Чужая здесь, не своя там. Дилогия
Шрифт:
– Нет, ничего такого, – мне стало не по себе.
– А может, все-таки утешить? – в его голосе послышались хриплые нотки, от которых все внутри меня сжалось от страха.
Я никогда не боялась Руна, даже когда мы враждовали, а сейчас мне было жутко страшно.
Я отпрянула от него и уперлась в стол. Кажется, когда-то я уже оказывалась в подобном положении.
Рун поднялся, и я уже не успела продвинуться к выходу.
Его руки как тиски на моих предплечьях. Горячие, болезненные поцелуи на моих щеках, от которых паника накрывает меня с головой. Не страсть.
А Рун между поцелуями шепчет:
– Утешь меня. Помоги забыть хоть на короткое мгновение. Помоги забыться. Я так больше не могу. Помоги.
И вырваться не получается: он сильнее. А мои всхлипы и просьбы оставить меня он не слышит, продолжая шептать свои мольбы. Целует куда угодно, только не в губы.
Что-то с грохотом падает на пол – стол освобожден. А я вырваться не могу.
И слуги ничего не услышат или кто-то другой. Все привыкли к затворничеству Руна, и никто сюда не наведывается, кроме меня и Иви. Иви здесь нет. Вот я и попалась.
Пуговички от блузки летят в стороны. А я вырваться не могу.
Искусаны плечи. А я вырваться не могу.
Его остановило имя. Ее имя.
Полуприсев на стол, я стала неловко запахивать блузку. А меня опять начало знобить.
А Рун стоял передо мной на коленях, спрятав свое лицо в складках моей юбки. Плечи его подрагивали.
– Ничего не помогает! Понимаешь? Ни-че-го.
Мужские слезы скупые? По лицу Руна они текли не скупо, расплываясь пятнами на юбке. Он бы еще в нее высморкался. Чуть не рассмеялась. Нельзя. Иначе потом не остановлюсь. Не Рун же меня будет спасать от истерики? Сам, вон, обливается пьяными слезами.
– Не забывается. Она везде. Стоит только закрыть глаза – и вот она. Улыбается мягко. Сверкают ее глаза, в которых небо утонуло. И я тону, пропадаю. И хочу забыть. Нет, не так! Не хочу ее забывать. Хочу, чтобы не было так тяжело ее вспоминать, чтобы без нее так тяжко не было. Когда выпивка меня особо пронимает, мне кажется, что я иду за ней. Вот, уже в одном шаге. А в шаге – пропасть. Падаю – просыпаюсь.
Он переводит дыхание, поднимает на меня глаза. Взгляд трезвый и скорбный.
– Ты прости меня, – шепчет, перехватывает мою руку, в которой зажата пуговица. Разжимает ладонь, прижимает ее к своей мокрой щеке. – Не знаю, что на меня нашло. Я лишь ищу способ. Все не то. И тебя вот расстроил.
Истерический смешок все же вырвался.
Мы так и продолжали сидеть: я на столе, Рун на полу, положив голову мне на колени. Я перебирала пальцами его смоляные пряди, а он время от времени просто крепко сжимал мою другую руку. Как будто в таком простом жесте он искал успокоение или убеждался, что я рядом и поддерживаю его. Хрупкая женщина поддерживает мужчину, только что обидевшего ее.
Через три дня я уехала.
Буду строить свою жизнь в другом месте, а может, и смогу наконец-то вырваться к родителям.
Дом в Геделриме должен был стать лишь временным пристанищем, пока я не найду способ, а самое главное, не узнаю, куда бежать к родителям. Не удержалась. Выбирала недолго, не очень тщательно, так как в гостинице задерживаться не хотелось, и все же выбрала такой, в каком тут же захотелось остаться навсегда.
Только спустя некоторое время я сама перед собой призналась: я сбежала. От своих проблем, чужого и собственного горя. Эгоистично, малодушно бросила людей, заменивших мне семью. Не смогла там остаться. Вся эта атмосфера душила меня, затягивала, как в болоте трясина. Трясина печалей и безысходности.
Вот только Геделрим я выбрала специально, с определенным умыслом. Крупный город, в котором легко затеряться. И я задумала в определенный момент затеряться и сделать это максимально удачно.
Теперь мне предстояла тщательная подготовка для своего исчезновения. Прежде всего мне предстояло выяснить, куда же именно я должна буду исчезнуть.
Мама, ранее вычислившая мои попытки узнать, где же они находятся, пресекла их быстро. Поэтому мне пришлось усыпить ее бдительность. Напрямик я ничего не спрашивала, но все те крупицы информации, мелькающие в письмах, которые сами по себе мало что давали, но в целом могли сложиться хоть в какую-то картину, я фиксировала и запоминала.
Отец все также не желал писать мне и передавал приветы только через маму. Зато брат в конце каждого письма теперь делал свои приписки: делился успехами в учебе, робко расспрашивал обо мне. И как бы мама не контролировала написанное братом, в его строчках я все чаще улавливала то, что мне было необходимо: описание местности, поселения, да даже погоды и многое другое. Но самое главное – я хоть так знакомилась с братом.
Сама-то я мало что помнила про Дрину. В моей памяти почему-то ярче всплывали воспоминания о Зедениве, а не Вадоме. Поэтому Общественную библиотеку Геделрима я посещала не только для изучения книг по целительству, но и заглядывала в географические справочники. Конечно, маловероятно то, что я с точностью определю по скудным данным место, где находится моя семья. Однако, если такой шанс есть, то я им обязательно воспользуюсь.
Библиотека была самым посещаемым мною местом – у меня осталось только две цели в жизни, за них-то я и цеплялась.
Вот только как именно мне организовать свое исчезновение?
Разумеется, охрана и тут меня не оставляла, хоть и была все такой же ненавязчивой.
Сейчас я как никогда ненавидела свою внешность. Бог с ней красотой, точнее с ее отсутствием. Внешность была у меня слишком приметная.
Обжившись немного в этом городе, я узнала и некоторые интересные вещи о нем. Точнее события, происходящие здесь. Конечно, как самый крупный торговый город империи, Геделрим часто устраивал ярмарки – многочисленные, шумные, яркие. Съезжались торговцы не только со всей Адарии, но и с Лаксавирии, а также некоторых других стран. На таких ярмарках довольно часто бывали и бродячие артисты, циркачи, и самое главное для меня – появлялись и гадалки. Чаще всего они разъезжали по стране вместе с какой-нибудь цирковой труппой. Хотя предпочитали принимать посетителей гадалки в отдельных шатрах, обычно располагавшихся где-нибудь в углу площади. В центре такого шатра устанавливался стол с тем самым хрустальным шаром. Впрочем, некоторые гадали по руке или по картам. Кому с чем удобнее было работать. Эти гадалки чаще всего были родом с южного Зеденива и внешне от меня отличались только более темной кожей и цветом глаз – от светло-орехового до практически черного.
Когда я уезжала от Ровенийских, Рун в качестве извинения написал для меня рекомендацию к своему знакомому мастеру-артефактору. Он верил, что я не брошу занятия и по возможности работу. Я и не хотела, но пока мне было некогда этим заниматься. Да и я уже тогда решила, что буду заниматься организацией своего побега. Поэтому в качестве еще одного прощального подарка я выпросила у Руна один амулет, на мысль о котором навела меня Исгельна. Этот амулет не окутывал мороком полностью всю внешность, заменяя ее на другую, он лишь менял цвет глаз. Такой амулет к тому же не надо было регистрировать у Внутренней стражи. Что, несомненно, для меня было очень важным.