тоже около полста самолетов, и еще 150 самолетов россыпью. Остатки от морского сражения в июне 1942.
— Очень сильно раздолбанные? – живо поинтересовался Лимолуа.
— По–разному, — ответил Хаото, — Завтра фотки покажем. Но таскать их со дна придется ночью, а то штатовская береговая охрана нахватит нашего робота, и будет убыток.
— С внешней стороны восточного барьера, на 40 метрах, лежит «F4U Corsair» почти что целый, — сообщила Таири, не открывая глаз, — чур, он мой. Его ни с чем не спутаешь, он там один. Его там вообще не должно было быть в это время. По ходу, опытный образец.
Король потянулся, зевнул и спросил.
— А что это такое?