Чужая в двух мирах

Рат Агата

– Да, хозяин! – присаживаясь в реверансе, сказала Тара.

Её толстые руки тут же потянулись ко мне. Больно сжав плечи, она утащила меня из холла. По пути приказывая двум рабыням вымыть пол.

Я не первый раз сидела в лохани. Мама часто купала меня и нежно тёрла кожу мыльной тряпкой. Тара же скребла так, что казалось, после купания я останусь вовсе без кожи.

Она мыла и ворчала.

– Зачем он притащил тебя? Лучше бы продал. Хозяйка недовольна, – она тяжело вздохнула и, сжав рукою мой подбородок, подняла его кверху. – Красивая.

Какая же ты красивая. Не быть тебе счастливой, Лили. Твоя мать передала тебе своё проклятие. Красоту.

Она цокнула языком, вертя моё лицо.

– А мама сказала, что я буду самой счастливой, – не выдержала я.

Мои первые слова за весь день и в защиту самой себя. Раньше это делала мама.

Глядя на удивлённую Тару, я решила, что никому не позволю унижать меня и говорить мне гадости. Я не буду, склонив голову, молчать. И я не страшусь злую экономку.

– Если для твоей матери было счастьем рожать детей от масы каждый год, то она была самой счастливой рабыней, Лили, – буркнула Тара, выливая на меня кувшин с холодной водой.

Я резко встала в лохани, расплескав воду. Самый первый подзатыльник прилетел мне от Тары. Это было неожиданно и очень больно. За десять лет меня ни разу не ударили. Мама никогда не била меня, говоря, что я самая послушная девочка на свете. А тут какая-то злая тётка бьёт меня. Мои глаза от обиды защипали, но слёзы так и не выступили. Наверное, я выплакала всё на могиле матери. Единственное, что я смогла, это также зло посмотреть на обидчицу.

Тара кинула мне простынь.

– Вытирайся! – рявкнула она.

От её грубого голоса я даже вздрогнула. Вот жестокая женщина. Как ей вообще доверили когда-то смотреть маленького масу Эдмунда. Её близко подпускать к детям нельзя.

Пока я вытиралась, косо смотря на злую Тару, в комнату вошли две рабыни. Они принесли мне одежду. Не успев закрыть за собою двери, рабыни продолжали обсуждать вполголоса хозяина.

– Видно, Мэг и после смерти держит хозяина за яйца, – шептала одна.

– Да, раз он притащил её в дом. Хозяйка уже рвёт и мечет в кабинете, требуя, избавиться от ублюдка, – хохотнула вторая.

Их перешёптывания прекратил грубый голос Тары:

– А ну, заткнитесь! А то плеть покажет, кто кого держит за яйца!

Те притихли, опустив головы. Тару в доме боялись. Через неё хозяева общались с рабами. Она раздавала приказы от господ и зорко следила за их пополнениями. Чернокожая экономка даже контролировала наказания за провинности. Жестокая и железная Тара.

– Дайте мне одежду, – вырывая из их рук, сказала Тара, – Заняться нечем? Почистите столовое серебро!

– Мы вчера его только начистили, – в один голос возмутились девушки.

– Ещё раз начистите или мне на конюшни вас отправить? – пригрозила экономка.

После таких угроз рабынь и след простыл.

Тара принялась меня одевать.

Моё первое платье. Это не рабская униформа. Не груботканая юбка. Это был настоящий шёлк.

Голубого

цвета платье, ленточки в тон и мягкие туфельки с бантиками. Шёлковое платье нежно ласкало тело, а вот с туфлями вышла неприятность. Они были узкие, и сильно стискивали мои ступни. А стоило мне встать, как давящая боль расползалась по ногам.

Я простонала, переминаясь с ноги на ногу.

– Привыкай! – сказала Тара, заметив мои страдания. – Здесь, Лили, босыми ногами не ходят.

Взяв за руку, она помогла мне сделать несколько шагов по ванной комнате. Каждый раз, качая недовольно головою.

– Не знаю, что маса Эдмунд обещал твоей матери, – Тара тяжело вздохнула, – но в его дом ты входишь не рабою. Зря! Ой, зря, он делает это, – сложив руки на своём большом животе, говорила она. – Он показывает тебе мир, от которого потом будет сложно отвыкнуть. Ты не белая, Лили. Ты рабыня и никогда не забывай об этом. Твоя мать забыла и вот результат. Где она? Нельзя любить своего хозяина. Это грех.

Закончив учить своей рабской науке, она взяла меня за руку и повела в кабинет хозяина. Я плелась за ней, не осмеливаясь поднять глаз. Туфли жали, но самое ужасное это тугая причёска. Тара очень сильно собрала мои волосы и перевязала их лентой, что я почувствовала, как натягивается кожа на лбу. Проходя мимо большого зеркала в холле, я мельком посмотрелась в него. В нём был непривычный мне образ Лили. Из зеркальной глади на меня смотрела настоящая белая леди.

Моя кожа имела поразительный контраст с угольной кожей Тары. И если, честно, я больше походила на белую девочку, чем негритянку. Даже волосы светлее и не так кучерявятся. Неудивительно, что меня считают чужой среди рабов. Теперь я и вовсе буду для них белой.

Когда мы вошли, господин Эдмунд сидел за своим столом, а его жена, расхаживая взад и вперёд, махая руками, кричала. Наше появление нисколько не угомонило её. Она, кинув взгляд в мою сторону, ещё больше заревела:

– Ты разрешил ей надеть одежду нашей дочери?! Ты сошёл сума! Она же чёрная! Она рабыня! Откуда тебе знать, кто на самом деле её отец! Они же совокупляются, как животные!

– Заткнись, Джейн! – стальным голосом приказал муж.

Джейн резко обернулась. Весь её вид выражал злобу и негодование.

– Ты оскорбляешь меня, Эдмунд! – прошипела она сквозь зубы. – Я закрывала глаза на твои шашни с Мэг, но её ублюдка не потерплю в своём доме!

Хозяин Эдмунд резко встал и, упёршись руками в стол, посмотрел на разъярённую супругу.

– Это мой дом. Он принадлежит моей семье уже два столетия, и я буду решать, кто будет жить в моём доме, – его голос был холоден, как и он сам.

Госпожа Джейн и так всегда бледная, а тут её кожа стала белее хлопка на плантациях её мужа. Приложив руку к тяжело дышащей груди, она выбежала из кабинета. Пышная юбка Джейн, как пощечина, пролетела по моей щеке, заставив закрыть глаза. Открыла я их, только когда хозяин сама подошёл ко мне.