Чужая. На пороге соблазна
Шрифт:
Мне бы хотелось думать, что этот спич произвел на недоумка впечатление, но… Он даже бровью не повел. Продолжил прожигать меня изучающим взглядом, от которого мороз по коже шел. Чувствовала себя лабораторной мышью, распятой на подносе под занесённым уверенной рукой скальпелем.
Чтобы хоть как-то замаскировать накатившее волнение, вырвала у Ника почти дотлевшую сигарету, затянулась, обжигая пальцы, и бросила окурок в его все ещё полную кружку. Несколько мелких коричневых капель осели на черной футболке. Ник смахнул их, поморщился, глядя на мокрые пятна, и открыл рот, чтобы ответить, но я жестом заставила его замолчать:
–
Я вышла в коридор и дернула один из нижних ящиков тумбы, где хранила старые учебники и лекции. Вытащила стопку тетрадей, развернулась и почти сразу же уткнулась в мужскую грудь, обтянутую черной футболкой.
– Какая бы смазливая мордашка у тебя ни была, Димка заинтересуется, почему его подружка скрывает некоторые моменты своей жизни, – холодно проговорил Ник. Сильные пальцы обхватили мое запястье и дёрнули на себя, ещё больше впечатывая мое тельце в гранитную скалу из мышц. – Можешь сколько угодно строить из себя…
Я не стала ждать окончания фразы. Воспользовавшись неведением Ника, разжала пальцы свободной руки, отчего лекции шмякнулись на пол, а через мгновение, дернувшись, дотянулась до черной неприметной коробочки, что лежала на тумбе.
Щелчок.
Хорошо узнаваемый треск.
И полностью готовый к использованию электрошокер оказался в опасной близости от шеи растерянного Ника, который тут же замер, в изумлении уставившись на меня.
– Повторяю последний раз – выметайся.
Глава 4. Никита
– И это ещё один пунктик, который вызовет интерес у Димона. Малыш с шокером? – протянул я и перехватил тонкое запястье. Нажал на болевую точку, вынуждая Амели разжать пальцы, и оскалился: – Вопросов меньше не стало, но мы обязательно обсудим каждый. Когда ты выключишь стерву, крошка.
Я отпустил руку девушки, перешагнул через ворох тетрадей на полу и усилием воли заставил себя выйти на улицу. Черт побери, ещё вчера мне хотелось схватить эту двуличную дрянь за шиворот и вытрясти из нее правду. По поводу гонок, о которых не должен и не знает Димон – охренеть какое доверие и забота. По поводу Мая, с которым общается, а может, и работает в паре девушка друга. Это предположение было озвучено не мной, но оно засело в голове занозой, и я не исключал такой вариант. Увидев, где и как живёт девушка Дымыча, у меня появилось навязчивое ощущение какой-то подставы.
Может ездить на его машине, но не ездит – почему?
Может жить с Димоном, но живёт отдельно – ещё один вопросик в копилку.
Скромная квартирка, но Чарджер – подозрительное сочетание. Ровно такое же, как и внезапное появление ГТРа у Мая. Который вряд ли впахивал на покупку такой машины. А если и впахивал, то далеко не самым законным способом.
– Ту мач, – произнес я.
Сел за руль взятого в каршеринге «Поло» и задушил в себе желание вернуться в квартиру Амели. Пусть подергается и проникнется мыслью, что мое молчание в первую очередь выгодно ей, а не мне. Пусть подумает, к чему может привести и приведет разговор с Дымычем. Может, он и проглотил крючок «внезапной и бескорыстной любви», но схавать и спустить на тормозах общение Лилечки и Мая… Не верю.
Ровно так же я не
– От кого? – решил уточнить Игнатов, не отрывая взгляда от подписанных документов, и рассмеялся моему уклончивому ответу:
– От той, с кем ты работаешь в паре.
– Дай-ка подумать. Интересно, с кем это я работаю? – задумался Май. Пару секунд старательно изображал мозговую активность и заржал в голос, показав на выложенный мной телефон: – По стопам папочки решил пойти или пересмотрел детективов? – выгнул бровь Игнатов и снова сорвался в хохот: – Ебать, ты лошара, Лукашин. Даже если представить на минуту, что у меня есть напарник, и мы с ним проворачиваем, само собой, грязные делишки, с какой радости ты решил, что я кого-то тебе сдам? Ещё и под запись. – Он посмотрел на меня и посоветовал: – Не лезь в мои дела и не пытайся под меня копать, Никитка.
– Очкуешь, что накопаю? – осклабился я.
– Кажется, один раз ты уже попробовал, Лукашин, а потом свалил в Америку. Думаешь, сейчас что-то изменится? – спросил Май. Сунул ладонь в карман и продемонстрировал мне ключи от моей бывшей машины: – Кстати, спасибо за подгон, Никитка. Пригонишь что-нибудь ещё стоящее, знаешь, к кому обратиться. Порешаем без Раша. Если не зассышь.
– Сука, – дернулся было я, замахиваясь, но сразу же, увидев отведённую в сторону полу толстовки и показавшуюся рукоять ствола за ней, опустился на место.
– А что это ты сдулся, Лукашин? – криво усмехнулся Май. Он не торопился прятать или хотя бы прикрывать оружие. – Как начались серьезные игры, язычок проглотил? Есть, что еще сказать или выговорился?
Подняв взгляд к смеющимся глазам Игнатова, я скрипнул зубами и дёрнул головой, чем развеселил парня.
– Ну, на нет и суда нет. Так ведь твой папашка говорит? Погнал я, Никитка, – хлопнув меня по плечу, как закадычного друга, Май поднялся и негромко добавил: – Держись от меня подальше, Лукашин, если не собираешься провентилировать башку. Ты же не за этим вернулся на родину.
И без того поганое настроение окончательно скатилось в ноль. Дважды за день меня макнули, намекая сидеть на заднице и не отсвечивать. Дважды продемонстрировали, что у намека есть вполне реальная и подтвержденная альтернатива развития событий, если я решу дернуться хоть немного в сторону. Одна идиотка с шокером, второй – со стволом. Сплошной позитив.
Но, черт побери, даже вместе взятые Лиля-Амели и Май не шли ни в какое сравнение с Миланой. Стоило мне увидеть и услышать отцовскую пассию, я засомневался, что смогу вытерпеть обещанный обед и не послать к херам шаткое перемирие между мной и отцом.
С первой секунды моего появления на пороге родительской квартиры меня затрясло от приторно слащавого щебетания Миланы. Эта курица не дала мне спокойно не то, что пожать отцу руку, стянуть кроссовки. Вылизанная и отштукатуренная до тошноты моделька с какой-то радости решила, что ее радостное кудахтанье по поводу знакомства и совместный обед в мгновение погасит наши с батей разногласия и наведёт железобетонные мосты. Между мной и отцом, а следом и с его подстилкой. Которую я надеялся игнорировать и не замечать. Правда, всего парой слов Милана пробесила меня до зубовного скрежета и хлестанула наотмашь обращением: