Чужестранка. Дилогия
Шрифт:
— Вы не придете к нему на помощь? — прошептала я Мурте.
Он, казалось, был немало удивлен:
— Нет, зачем? С какой стати?
— Он позовет на помощь, если она ему понадобится, — совершенно спокойно заметил Нед Роуэн, наблюдая за дракой с места по другую сторону от меня.
Я не была уверена в том, что Джейми сможет позвать на помощь, если она ему понадобится; в это время он задыхался под тяжестью здоровенного парня в зеленом. Лично я считала, что Дугал должен немедленно прекратить побоище, но сам он, по-видимому, вовсе так не думал. Вообще
Я обрадовалась, когда Руперт молча преградил дорогу двоим, которые как будто собирались ввязаться в драку. С отсутствующим выражением лица он встал перед ними, небрежно коснувшись рукой кинжала у себя на поясе. Эти двое поспешно отступили.
Кажется, никому не приходило в голову, что соотношение один к трем вроде бы неприемлемо. Возможно, тут была своя правда, если учесть, что этот один — крупного сложения, опытный воин и дерется с яростью берсерка. [21]
21
Берсерк — скандинавский неустрашимый воин, доходивший до неистовства в сражении.
Сражение вроде бы пошло на убыль с той минуты, как из него выбыл, вытирая кровь после умело направленного удара в нос, верзила в зеленом.
Остальные все еще дрались, но исход становился все более ясен, когда второй противник Джейми откатился под стол, со стонами прижимая руку к паху. Джейми и его первоначальный обидчик еще мутузили друг друга на полу, но сторонники Джейми уже собирали выигранные на пари деньги. Прижатое к дыхательному горлу предплечье противника и крепкий пинок в поясницу убедили грязноволосого, что благоразумие паче доблести.
Я внесла выражение «хватит, я сдаюсь» в качестве пополнения в мой мысленный гэльско-английский словарь.
Джейми медленно поднялся со своего последнего поверженного противника под приветственные восклицания зрителей. Неровно дыша, он кивнул в знак признательности за одобрение, дотащился до одной из немногих устоявших скамеек и, весь залитый потом и кровью, опустился на нее, чтобы принять из рук трактирщика кружку эля. Проглотив эль, он поставил пустую кружку на скамью, перевел дыхание и наклонился вперед, опершись локтями на колени; рубцы на спине у него обозначились особенно резко.
На этот раз он не спешил надеть рубашку; несмотря на то что в таверне было прохладно, он оставался полуголым до той самой поры, когда надо было идти устраиваться на ночлег. Он вышел, сопровождаемый целым хором пожеланий доброй ночи, и вид у него был куда спокойнее, чем во все последние дни, — несмотря на боль от многочисленных ссадин, царапин и ушибов.
— Одна ободранная голень, одна рассеченная бровь, одна разбитая губа, один кровоточащий нос, шесть ссадин
Мы были одни в небольшом сарае на заднем дворе таверны, куда я отвела Джейми, чтобы оказать первую помощь.
— Отлично, — улыбнулся он, попытался встать, но не смог распрямиться и болезненно поморщился. — Да, все в порядке, только ребра немного болят.
— Разумеется, они болят. Вы опять весь черно-синий. Зачем вы делаете подобные вещи? Как вы думаете, во имя Господа, из чего вы сделаны? Из железа? — раздраженно спросила я.
Он виновато улыбнулся и потрогал распухший нос.
— Нет. Но хотел бы.
Я вздохнула еще раз и осторожно ощупала его торс.
— Не думаю, что есть переломы ребер, пожалуй, только ушибы. На всякий случай я сделаю тугую повязку. Стойте прямо и закатайте рубашку, а руки не прижимайте к бокам.
Я принялась разрывать на отдельные полосы старый платок, который пожертвовала мне жена хозяина таверны. Проклиная про себя отсутствие пластыря и других привычных атрибутов цивилизованной жизни, я наложила как можно более тугую повязку и закрепила ее заколкой с пледа Джейми.
— Я не могу дышать, — пожаловался он.
— Свободно дышать вам будет больно. Не двигайтесь. У кого вы научились так драться? Тоже у Дугала?
— Нет. — Он поморщился, когда я приложила уксусную примочку к рассеченной брови. — Меня научил отец.
— Правда? Кем же был ваш отец? Местным чемпионом по боксу?
— Что такое бокс? Нет, он был фермером. И тоже объезжал лошадей.
Джейми со свистом втянул в себя воздух — теперь я накладывала уксусную примочку на голень.
— Мне было лет десять или одиннадцать, когда отец мне сказал, что ростом и статью я пошел в материну родню, значит, надо мне научиться драться.
Он вздохнул с облегчением и протянул мне руку, чтобы я могла протереть настоем календулы разбитые костяшки пальцев.
— Отец говорил: «Раз ты будешь рослый и сильный, половина мужиков, с которыми встретишься, тебя испугается, а половина захочет с тобой подраться. Уложи одного — тогда остальные оставят тебя в покое. И научись делать это быстро и чисто, не то придется тебе драться всю свою жизнь». Он отвел меня на гумно и швырял на солому до тех пор, пока я не научился давать сдачи… Ой, как жжет!
— Раны от ногтей очень опасны, — сказала я, прижигая царапины ему на шее. — Особенно если руки не моют регулярно. А я сильно сомневаюсь, чтобы этот грязноволосый мылся хоть раз в год. Я бы не сказала, что сегодня вы сделали это «быстро и чисто», но впечатление осталось сильное. Ваш отец гордился бы вами.
Я говорила с некоторой долей иронии и удивилась, заметив, что по его лицу скользнула легкая тень.
— Мой отец умер, — произнес он серьезно.
— Простите.
Я закончила обработку царапин и сказала как можно мягче: