Чужие грехи
Шрифт:
— Мама, зачем все эти разговоры снова? Мне совершенно не хочется ссориться с тобой. У нас и так забот много. Ты что, решила заступаться за этого человека? Почему, что изменилось? Если ради того, чтобы у ребёнка был отец, то не надо. И сама смогу воспитать. Неужели я должна быть с человеком только чтобы у ребёнка был отец?
— Дело не только в этом. Он заслуживает твоего внимания и разговора как минимум. Он заслуживает, чтобы быть со своим ребёнком, он настоящий мужчина.
— Не тебе судить, какой он мужчина, мама, — главное — не разругаться.
— Мне!
Наступила пауза. Она вдруг замолчала и отвернулась. Мяла нервно полотенце в руках, завязывая его в узел и развязывая
— Я чего-то не знаю, что знаешь ты о нём?
— Помнишь, — она выдержала паузу, словно подбирала слова. Словно боялась ошибиться, сказать лишнего, — твой отец всегда говорил вам с братом, что человека характеризуют его поступки? Человек может бесконечно говорить о любви, но на самом деле совершать такие поступки, которые говорят совершенно об обратном. А бывает ведь всё ровно наоборот! Бывает, человеку говорить ничего не надо, он молчун, он замкнут и отрешён от всех, но при этом он совершает такие поступки, от которых ты остаёшься под таким впечатлением, что никогда уже не сможешь забыть его?
— Слова придуманы для лжи… — я не успела закончить фразу, её закончила мама.
— А правду говорят поступки… Да, твой отец был именно таким. И Максим твой такой же. Ты не имеешь права лишать своего ребёнка такого отца! Не имеешь! Я не знаю, что он наговорил тебе тогда, когда ты сказала про малыша. Понимаю, верю, что обидел. Но Максим пытается искупить свою вину, а ты упрямая.
Она села за стол, закрыла руками лицо и заплакала.
— Приехал пару раз, и герой? Цветы и корзины с фруктами так тебя подкупили? О, конечно! Ты же у нас добрая такая! Всегда всех прощаешь! Тебе в жилетку слёзно поплакался, пожалейте его, бедняжечку, он сестричку потерял! А я себя потеряла, слышишь? Сейчас моё тело вообще не существует! Только моё сознание и понимание того, что у меня будет, ребёнок тащит тело изо дня в день, заставляя каждый день поднимать себя за шкирку, и шагать, делать, учиться, кушать, жить! Хотя нет, я не живу сейчас, а существую, мама. И хватит о нём. Мы же с тобой никогда не ссорились, почему сейчас ссоримся?
— Он закрыл наш долг, милая, — бьёт словами, — он запретил мне говорить об этом тебе. Реакции твоей не хотел, знал, что будет негатив. Оно и понятно, переживает, что она, эта реакция скажется негативно на ребёнке. Он запретил, а я вот сказала, потому что вижу, как Максим всеми силами старается исправить ситуацию. Решать, конечно, дочь, тебе. И да, наверное, я действительная бесхарактерная, но какая есть. Что же делать? Жить тебе и ему жить. А главное, — она опустила взгляд на мой живот, — ребёнку вашему жить. Но, как — теперь зависит от тебя. Нет, не говорю, что нужно простить и вернуться к нему. Это не моё право даже советовать тебе такое. Он обидел тебя сильно, а ты, моя девочка не заслуживала этого. Твои чувства понятны, но повторюсь, Даша, не лишай своего ребёнка отца! Хорошего отца! Я не буду больше заводить этот разговор, обещаю. Этот разговор останется один-единственный. Сейчас наша основная задача разобраться с квартирой. Он тоже обещал помочь. Мы теперь ждём, когда твой брат объявится за деньгами. И этого я не должна была говорить тебе! Я и погашение того миллиона не была готова принять, но он человек, который умеет убеждать. Да и надо ли было меня убеждать?! Нет, не надо! И знаешь, не сильно сопротивлялась! Думай обо мне что хочешь, но я тоже выдохлась. У меня тоже нет сил жить в этом бесконечном круговороте долгов. Мы делали все эти годы с тобой вид, что мы сильные, справимся, но ничего у нас не получалось. И да, отказаться от такого подарка судьбы я не смогла. Считай меня предательницей, как угодно. Я устала, пойду
— Подожди, — так и продукты эти его рук дело?
— Это моих рук дело, но с его помощью. Он их не покупал, купила я. Но да, на деньги, которые Максим дал. Он понимает, что ты не хочешь идти с ним на контакт, и знает, что ты не примешь от него помощь, поэтому дал денег мне. И да, повторюсь, я их взяла. Смысл притворяться?
В ту ночь не могла заснуть очень долго. Слёзы лились рекой. Я гладила свой живот и понимала, что теперь стало ещё сложнее: тяжелее ненавидеть его, и одновременно очень сильно любить.
Как много в этом человеке всего: Максим был со мной таким разным. И теперь не покидает ощущение — я не знала его совершенно.
Глава 29
Даша
До сих пор не могу прийти в себя от услышанного. С мамой больше не разговариваем на эту тему. А так хочется с кем-то обсудить, услышать кого-то кроме мамы. Она не субъективна в своих суждения, он помог, сильно помог, и теперь с ней разговаривать о Максиме вообще бесполезно.
В порыве хотела выбросить всё, что купила мама из продуктов, но рука не поднялась. В животе ребёнок, ему нужны витамины, и я не имею права его этого лишать.
Когда жую очередную вкуснятину, убеждаю себя, что это для моей малышки, что это для моей доченьки. Пол малыша мы с мамой узнали совершенно недавно и очень обрадовались. Я хотела дочь. Не знаю, важно ли был Максиму пол ребёнка, а моя мечта сбылась. С особым усилием взялась вязать вещи розового цвета.
Во дворе последнее время я ни с кем не общалась, с Машей обсуждать не могла в свете последней встречи и открытия её отношения ко мне.
На самом деле было наплевать, понимала и ожидала, что буду осуждаема и обсуждаема народом, главное, что мама на моей стороне. Мне этого было достаточно. Но сейчас, при условии, что она рассказала про Максима, и что мама теперь полностью на его стороне, не могу обсуждать с ней его.
Решила пойти к нашей знакомой с третьего этажа — Степаниде Ивановне. Знала её с самого детства. Она всегда завораживала меня своей грацией. Маленькой девочкой бегала часто к ней, пила чай, она показывала мне разные фотографии своих родственников и плакала. Во время войны эта женщина была малышкой, она жила в Ленинграде с родителями и несколькими братьям. Мама и папа умерли от голода. Она и братья жили в детдоме, выросли и разлетелись кто куда. Она рассказывала мне про те граммы хлеба, что доставались им по иждивенческой карточке, про холод, который пробирал до боли в теле.
— Девочка моя, — говорила она мне тогда, — сейчас люди перестали ценить жизнь, а зря. Они перестали ценить хлеб, ценить солнце за окном, тёплую погоду, игры во дворе, семью, которая у них есть.
В результате холодов, при которых Степанида Ивановна жила в блокадном Ленинграде, она, простудившись так и не смогла родить ребёнка.
Сейчас думаю, что этот момент её очень тяготил, она страдала. Муж ушёл, как рассказывали во дворе именно по этой причине. Она жила одна и часто приглашала нас, детей к себе в гости.
Когда она увидела меня беременной, улыбнулась и без слов подошла, обняла. От неё шло такое тепло, что я расплакалась. Она стояла, гладила меня по спине и что-то убаюкивающее нашёптывала на ушко.
Сегодня я поняла, что очень хочу вернуться в обстановку своего детства и хоть немного побыть девочкой, которой она рассказывала истории из своей жизни.
Подойдя к её квартире, неуверенно постучала. Никто не открыл. Хотела уже уйти, но услышала, как замок щёлкнул, и массивная дверь медленно стала открываться. На пороге появилась хозяйка квартиры.